Капитана присоединение принца к свите Минервы волновало не меньше меня. Самое странное, что о многих вещах, касающихся его гвардии и королевской армии, он узнавал из третьих уст; вербовку и тренировку новых бойцов поручили совсем иным чиновникам. Непосредственное командование армией не являлось его обязанностью в мирное время, однако она находилась под его защитой, и, так или иначе, Кидо был в первой пятерке людей, кто должен был знать обо всём происходящем внутри казарм.

Количество стражи увеличивалось с каждым днем. Это вполне можно было списать на съехавшихся гостей, многие из которых просили о личной охране, но и улицы города стали патрулироваться сильнее обычного. Некоторые стражники выглядели нелепо: форма была им заметно велика и болталась, заставляя стальные латы оглушительно сталкиваться друг с другом, а их хозяина выглядеть как бродячего шута. В их числе были и островитяне; их лица легко было выделить из кучи других по недовольному выражению. С самого приезда их короля они всем видом давали понять, как осточертело им пребывание на суше, и будто молили, чтобы их насильно выгнали за городскую стену.

Благодаря постоянным стычкам в тавернах и беспричинной жестокости к горожанам, куорианские воины заработали себе дурную славу. Их обходили на улицах, рядом с ними пустовали столы, дети плакали при виде их смуглых лиц. Им нравилось ощущение всеобщего страха, ведь им не было дела до того, к чему это могло привести — они попросту надеялись, что к тому моменту уже будут за заливом, в родных и далеких землях.

Повсеместное недовольство нарастало стремительно. Капитан старался снять островитян со службы на улицах и переместить их в замок, где они не рискнули бы вести себя подобным образом, и потому часто сам заступал на дежурство, заменяя тех, кто сутками не покидал поста. Иногда я составлял ему компанию; при дворе лишь слепой не знал о нашей дружбе. К тому же, наше отстранение от всех прочих представителей знати было очевидным — лишь до нас не дотянулась длань будущей королевы. Решение Минервы не подчинять себе сводного брата было неоднозначным; впрочем, неизвестно, было ли это решение осознанным. Эльфийская кровь в моих венах не давала ей овладеть моим разумом, но ни один из родителей Кидо не был эльфом. Хотелось верить, что его плоть и кровь сильны так же, как и его большое, исполненное доброты сердце, и старшая принцесса вынужденно оставила попытки его покорения.

Наблюдая за окрестностями города со стены, откуда Кидо отпустил заработавшегося сэра Бентона, мы много разговаривали. Изредка намеренно повышая голос, мы отпугивали выпивших зевак; в нынешних условиях они сбегали от каждого шороха. Ворота в город были открыты даже по ночам: остатки гостей и их свадебных даров продолжали прибывать, ни на миг не отпуская слуг, бесконечно их обслуживавших. Наши взоры были обращены за стены, на дорогу, чтобы заранее предупреждать стражу о приближающихся посетителях; в моменты тишины я с тоской выглядывал верхушки деревьев Аррума.

Из города, напротив, выезжали крайне редко. Однажды за ворота не выпустили даже Ариадну; конная прогулка, бывшая частью ее рутины, показалась страже неуместным и несвоевременным жестом, и даже статус второй наследницы не убедил их раздвинуть перекрещенные пики. Разъяренная лисица тем же вечером устроила пьяный скандал в таверне, и я неустанно следил за происходящим со стены; глубокой ночью доверенный гвардеец Кидо все же сопроводил взбунтовавшуюся принцессу до покоев, после чего поспешил к капитану с отчетом.

Отчитывались ему о каждом, кто пытался покинуть город, и потому, когда мы стали свидетелями небольшой — я бы сказал жалкой, — погони, в моих глазах вспыхнул позабытый интерес, а сердце Кидо взволнованно забилось. Пытавшегося убежать юнца вернули за ворота без сопротивления, но никакого объяснения капитан так и не дождался. Он долго искал подходящее место на стене с наилучшим обзором, и затем махнул мне рукой, подзывая.

— Смотри, — шепнул он. — Очередной гонец королевы.

Теперь я, наконец, разглядел в юнце посыльного: минимальный набор вещей, немного еды и один из самых быстрых скакунов королевской конюшни. Он должен был мчаться сломя голову, не взирая на солнце и ветры, чтобы добраться до адресата в кратчайшие сроки, и умчался бы — да только был слишком щупл и низок для такого коня, и попросту не смог им управлять.

— Почему его задержали?

— Я не отдавал приказа.

Капитан щурился, разглядывая лица стражников в темноте; судя по его недоумению, все они были из числа новобранцев. Двое крепко держали гонца за руки, хоть тот и был слишком напуган, чтобы сопротивляться; третий старательно вытряхивал на землю содержимое дорожной сумки, пока не нашел крошечный, неприметный конверт с золотой печатью.

— Отпускать? — поинтересовался один из держащих, как только желаемое было найдено.

— Дождемся господина, — ответил ему другой. Направив конверт на свет факелов, он огорченно вздохнул, и спрятал его в нагрудном кармане; либо он не умел читать, либо бумага была слишком плотной. — Пусть сам решает.

Мы с Кидо переглянулись. Он был обеспокоен: морщины вновь проступили на лбу, а челюсти сжались так, что я практически слышал скрежет зубов. Кто-то отдавал приказы страже и задерживал гонцов — не чьих-то, а королевских, — и этот кто-то вновь держал капитана в неведении. Мне казалось, ещё мгновение — и он возьмет в руки хлыст, спустится к нерадивым подчиненным и объяснит, чьих приказов надобно слушаться, но его отвлек звук бьющихся друг о друга лат. Стража склонилась перед господином.

— Далеко успел убежать?

— Едва выехал за ворота, — отчитывались новички.

— Письмо при нём?

Стражник протянул заветный конверт. Господин предусмотрительно надел плащ и тщательно скрыл лицо под капюшоном, и всё это действительно могло бы спасти его от раскрытия личности, если бы голос его не был так мучительно нам знаком. Сильные пальцы сломали печать и раскрыли письмо; почерк Ровены был изящен, но неровен, а чернильные пятна беспорядочно окропили бумагу. Лишь королева знала, сколько писем было так бесцеремонно перехвачены; вероятно, её разум был не так помутнен от горя, как все мы считали.

Пальцы капитана ухватились за рукоять меча с такой силой, что тут же побелели. Он вдыхал кратко и часто, но сдвинуться с места не решался. Ярость и чувство нарушенной справедливости боролись в нём с болью и разочарованием, разрывая его на куски.

— Ведите его в темницу, — прочитав письмо, бросил советник. — Посадите к остальным.

Стражники принялись тут же исполнять приказ, а черный плащ их господина тенью двинулся в сторону замка. Кидо завороженно, но опустошенно смотрел ему вслед.

— Пойдёшь за ним?

— Нет, — отрезал он.

Понимающе кивнув, я отошёл; казалось, ему нужно пространство. Мне ненавистна беспомощность, и потому понимать и принимать её я считал одним из мудрейших качеств; вероятно, Кидо обладал и им. Спустя пару минут он надел маску леденящего кровь спокойствия и вновь направил свой взгляд за стену. Его долг перед короной был важен ему, но перед короной истинной, а не подлой и честолюбивой. Минерва, и без того лишив его многого, теперь отбирала и те редкие толики любви, что у него выходило вымолить у Богини. Жарче всякая любовь пылала втайне, говорили поэты, но забывали упомянуть — тем больше оставляла выжженой земли.

Всю оставшуюся ночь мы молчали, но даже воздух вокруг нас был встревожен. С первым пением птиц нас сменил отдохнувший сэр Бентон, до самой земли кланявшийся молодому капитану в благодарность за возможность поспать. Тот спросил, не было ли в последнее время необычных приказов, и Бентон в ответ лишь отрицательно покачал головой. Кидо пожал плечами; впрочем, он и не надеялся, что кто-то доверит тайные дела такому простаку.

У самого входа в замок я свернул к конюшням — мне отчаянно хотелось проведать Пепла. Своенравный конь хоть и тосковал по свободному выгулу, но уж точно не скучал: конюх встретил меня увлекательной историей о том, как Пепел завладел почти каждой кобылой в стойле. Будь он беспородным, меня бы уже давно вынудили заплатить за новых кобыл, но его порода была редка и благородна — и мне лишь поклонились, пообещав подарить первого из жеребят-самцов.