Стрела вонзилась в стрелу противника, расщепив её.

Толпа удивленно ахнула. Кидо, по-дружески спокойно приняв поражение, похлопал меня по спине и поднял мою руку, демонстрируя зрителям победителя. Ариадна смущённо хлопала, скрываясь за плечом отца. Минерва, нахмурившись и согнав улыбку с лица, покинула поляну.

— Нужно как-нибудь взять вас на охоту, — крикнул мне смеющийся король. — Вот это будет добыча!

Принимая размытое приглашение, я убрал одну руку за спину и почтительно поклонился.

День в библиотеке прошёл зазря. Три следующих войны, о которых велось повествование в книге, были совершенно одинаковыми. Удивительно, как люди попадались на одну и ту же уловку три десятка лет подряд. Тогдашний король Куориана был счастливым обладателем шести дочерей. Вместо того, чтобы растить и воспитывать их, он распоряжался ими, преследуя мечты о богатстве и землях. Женив трёх дочерей на наследниках других государств, он решил, что получает от этого непозволительно мало, и придумал беспроигрышную тактику. Для начала король устраивал бал для претендентов на руку одной из дочерей и выбирал самого богатого из них. Отец претендента писал королю расписку, согласно которой обязывался выплатить баснословную сумму, что должна была пойти на организацию роскошной свадьбы. Как только дело подходило к самому торжеству — а точнее, к постепенному приезду гостей, — король инсценировал смерть невесты и обвинял в этом случайного гостя из приближенных жениха. Развязывалась война между «скорбящим» и оскорбленным отцами, и первый выиграл все три раза. О его постоянно растущем богатстве по миру ходили такие впечатляющие слухи, что в эту ловушку могли бы попасть ещё множество наследников честолюбивых богачей, если бы король не умер, немного не дожив до конца шестого десятка, вследствие пристрастия к вину и заморским курительным смесям.

Возможно, эти три войны чем-то и отличались друг от друга; возможно, каждая последующая дополнялась какими-либо интересными деталями. Возможно. Но я не замечал их, едва успевая улавливать хотя бы суть истории. Голову занимали совсем иные образы.

На ужине я едва мог смотреть на Ариадну; если мне удавалось поймать её долгожданный взгляд, я неконтролируемо прятал свой. Не мог взглянуть в серо-зеленый водоворот, помня всепоглощающий океан в глазах её сестры. Минерва же демонстративно не обращала на меня внимания, чем раздражала даже больше, чем когда показывала, что может иметь надо мной власть, если ей того захочется. Я знал, что она пыталась ее заполучить.

Той ночью она снилась мне снова.

Мы находилась в том дальнем углу сада, где я видел её завораживающий маневр с бабочкой. На теле принцессы вновь была сорочка из тончайшего шелка, заботливо повторяющая изгибы тела. Ночная прохлада заставляла мурашки бегать по коже, но бушевавший внутри огонь безжалостно их прогонял. Я поднял принцессу на руки, и она обхватила меня ногами. Мне казалось, что сердце мое билось так часто и сильно, что не давало мне дышать, но дело было в губах Минервы, что не отвлекались от моих ни на мгновение.

Наконец, нащупав место, где грань между сном и явью максимально тонка, я выскочил из объятий забвения и тут же вылез из кровати.

Я вышел на балкон. Ночи стали теплеть; поздней весной они самые романтичные и ароматные. Прохладный ветер приятно обдувал разгоряченную кожу. Я взглянул на свои руки: свежих мозолей после занятий с капитаном заметно прибавилось. На сгибе правой руки красовались три маленьких синяка; странное место для удара. Вероятно, пропустил в пылу битвы с капитаном.

Спать мне больше не хотелось.

Утром, когда Лэсси наряжала меня на приветственный завтрак, устроенный ради новоприбывших гостей, я попросил сделать это напротив зеркала, которого до этого настойчиво избегал.

— Лэсси, достань, пожалуйста, камзол, в котором я приехал, — бросил я девушке, старательно копающейся в шкафу, что недавно по приказу королевы вновь пополнился вещами. — Хочу надеть его.

— Конечно, господин.

Чтобы прошитый золотыми нитями камзол сел точно по фигуре, Лэсси пришлось придумывать, как дополнительно затянуть его; каким-то образом я скинул в весе. Она делала это аккуратно, внимательно следя за моей реакцией; если я вдыхал чуть напряженнее обычного или крепко сжимал губы, девушка испуганно расслабляла хватку и начинала все заново. Завидев кожаные штаны, я измученно выдохнул, представляя, какой жаркий день мне предстоит, но Лэсси тут же успокоила, что это — облегченный вариант, который она выпросила после продемонстрированных мной мучений, на что в ответ получила искреннюю благодарность.

Я наконец взглянул на себя. Фэй брила меня почти каждое утро, и на лице едва успевала появиться небольшая рыжая щетина. Волосы, чуть закрывающие уши, не отрастали; служанка следила и за этим. Учтивая улыбка даже в собственных покоях не сходила с лица, а зеленые глаза смотрели так, будто видят кого-то впервые. Неудивительно.

Это лицо мне незнакомо.

Я сам согласился жить в этой оболочке. Долго готовился, учился, убеждал себя, что это необходимо и это могу сделать лишь я. По какой-то причине боги и совет выбрали меня. Так почему меня должна напугать девчонка, вскружившая голову паре десятков представителей знати? Я — эльф, сын лучшего из друидов, к тому же обладающий недюжинной силой, хоть и не имеющий возможности использовать её прилюдно. Разве я недостаточно силён духом и разумом, чтобы противостоять зазнавшейся принцессе?

Хотелось бы мне ответить отрицательно.

Стражники уже не сопровождали меня по коридорам замка. Прошло идеальное количество времени: я достаточно изучил их, чтобы в самом деле не заблудиться, но, если задумаю зайти куда-то, куда путей знать не должен, я мог легко притвориться, что заплутал в многочисленных поворотах и закутках.

Как и всегда, я пришел на приём одним из первых. Аурелия Ботрайд, уже сидевшая на своём излюбленном месте, вновь завела со мной разговор о Сайлетисе. Эта женщина умудрялась сочетать в себе благородство и строгость, граничащую с жесткостью, и детский восторг от всего нового, что ей встречается в жизни. Симбиоз этих качеств делал её в каком-то смысле очаровательной.

Новоприбывшими гостями оказалась сестра королевы и по совместительству мать Элоди и Эйнсли — госпожа Беатрис — и какие-то купцы, имена которых я даже не пытался запоминать. Беатрис, судя по возрасту детей, должна быть младше Ровены, однако её внешний вид свидетельствовал об ином. Седеющие волосы редки и тонки, кожа покрыта морщинами, а некогда изящная фигура стала угловатой и иссохла. Её движения медленны и как будто ленивы. Женщина подняла на меня уставшие, покрасневшие глаза. 

Похоже, ей осталось не больше полугода. 

Её болезнь не была заразной, иначе бы король не позволил ей присутствовать на свадьбе, однако вид её заражал усталостью и угнетённостью. Вероятно, именно поэтому она выразила надежду найти жениха для юной Эйнсли на празднестве — хотела устроить жизнь хотя бы одной из дочерей. Хотя бы одну из них отвести под венец. 

Над столом нависло молчание, и я понял, что чувствовал себя на удивление легко. Несмотря на беспокойные ночи, моя голова чиста, а в теле чувствовалась сила. Я оглянулся. Окна в столовой слегка поскрипывали под порывами теплого ветра. Волосы Ариадны развивались, открывая её чудные черты. Лежащие под тарелками салфетки поднимались, норовя запрыгнуть в порцию хозяина.  

Советник отказался присоединиться к трапезе и занял позицию наблюдающего у входа в столовую. Увлеченный раздаванием приказов капитан врезался в него, едва не повалив с ног; на несколько мгновений они замерли в объятиях друг друга, а затем растерянно разошлись.

Минерва с недовольным лицом рылась в своей порции, будто капризное дитя. 

— Тетя Беатрис, мне так нравится ваш наряд, — произнесла она, чем вызвала румянец на щеках посеревшей госпожи. — Он элегантен, но при этом так прост.