Тем же вечером я, вместе с отрядом желающих сменить обстановку, отправился в Грею. Праздник осеннего равноденствия проводился каждый год, так же, как и весенний его вариант, и на ярмарках всегда были рады присутствию гостей из Аррума. Юные и любопытные эльфы, в свою очередь, никогда не упускали возможности посмотреть на мир за пределами леса. Да, посещать близлежащие королевства не запрещено, и всё же набраться смелости и объяснить желание побывать среди людей без видимой на то причины мог не каждый из нас. С тех пор же, как люди стали отмечать праздники, что столетиями прививал им наш народ, такая причина возникла сама собой.

Праздник преображал город до неузнаваемости. Если раньше лишь рынок мог порадовать буйством красок и запахов, то теперь даже серые переулки пестрили и благоухали. Бесчисленные лавочки с украшениями из дерева и вырезанными на них рунами, поддоны с сочными овощами и фруктами, мешочки с душистыми травами для приготовления пищи и аромата в доме, дорожки, усыпанные опавшими листьями в красных и золотых оттенках — всё это превращало обычно серый город в тот, о каких детям рассказывают в сказках.

Девушки, традиционно носящие в этот день венки из золотистых колосков, кокетливо хихикали, встречая нашу повозку по дороге к рынку. Как представители леса, мы привезли на праздник его щедрые дары, а потому скрываться не было смысла; напротив, наше появление заметно порадовало жителей Греи. Отросшие до середины шеи волосы и их медный цвет помогали мне затеряться в толпе, но россыпь веснушек и огонь волос некоторых эльфов не позволял им скрыть свое происхождение. Детей в чужаках больше всего забавляли уши; они часто подбегали, застенчиво спрашивая разрешения их потрогать, и, лишь кончиком пальца коснувшись самой верхушки, дергались, словно дотрагивались до веретена, а затем убегали, заливисто смеясь. Их чистое детское любопытство всегда трогало моё сердце, но умиление быстро проходило, стоило завидеть напряженные лица их родителей.

Телега шла медленно, позволяя народу восторженно приветствовать нашу делегацию, а нам — вдоволь насмотреться на богатое праздничное убранство. Все лавки украсили бахромой и красной и желтой тканью, кажется, бархатом. Вспомнив, что основным поставщиком бархата всегда был Амаунет, я ощутил бегущий по спине холодок, игнорирующий палящее солнце. Тряхнув головой, прямо как Эвлон этим утром, я выгнал из головы неприятные мысли и вновь обратил внимание на город. Проехав сквозь рынок и вдохнув пьянящий аромат всевозможных специй, мы остановились у подножия холма — двое стражников преградили нам путь. На их груди висели амулеты с рунами, но не такими, как те, что продаются на улицах — эти были сделаны с большей скрупулёзностью и украшены множеством деталей. Вероятно, в столь светлый праздник королевской страже полагаются особые украшения.

— Вам выделена лавка на рынке, — мягко сообщил один из стражников, указывая рукой влево за наши спины. По его загорелому, вероятно, после похода на восток, лицу, скользнула легкая улыбка. Второй гвардеец стоял неподвижно, подобно статуе. — В этом году решено не устраивать празднование в замке. Король и его семья предпочли провести день с народом.

Я обернулся, словно надеясь тут же отыскать представителей власти в толпе. Их серые мантии с золотистым узором заметно выделялись бы на фоне простого люда, конечно, только если они не преследовали цели с ним слиться. Спрыгнув с повозки, я оглянулся на товарищей, и те отмахнулись, давая понять, что моя помощь им не требовалась. Взбодрившись, я проверил наличие мешочка с монетами на поясе, невольно задев еще и кинжал, и вошёл в гущу празднующего народа.

Солнце начало спускаться с середины неба; у людей было ещё примерно шесть часов, чтобы воздать ему свои дары.

С каждой улицы лилась музыка. Где-то воины играли на самодельных барабанах, а возможно и вовсе просто били по кастрюлям и бочкам, басом вторя примитивным мотивам. Где-то звучали струнные инструменты, и лился сочный голос барда. Меня же привлек самый дальний от меня угол рынка, за которым скрывался поворот к местному храму с небольшим садом и скромным фонтаном. Оттуда слышался удивительно гармоничный женский хор: голоса в нём присутствовали самые разные, но все они складывались в ласкающее слух звучание.

Благослови нас, Природа, Мать урожая!

И мы восславим тебя, провожая!

Приготовим пирог, зажарим гуся,

Накормим яблоками, прося,

Чтоб зимой урожай не погиб,

Чтоб вкусны были свёкла и гриб,

Чтоб Мать Природа не обижалась,

А жатва из года в год продолжалась!

На душе чуть потеплело. Порой казалось, что люди совсем забывали о Богине; любое божество гибнет без любви почитателей. Однако каждые три месяца они восхваляли созданный ею мир, пусть и делали это лишь из-за отсутствия других поводов для веселья.

Как только песня подошла к концу, а исполнявших ее дам одарили громкими аплодисментами, самых младших участниц хора наградили нарядными венками. В их украшения вплели васильки; цветы, указывающие на путь жриц, что предстояло пройти юным греианкам. Спустя мгновение девочки исчезли в праздничном пейзаже, а старшие жрицы сложили руки на животе, смотря им вслед со снисходительной улыбкой на лице.

Я продолжил дальше исследовать город, напевая услышанную у храма песню, несмотря на множество прочих — она удивительным образом въелась мне в память. Из домов слышались смех и запахи свежеиспеченного хлеба и зажаренного мяса: женщины готовили к вечеру ломящиеся от угощений столы, чтобы провести этот теплый праздник вместе с семьей, уставшей после песен и плясок на улицах. Однако и улицы оказались не лишены аппетитных запахов — лавки полнились свежей и вкусной пищей, которую, уверен, не стыдно было бы подать и королю. Не удержавшись, я вытащил тяжелую монетку из мешочка на поясе и отдал юной деве, продававшей свежий хлеб, взяв взамен одну большую, удлинённую буханку. Она подняла взгляд и едва успела открыть рот, вероятно, собираясь сказать, что целой монеты её товар не стоил, но я махнул рукой, отказываясь от сдачи, и быстро скрылся в толпе. Мои зубы врезались в хрустящую корочку, пропитанную ароматным маслом с чесноком и травами, и жадно впились во влажный мякиш, ударяющий в нос облачком пара.

Мимолетная потеря ощущения времени и пространства привела к испугу от толкающейся толпы. Неожиданно все ринулись в одну сторону — к главной площади, — и поток едва не сбил меня с ног. Поддавшись всеобщему безумию, я позволил течению вести меня, куда бы тот ни стремился.

— Дорогие жители Греи! — раздался крик вдалеке. Голос низкий, величественный, но звучный и мягкий; в нём легко угадывался король. Я приложил немного усилий, чтобы добраться до площади чуть быстрее. — Солнце движется к горизонту, а, значит, скоро наступит время Танца Рогов!

Толпа довольно засвистела; кто-то рядом даже запрыгал от чрезмерного возбуждения. Мне впервые доводилось присутствовать при проведении этого ритуала; несмотря на то, что праздник проводился каждый год, я приехал на него лишь в четвертый раз, и в первый — остался так надолго.

Наконец добравшись до передней части площади, я увидел короля Эвеарда, возвышавшегося над всеми благодаря своему положению на холме. Он, как я и ожидал, не надел фамильной мантии; коричневая ткань его одеяния была подобна той, что носили горожане. Корону правителю поднесли лишь во время речи.

— Для Танца необходимо двенадцать мужчин, — продолжил король. — Шестеро представителей двора уже готовы к ритуалу. Еще шестерых должны выбрать вы. Поднимите руки, кто желает участвовать!

Настоящее сумасшествие захлестнуло толпу, и я сделал несколько шагов к краю площади, чтобы меня не затоптали. Помощники короля — два стражника, что остановили нашу телегу несколько часов назад, — спустились к толпе. Они выбирали, казалось, обращая внимание не на желание горожан, а на их возраст и физическую подготовку. Один из них, тот, что не был воодушевлен приездом эльфов, схватил меня за локоть, вероятно, со спины сочтя мое телосложение приемлемым; однако, стоило мне обернуться, с явным пренебрежением отпустил. Когда набралось необходимое количество участников, их забрали в замок для переодеваний, а король приказал разжечь костер в центре площади и пообещал начало представления ровно через час.