— Ты не можешь… — замялся капитан. — Не знаю… как-то отвлечь себя?

— Что?

— Я не знаю, что умеют эльфы, вдруг ты можешь… телом быть здесь, а разумом — далеко отсюда.

— Нет, — усмехнулся я, усаживаясь на колени и подставляя спину. — Не в моих силах.

Мужчина долго примерялся к оружию: взвешивал его в руке, рассматривал, замахивался, но не бил. Казалось, прежде ему не доводилось исполнять подобные наказания, хоть и, учитывая его должность, в это верилось с трудом.

— Я не могу, — бросил он.

— Можешь, Кидо.

— Не могу.

— Бей.

Звериный рык, некогда бывший моим голосом, эхом пролетел по камерам; мне даже почудилось, что каменный пол содрогнулся под ногами, делаясь ненадежным и хрупким, точно подвесной мост. Капитан хмыкнул, собираясь с силами, и промолчал еще несколько минут.

Взмах плетью.

Боль обожгла все мое существо.

Проснуться меня заставил запах гари, безжалостно заполнивший комнату. Распахнув шторы, я оказалась встречена огромными облаками черного дыма, и ужас охватил мою душу. День моего пребывания в Арруме обернулся для последнего страшной бедой; как бы я ни молилась Богине, чтобы это горе не было моей виной, убедить себя не удавалось. В кишащем слухами замке Миа подслушала, что Минерва прознала о происхождении Териата, и его заключили под стражу. Поняв, к чему все идет, я несколько часов просидела на постели, смиренно ожидая, когда придут и за мной. От тишины звенело в ушах.

Никто не пришел.

Несколько оскорбленная, я надела одно из лучших платьев, что были в моем шкафу — для этого понадобилась помощь аж двух служанок, — и вышла из покоев. Полные людей коридоры, собрание совета по расписанию, тренировки на поле. Если кто-то и заметил произошедший скандал, то искусно делал вид, что все было по-прежнему. Я улыбалась стражам, и они улыбались мне в ответ. Поприветствовала магистра, и тот, сверкнув холодом серых глаз, почтительно склонил голову. Наконец на поляне за конюшней я нашла своего мужа, старательно размахивающего мечом, и с язвительной улыбкой присела перед ним в реверансе.

— Ты превосходно выглядишь, — целуя мою руку, заметил он, и несколько капель с его лба упали на тыльную сторону моей ладони. — Сегодня какой-то праздник?

— Смотри внимательнее и увидишь, что я достойна таких слов каждый день, — поморщилась я, обтирая руку о ткань юбки.

Кивнув, Хант вернулся к тренировке. О юных бойцах, что он обучал, нельзя было сказать того же: их взгляды, как один, намертво приклеились к груди, что служанки так старательно подчеркивали корсетом.

Никто не собирался отправлять меня к Териату. Уверена, все в замке знали, что между нами было нечто большее, чем сдержанные приветствия за столом и учтивые танцы на балах; все знали, но никто не считал необходимым упрятать меня в темницу вслед за сообщником. Создавалось впечатление, будто я — тень, не имеющая влияния на действия хозяина, будто я — пустое место, неспособное принести неприятности. Мое владение мечом едва не превосходило навык капитана гвардии, и даже это не заставляло кого-либо хоть капельку воспринимать меня всерьез.

Гнев кипел в моей крови так сильно, что грозился прорваться сквозь кожу. Остаток дня я провела вдали от людей, пытаясь с собой совладать; их лица разжигали во мне неконтролируемое желание размять кулаки. Все, кроме лица брата; видеть Кидо я была настолько счастлива, что объятиями едва не сбила его с ног. Он наконец поведал мне, что поджигание леса, как оказалось, было запланировано давно, и мой визит на эльфийский совет не стал сигналом к действию; хотя бы потому, что о нем ничего не знали. К счастью, пожар был остановлен, и пострадала лишь крайне малая часть Аррума; малая, но важная и родная для местных жителей. Дым два дня не покидал небосвод.

Как только облака вновь стали белыми, Грею захлестнула волна иных несчастий. Горожане кривились от отвращения, закрывали глаза проходящим мимо детям и сами в ужасе бросались прочь, ведь городские стены, которыми так гордился отец, превратились в стену позора. Однако объект порицания решительно зависел от точки зрения смотрящего. Для Минервы и жалких змей, шипением охранявших свою королеву, это было протестом против многолетнего ущемления и требованием надлежащего отношения как к равным себе; для меня это было демонстрацией беспричинной жестокости моей сестры и непроходимой глупости её последователей.

Стены были торжественно увенчаны двенадцатью белыми шкурами, и принадлежали они волкам, что горные эльфы почитали как священных животных, отражающих их суть.

Капитан королевской гвардии держался на удивление спокойно. Его актерские навыки прежде не казались мне столь превосходными, однако он каждый день невозмутимо занимал позицию подле Минервы и советника, изображая свою им верность. Я в то же время едва набиралась смелости спрятаться за спиной Ханта — так сильно не хотела даже внешне казаться причастной к их делам.

Кидо умолял меня не идти к сестре. Боялся, что своими словами я лишь навлеку беду на себя и сделаю участь Териата ещё более ужасной. Его аргументы не менялись изо дня в день, пока из уст не вырвалось то, о чем я прежде ни разу не слышала.

— Бедную Лианну совсем недавно оставили в покое, — простонал брат. — Если ты заведешь разговор об эльфах, они…

Имя друида возникло в разговоре неожиданно, светом молнии озарив мой разум. Последние восемь лет эта женщина отдавала всю себя, помогая развивать королевство, и отец платил ей искренним уважением; Минерва, оглянувшись на годы плодотворной работы, нашла в себе силы лишь на гнусное предательство.

Я не слышала ни одного дальнейшего слова капитана, ведь с каждым шагом отдалялась от него, направляясь к покоям сестры. Стражи у её дверей не было; она сама могла за себя постоять.

Толкнув дверь с такой силой, что она встретилась со стеной с оглушительным грохотом, я вперила взгляд в спину Минервы. Ее тело не дрогнуло ни на миг: ни от шума, ни от дурного предчувствия. Она водила по воздуху руками, рисуя какие-то знаки, и тот отзывался мелкими фиолетовыми искрами, оставляя причудливые рисунки.

— Ты совсем выжила из ума? — бросила я, захлопывая за собой дверь.

— Не знаю, что сподвигло тебя на такое умозаключение, но впредь оставляй подобное при себе.

Движением руки Минерва опустила парящие символы на страницы лежащей перед ней книги, и те отпечатались на бумаге, въедаясь в нее, будто чернила. Не позаботившись о том, чтобы скрыть свои труды от чужих глаз, она оставила книгу открытой и лениво встала с кресла.

— Тебе что-то нужно, Ари?

— Ты позоришь наше государство. Расцветшее при отце, оно гибнет в твоих руках, Мина, — прошипела я. — Ты топишь его в крови.

— Напротив, я собираюсь его прославить.

— Ты безжалостна, — продолжила я. — И бесчестна.

— Почитай врагов, и у тебя не останется друзей.

— Всю жизнь твоим единственным другом была я, а теперь ты отвергаешь меня пуще прочих.

Я разъяренно зашагала по комнате. Мне хотелось бросить в неё чем-то тяжелым, но я знала, что ни один предмет не долетит до её белоснежного личика.

— Неужели твоя душа мертва, сестра?

— Ари, — усмехнулась Минерва, складывая руки на груди. — Что мертво, умереть не может.

Сапфировые глаза обрушили на меня тяжелый взгляд. Я знала, что она не посмеет применить на мне свое грязное колдовство; прежде всегда находилось что-то, что мешало ей сделать это — то ли остатки сестринских чувств, то ли капли общей крови, бегущей по нашим венам. Как бы то ни было, она умела воздействовать на людей и без магии.

— Но Лианна…

— Она могла встать на нашем пути, — отрезала Минерва. — И я была обязана это предупредить.

Вся моя смелость улетучилась, и губы предательски задрожали.

— Но поступила бы ты так, если бы на её месте был Айред?

Сестра не задумалась ни на мгновение.

— Именно так я бы и поступила.

Я нахмурилась, смущенная её фразой; категоричной, безусловной. Внутри всё будто сжалось в маленький напряженный комок, и мне действительно захотелось стать им: исчезнуть, спрятаться там, где мне всего шесть, и я всей душой радуюсь венку из одуванчиков.