— Вам помочь, господин?

— Я пришел к Богине под наплывом чувств и совсем забыл о благодарности, — выдохнул я. — Около храма есть овощная лавка. Примет ли она подношение, если я куплю его там?

— Нет, — мягко улыбнулась жрица. — Лишь то, что дала однажды сама. Она подарила теплое лето, и фермеры приносят ей овощи. Она оградила скот от болезней, и ей приносят кусок мяса. Заставила сердце разбиться, и люди плачут, заливая алтарь слезами.

Я кивнул, и женщина удалилась, вероятно решив, что ее слова закрыли все потребности в пояснениях. Разумность подхода несколько удивила меня, хоть я и не думал, будто бедняков заставляют осыпать алтарь золотом, и это натолкнуло меня на мысль о той благодарности, что я мог воздать.

Дождавшись своей очереди, я приблизился к сердцу храма. Алтарь представлял собой статую женщины, полностью покрытую мхом. В ее руках — наполненная водой чаша, у ног — бесчисленные дары горожан. Я внимательно вгляделся в невозмутимое каменное лицо, проглядывающее сквозь зеленое полотно. Мать Природа дала мне всё, что могла, чтобы научить меня обороняться, и о большем я просить не смел. Всему свое время.

Кончиком пальца я коснулся воды. Молния нырнула в нее, на мгновение заставив ту вспыхнуть мириадами светло-голубых прожилок, и померкла.

Возвращаясь в свои покои, я не мог отделаться от странного предчувствия; мне казалось, будто бы я иду на встречу, которой не планировал. Только заглянув в выученную наизусть комнату, я мгновенно ощутил — в ней кто-то был. Легкий, но терпкий цветочный запах витал по комнате, и он точно не принадлежал ни одной из моих служанок. На комоде стоял небольшой букет — Фэй часто выпрашивала свежие цветы у молодого садовника, испытывавшего к ней чувства, — но он пах совершенно иначе; к тому же, теплый запах человеческой кожи сложно с чем-то спутать.

Больше в комнате ничего не изменилось: всё стояло на своих местах, нетронутое с тех пор, как я покинул покои. Однако стоило приблизиться к кровати, как внимание привлекло что-то серо-коричневое, стеснительно выглядывающее из-под подушки. Маленький мешочек размером с ладонь. Плотно завязан. Никаких знаков. Внутри — тончайшие золотые нити и записка: «Прошейте швы изнутри».

С тех пор, как король согласился с инициативой Минервы отказаться от всех кричащих проявлений богатства, стало несколько сложнее противостоять чарам принцессы. Прежде известные мне нити были такой толщины, что неизбежно разодрали бы кожу, будь они вшиты изнутри, но эти… столь роскошный подарок помог бы мне значительно усложнить Минерве задачу. Прачки, безусловно, разгадают мой трюк, но в Грее не существовало запрета на защиту от невидимых сил.

И все же откуда они взялись? Неужели Киан сумел пробраться в замок? Или смог уговорить своего шпиона передать мне послание? В любом случае, слишком опасно. Я был преисполнен благодарностью, но все же не уверен, стоило ли так рисковать.

Заперев комнату изнутри, я вытащил все вещи, что хранились в моём шкафу, и вывернул их наизнанку. К счастью, в нижнем ящике комода нашлась игла.

Ночи я все чаще стал проводить в компании своего «фамильного» меча. Занимался до тех пор, пока не начинало темнеть в глазах, а уши не заполнял уже забытый мной мерзкий писк. Как только сердцебиение приходило в норму, а все признаки наступающей потери сознания отступали, я начинал снова. Снова и снова, на протяжении нескольких недель я проводил ночи в саду, в тренировочном зале или за стенами замка, ни на мгновение не расставаясь со стальным спутником. Я пообещал себе, что больше не позволю взять надо мной верх, как бы плох ни был мой навык; я создам хотя бы видимость умения. За одним заброшенным домом на окраине Греи я тренировался пускать молнии посредством меча — отправлять их в цель, направляя лезвие в нужную сторону, — и выжег всё живое, что смог там найти. К счастью, судьба этого забытого Богиней места не интересовала ни одну живую душу в королевстве.

Неделя постельного режима пробудила во мне небывалую жажду физической активности, и я практически перестал спать, находя источник энергии в смене деятельности. Как только начинало светать, я возвращался в покои, обмывался и менял одежду, скрывая следы ночных похождений, дожидался Лэсси и делал вид, что рад наступившему утру, после чего сразу же направлялся в тренировочный зал.

Сначала капитан Фалхолт искренне удивлялся моему рьяному желанию пропускать разминку, не делать перерывов и не выпускать меча из рук, но спустя пару недель он привык, ясно понимая причину моих стремлений. Каждый день он отмечал, как быстро я двигаюсь к цели, хотя до этого долго стоял на месте, и со временем стал обучать меня сложным схемам атак и блокировки удара. Мне казалось, он знал, какую дыру я заполнял в своей душе и на чьи глаза изредка отвлекался, если наше занятие вдруг затягивалось до обеда.

Если сначала я старался не смотреть на шрам, то теперь я ежедневно старательно его разглядывал. Он больше не вызывал во мне ненависти к Ханту — его лицо при встрече в столовой справлялось с этим куда лучше, — но напоминало об обращенных к себе ожиданиях и надеждах. Когда-то я думал, что взял на себя чересчур много, но всё оказалось иначе — этого было недостаточно. Я был недостаточно умён, недостаточно тренирован, недостаточно хорош в своём деле, и, глядя на шрам, я находил силы не прекращать бороться с несовершенствами. Я жил в замке уже несколько месяцев. В замке, куда меня отправили, чтобы я разузнал о планах старшей принцессы по захвату власти и военных стремлениях Греи. И что же я узнал? Ничего. Мне казалось, я собирал информацию по крупицам, но в то же время многое упускал. Однажды это выльется в то, что я слишком поздно обрушу новости на головы эльфов, либо все обернется так, что на мою голову обрушится топор палача.

Я стал больше гулять по замку. Забавно, что люди были так внимательны к слухам о скандалах и непотребствах, но в коридорах проходили мимо, никого не замечая на своём пути. Я лишь однажды видел, как кто-то, в самом деле, остановился, чтобы обменяться несколькими ничего не значащими фразами, но это был кто-то из новоприбывших к свадьбе гостей, и я не знал их имен.

Я стал находить внутреннее убранство замка очаровательным. Каменная кладка наглядно показывала, как долго строилось здание: от комнаты к комнате менялись цвет и фактура камня, кое-где даже покрываясь скромным подобием мха. Так как стены коридоров были усыпаны дверьми, все окна приходились на комнаты. Находящиеся под потолком витражи в противоположных концах коридора не давали достаточного света, потому на каждом пригодном для того выступе красовались канделябры ручной работы — каждый уникальный в своём роде. Свет свечей колыхался каждый раз, когда кто-либо проходил мимо, но почему-то никогда не погасал, создавая впечатление, что давно мертвые лица с портретов провожают живых обитателей замка взглядом.

Больше всего времени я проводил на первом этаже. Он был самым старым, а значит, хранил больше памяти о членах королевской семьи и, в частности, её прародителе — Уинфреде. История о замурованном мече, как я думал, была лишь красивой выдумкой, призванной приукрасить нежелание правителя вступать в войны, но если тот меч и существовал, то наверняка прятался в одной из этих стен.

На первом этаже находилось всё самое необходимое: кухня, из которой по вечерам доносился хохот Ариадны, притащившей служанку полакомиться пирожными; вход в конюшню и тренировочный зал; опустевшая оружейная. И камин, что я прежде не замечал. Он располагался в левом крыле — я обычно бывал лишь в правом, — в самом его конце, и размеры его поражали воображение. Деревья для меня важны настолько же, насколько голос матери или лик отца, но даже я не мог отрицать шарма трескающих в огне дров. По ночам я часто бывал в том крыле, что казалось безлюдным, и подолгу наблюдал за процессом горения, жадно вдыхая запах, что так сильно напоминал мне о лисице.

И все же место полюбилось не мне одному. Из одной из дверей, что открылась внезапно, нарушив моё безмолвное наслаждение костром, вдруг вышел мужчина, сверкающий белоснежной улыбкой.