— Звучит так, словно фермер говорит о скотном дворе.

— Я живу ради того, что создаю, — без энтузиазма оправдалась Богиня. — Разве садовники не избавляются от сорняков, а скотоводы — от больных животных?

Я не мог возразить, ибо слова ее звучали логично, и все же они возмущали меня до глубины души. Кусочки мозаики постепенно складывались в полную картину. Все, дотянувшись до власти, играют с теми, кто слабее; вот только детям достаются деревянные фигурки, а богам — судьбы целых народов.

— Выходит, Минерва — ваше орудие, чтобы наказать аирати. Но причем здесь я?

— Ты должен был ей помочь. Я ожидала, что она очарует тебя, и вы будете вместе вершить справедливость, но ты помог иначе — вонзил еще один кинжал в ее эгоистичное сердечко.

— Справедливость, — протянул я по слогам, пытаясь распробовать в безразлично брошенном слове хоть толику иронию. — Так вы называете то, что она хотела сотворить со всей эльфийском расой?

Богиня чуть рассмеялась, словно благородная дама, услышавшая неприличную шутку.

— Открой глаза, Аарон.

Из голоса исчезла прежняя враждебность, и я, поняв, что иначе никогда не наберусь смелости, резко одернул руки и поднял веки. Заплаканная, измученная лисица все так же стояла в шаге от меня, захлебываясь собственной кровью. Я разучился дышать. Ноги не удержали, и я рухнул на колени, ясно ощущая, как разваливаюсь на куски; рассыпаюсь в мелкую пыль, неотличимую от пыли дорог.

Тяжелая теплая рука погладила меня по волосам.

— Твое время пришло, — негромко произнес отец. Звук его голоса стал новым ударом по ребрам, выбивающим из легких воздух. — Я никогда не гордился тобой так сильно, как сейчас.

— Будь он настоящим, он бы никогда так не сказал, — прохрипел я, обращаясь к Богине. — Я уничтожил оба народа, чья кровь текла в его венах.

— Нет, Рири. Ты их спасешь.

Я решился взглянуть на отца. Морщинки в уголках его глаз и легкий прищур выдавали хитрую ухмылку, избавляя от необходимости смотреть на губы. Его лик был чуть прозрачным; солнечные лучи как будто проходили насквозь, усиливая отцовское тепло. Он вытянул руку, и на секунду ладонь его застыла у моего лица — так, чтобы я мог почувствовать ее присутствие, но избежать касания.

— Слишком поздно, — горько прошептал я.

Ариадна обошла меня, встав плечом к плечу с полукровкой, что в детстве был ей другом, и потянулась к своей шее. Кулон с бледно-желтым камнем беспокойно колыхался в ее руках, не желая покидать хозяйку, но лисица твердым движением протянула его мне. Я бросил на отца неуверенный взгляд, и тот обнял принцессу за плечи; как ребенка, которому нужен был знак одобрения. Он кивнул мне, и я принял подарок.

Камень упал в мою ладонь, утягивая цепочку за собой. Как только последнее звено перестало касаться руки лисицы, их с отцом тела стремительно растворились в воздухе. Я бросился вперед, пытаясь ухватиться за них, но пустота неизменно ускользала из рук.

— Нет-нет-нет, — взмолился я, не сдаваясь. — Только не снова!

— Твое время пришло, — повторила Богиня. Птицы тихо, стеснительно запели, вторя ее словам. — Надень его.

Я не пылал желанием подчиняться приказам, но, не скрывая недовольства, сделал это. Цепочка едва не порвалась под резкими движениями, и все же тонкие звенья оказались прочнее, чем были на вид; тяжелый кулон лег на грудь так, словно для него там было отведено специальное место. Металл, из которого он сделан, показался мне колючим, хоть тщательная полировка и отбрасывала ослепительные блики.

На лице Богини расплылась широкая, светящаяся улыбка. Казалось, это было первой искренней эмоцией из всех, что она испытала во время нашей беседы. Иначе тот прилив сил, что я ощутил, могло бы объяснить лишь присутствие у пруда иного, невидимого божества, по какой-то причине желавшего возродить мою затхлую душу.

— Заключим сделку?

Ариадна

Я покачнулась, словно под порывом сильного ветра, и в глазах потемнело. Силы на мгновение покинули меня, закрыв глаза черной пеленой, но затем так же быстро вернулись, вспыхнув с новой силой. Сердце стучало так сильно, что, казалось, было готово вырваться из груди. Руку холодил металл.

Териат сидел на земле, держа в руках бездыханное тело, и рыдания душили его. Кровь обильно вытекала из раны на тонкой шее, и дрожь эльфа лишь способствовала усилению потока. Я растерялась; его реакция заставила меня засомневаться в том, какие чувства таились в его душе.

— Эзара? — тихо позвала я. Голос охрип, но шум вокруг будто бы нарочно учтиво стих, чтобы мои слова дошли до адресата. — Эзара, ты меня слышишь?

Териат замер, словно источник слез в тот же миг высох, и поднял покрасневшие глаза. Изумление, с коим он разглядывал меня — так, будто видел впервые, — и кинжал, плотно сжатый моими пальцами, не поддавалось никакому объяснению. Я вопросительно подняла брови, но в ответ услышала лишь неуверенный, нервный смех. Чуть поежившись, я списала это на испытанное им эмоциональное потрясение; хотя, сказать честно, более яростного бойца, чем он, той ночью было не найти.

Я приблизилась, заглядывая в испачканное запекшейся кровью лицо, и с удивлением обнаружила, что светящийся ободок вокруг зрачка полностью исчез.

— Ты… убила ее?

— Да, — неохотно произнесла я. Его вопрос прозвучал нелепо, ведь он был таким же свидетелем произошедшего, как и все остальные. — Рагна слишком рано ослабил свои чары. В отличие от меня, Мине редко приходилось общаться со сталью, потому мне не составило труда предсказать ее атаку.

Пальцы заныли, и я отбросила оружие, по какой-то причине столь крепко сжимаемое мной с тех самых пор. Териат еще раз взглянул на тело моей сестры, и, покачав головой из стороны в сторону, аккуратно отпустил его на землю. Увенчанная изумрудами корона бесшумно скатилась с ее волос. Я вглядывалась в посеревшее лицо, столь знакомое и родное, и ужасалась; по большей части потому, что ничего не чувствовала. Любовь, что, как мне всегда казалось, я испытывала к Минерве, отныне была лишь отзвуком, не похожим на настоящую сестринскую связь; ненависть точно так же притупилась за неимением оснований для страха. Тонкие иглы стыда касались моего сердца, но не проникали глубоко — я знала, что сделала это не из соображений тщеславия, а ради двух народов, живущих в страхе лишь потому, что Богиня сотворила кого-то столь честолюбивого, как моя сестра, и потому мне нечего было стыдиться. Возможно, однажды я затоскую по ее колким речам и холодной душе, но сожалению путь был отрезан.

Териат положил руку на лицо Минервы и медленно провел ей вниз, опуская веки. Несмотря на вспыхнувшую в момент удара ярость, ее лик был окрашен крайне умиротворенным выражением.

Интересно, какой была ее последняя мысль?

Эзара заключил меня в объятия столь крепкие, что я закашлялась, не будучи предупрежденной о необходимости набрать воздуха в легкие. Он выпрямил спину, тем самым поднимая меня в воздух, и закружил, охваченный всеобъемлющим счастьем. Это настроение невольно заразило и меня. Перед глазами пролетали лица, и в моменты замедления я успевала рассмотреть некоторые из них; почти все они направили взгляды на нас. Кидо все еще держал советника, сковав руки того за спиной, чего, в целом, достаточно, если пленник не мыслил о побеге. Я не увидела никого, кто продолжал бы битву. Оружие сложил каждый.

— Постой, — шепнула я Териату, и он послушно опустил меня на землю, оставив руки на моей талии. Я еще раз оглянулась; на этот раз так внимательно, как только могла. Ночное небо не способствовало хорошему обзору. — Где магистр?

— Удрал, — мрачно отозвался Лэндон, кивая куда-то вдаль.

Я постаралась разглядеть хоть что-нибудь в стороне, куда указывал его взгляд, но попытки были тщетны. Териат чуть сжал мою талию, обращая на себя внимание. Как только я повернулась, он в то же мгновение накрыл мои губы своими, увлекая в нежный, но требовательный поцелуй. В процессе я чуть укусила его за нижнюю губу, и он рассеянно отпрянул.