— Она бы никогда не пошла за тобой, если бы знала, какой ты придурок…

Что-то будто толкнуло меня в спину, и мгновение спустя пальцы моей правой руки сомкнулись на горле Индиса.

— Придурок, — хрипел эльф, часто и быстро дыша. — Потому что твоя упертость не дает тебе ясно мыслить. Повторить судьбу отца — малая плата за то, чтобы утолить ее жажду приключений и странствий, ничтожная, чтобы не оставить ее сердце разбитым на тысячи осколков. Она не была бы так терпелива, глядя на твои нелепые потуги сражаться на мечах, если бы это самое сердце давно не было в твоих руках. Ты не в силах остановить войнуи никогда не был, так вспомни, ради чего сражаешься. Не каждому из нас дозволено познать это чувство, но ты продолжаешь глупо отвергать в себе право его испытывать…

Его слова становились все тише и тише, пока наконец совсем не затерялись в ночной тишине. Кожа Индиса нагрелась под моими пальцами. Оглянувшись, я понял, что берег Сэльфела залит холодным белым светом; было нетрудно догадаться, что стало его источником.

Сердце гулко забилось где-то в области живота, прижимая меня к земле. Растеряв взявшийся из ниоткуда запал, я разжал пальцы и сделал несколько шагов назад. Тело с трудом подчинялось, реагируя лишь на малую часть указаний, что давало ему сознание.

Индис зашелся оглушающим кашлем, стараясь не прикасаться к шее, на которой я оставил несколько кровоточащих ожогов. Однако на его лице не было боли и злости; он сиял сильнее, чем когда-либо прежде. Всепоглощающее ликование.

— Неужели достучался? — удивленно воскликнул он. — Поразительно!

Я попытался произнести что-то в ответ, но то ли не находил слов, то ли сил, чтобы обличить их в звук.

— Не знаю, умру ли я среди мечей и стрел, но, уверен, несказанные слова преследовали бы меня вечно.

— Я мог убить тебя, — обезоруженно прошептал я. — Ты совсем выжил из ума?

— Не мог, — твердо возразил он.

— Поразительно, — передразнил я. — На твоем месте я бы сожалел, что в свои годы не обзавелся нормальными друзьями.

— Каждый должен быть на своем месте.

Опустив голову, я попытался отдышаться. Страх настиг меня с опозданием.

— Никогда не перестану удивляться тому, как ты находишь луч света в самой непроглядной тьме.

Эльф подошел вплотную и обхватил мои плечи своей худой, но жилистой рукой. Облако огненных кудрей взволнованно танцевало вокруг его лица, и Индис заговорщицки мне подмигнул.

— У меня тоже своего рода талант, не забыл?

Старейшины в недоумении ожидали приказов от своих правителей. Азаани спешила выступить, чтобы разгромить не ожидавших того людей, но аирати, руководствуясь — невероятно, и все же — голосом разума, а не кипящей ненависти, бесконечно отговаривал ее от необдуманных решений. Будто бы поменявшись местами, они сеяли недоверие в рядах бойцов; никто не хотел сражаться под началом неспособных к компромиссу полководцев. Во всяком случае, никто из числа эльфов.

Впрочем, горные племена держались, как и полагалось, холодно и спокойно, ничем не выдавая волнения.

Рингелан терпеливо выжидал подходящего момента. Почему-то он считал, что гордость и самолюбие Минервы будут чудовищно задеты, если она одержит победу нечестно: напав без предупреждения или в неравных условиях. Было очевидно, что он примерял на нее сугубо личные взгляды, и все же оказался прав. Принцесса и ее воины не высовывались за городские стены, лишь изредка отправляя несчастных гонцов осматривать границы леса. Я полагал, что это было изощренным методом казни: их лица были искривлены гримасой неподдельного ужаса еще до того, как сердца касалась спасительная эльфийская стрела.

Проснувшись утром, я ощутил непреодолимое желание побывать у Дворца Жизни. Окинуть взглядом величие моего народа, веками и тысячелетиями лишь растущее и крепнувшее, выраженное в хитросплетениях вечнозеленых, не боящихся перемен сезонов растений. Еще раз побывать в библиотеке, куда раньше так редко имел намерение и смелость заглядывать, и завороженно понаблюдать над обитающими там птицами и насекомыми. Мое желание с удивительным энтузиазмом разделили все, кто о нем услышал.

И не только.

Все тропинки, ведущие ко дворцу, были заполнены страждущими эльфами. Обитель правителей притягивала их, затуманивая разум, ведя к цели против воли, и я, хоть и слишком поздно, понял: это не было искренним желанием созерцателя. Это был зов. И на него откликнулись все. Без исключения.

Эвлон с присущей ему царственностью выглядывал с балкона одной из многочисленных башен. Устремленный в толпу взгляд давал понять, что дух леса ждал гостей, и все же был усталым, словно его хозяин потратил на зов все силы, что были в его запасе.

Эльфы растерянно переглядывались, наблюдая, как места у подножия дворца становится все меньше; настолько, что вздымающейся от вздоха груди приходилось расталкивать собратьев, и поднятой волной едва не скидывать в ущелье тех, кто стоял к нему ближе всего. На мостах, однако, было пусто: хоть дворец и был свободен для посещения, приближаться к нему без причины и разрешения осмеливались единицы.

Водопады мягко, ненавязчиво шумели, приглушая голоса необычайного количества гостей. Застенчивое утреннее солнце игриво переливалось в их потоках, делая воду похожей на складки заботливо сотканного нежно-голубого шелка, ниспадающего с башен, будто с бедер изысканной леди. Схожесть с неуемным потоком слез я предпочитал не брать во внимание.

Где-то в груди едва ощутимо похолодело. Я взволнованно оглянулся, понимая, что растерял в толпе всех, кого имел глупость привести. Найдя наконец пару мужских серых глаз, я увидел в них панику, и та больно кольнула меня в самое сердце; без единого слова я понял причину беспокойства капитана. Другой пары таких глаз нигде не было видно.

Мой народ резко замолчал, словно получив удар за непослушание — спина на мгновение заныла, вспоминая горячие прикосновения плети, — и устремил взгляды к балкону главной башни, где торжественно появились Маэрэльд и Рингелан. Аирати горделиво не отпускал свой драгоценный посох, а королева леса склонила голову, положив руки на перила балкона — так, как делала мать, рассказывая ребенку-проказнику о пороках и добродетели.

— Вы желали знать, когда начнется битва, — пропела она, будто говорила о чем-то будничном и даже веселом. — Желали знать, когда сможете защитить свой народ, доказать, что ваше терпение не безгранично.

Толпа без энтузиазма подтвердила слова королевы. Недовольный реакцией, аирати тут же вмешался.

— Когда сможете отомстить за убитых братьев и сестер! — гневно бросил он. — Проучить людей за то, что они считают, будто могут быть нам ровней!

Горный народ послушно рукоплескал своему королю. Правители вернулись к своим ролям, быстро сообразив, что иначе так же быстро растеряют авторитет подчиненных; в тот момент лишь это слово было уместным.

— И кое-кто готов сообщить вам дату.

Они одновременно взглянули за свои спины, ожидая появления загадочного информатора. Толпа замерла, не решаясь даже вздохнуть.

Из тени широких мантий медленно выплыли смоляные локоны.

— Ее высочество принцесса Минерва прислала письмо, — едва смог выговорить Рингелан. — Оно было в сумке одного из последних гонцов, что осматривали периметр леса. Но адресовано оно было не королю гор и не королеве леса, а ее дражайшей сестре.

Лисица фыркнула так, что это не смогли заглушить даже десятки окружавших нас водопадов. Ее взгляд был остр настолько, что чуть не оставил на коже аирати порез, но принцесса вовремя опомнилась, вперив его в конверт, лежавший в ее руках. С ее плеч спадало многослойное, летящее бледно-розовое платье. Подарок азаани.

— Тебе слово, дитя.

Маэрэльд изобразила нечто отдаленно похожее на поклон и сделала несколько шагов назад, утягивая за собой разгорячившегося аирати. В тот момент он был удивительно похож на ребенка; пожалуй, больше никого так не оскорбляла невозможность постоянно находиться в центре внимания.