— Это не твоё дело.

Лисица попыталась выхватить кусок пергамента, однако Хант, будучи искусным воином, легко ушёл от столь предсказуемой атаки. Казалось, ему хватило мгновения, чтобы ознакомиться с содержимым листа.

— Кто он?

— Это не твоё дело.

— Я собираюсь жениться на тебе! — вспылил он, нервно комкая лист в руке. — Это моё дело!

— Это твой выбор, — пожала плечами принцесса, стараясь сыграть полное безразличие. — И отца. Я не принимала участия в переговорах.

— Это стражник?

— С чего ты взял?

— Почерк, — Хант расправил лист и пальцем указал на буквы, что я так старательно выводил. — Либо тебе в любви признаётся ребенок, либо это стражник или слуга, плохо обученный грамоте.

— Я не знаю, кто это, — соврала лисица. — Подсунули под дверь.

— Нет нужды лгать, Ариадна.

Хант кинул письмо на пол и сделал шаг по направлению к принцессе. Девушка напряглась, но не поддалась провокации и осталась на месте. Принц сделал еще шаг и взял обе её руки в свои.

— Я знаю, что ты не любишь меня, — прошептал он, губами приблизившись к ее пальцам. — Ты и не должна. Мы оба понимаем, что этот брак задуман не для нашего счастья, а для благополучия наших домов. Если ты любишь другого, я не расторгну помолвку. Но и ты должна понимать, что тебе нужен человек, равный тебе по статусу.

— Позволь мне решать самой.

— С тобой иначе никак, — улыбнулся он. — Свадьба состоится в любом случае. Как мы будем жить после — зависит от нас. И я хочу, чтобы ты знала, что я буду бороться за твою любовь.

— Хант, я не уверена, что…

Их шепот стал настолько тихим, что я невольно пододвинулся ближе к щели и задел дверь. Скрип заржавевших петлей тут же привлек внимание принца и повлёк за собой звук вытаскивающегося из ножен кинжала. Мне даже померещилось, будто он сумел поймать мой взгляд, несмотря на толстый слой дерева.

— Хант!

Принц повернулся к Ариадне. Та, стараясь как можно скорее отвлечь жениха от очередной глупой выходки с моей стороны, обеими руками схватила его лицо и, на секунду замерев в пути, припала к его губам. Хант мгновенно обмяк. Кинжал под собственной тяжестью спустился обратно в ножны, а руки принца оказались на спине невесты, крепко прижимая её к груди. Подобно клинку, моё сердце потяжелело и потянуло меня к земле.

Их поцелуй длился вечность; неважно, секунду или минуту — в любом случае, слишком долго. Настолько, что в моём теле похолодела и покрылась коркой льда, казалось, каждая клеточка, ещё недавно горевшая от прикосновений принцессы. Я не мог смотреть, но и не мог оторвать взгляда, потому что неизвестность происходящего ещё ожесточеннее мучила бы воображение. Когда поцелуй, наконец, закончился, нежность в глазах Ханта была такой настоящей, что я едва поборол желание выскочить и, подобно дикому зверю, вонзить когти в его шею.

— Тебе пора идти, — напомнила Ариадна.

Хант молча повиновался, ошарашенный внезапной благосклонностью невесты. Слегка поклонившись, он улыбнулся и покинул покои. Ариадна же не спешила сдвигаться с места: она застыла, вероятно, обдумывая свой поступок. Медленно подняв руку, она дотронулась до своих губ и слегка погладила оставленный мной шрам.

Я выбрался через окно.

Оно выходило на слабо охраняемую башню Восхода и примыкающую к ней стену; исполнив пару несложных трюков, я спустился на каменную дорожку, предназначенную для наблюдения за городом с высоты, и бесцельно побрел вдоль, изображая задумчивого гостя короны, полюбившего ночные прогулки. За закрытыми дверьми спальни я, несмотря на успокоительный свежий воздух, оказался сражен всепоглощающим приступом паники: грудь сдавило, сердце застучало в ушах, пальцы рук похолодели. Я прислонился к стене, найдя в ней опору, но тело сотрясало такой дрожью, что затылок вскоре заболел от полученных ударов.

Я пообещал себе больше не подвергать нас с лисицей такой опасности, хоть и не знал, сумею ли это обещание сдержать.

Ночью меня терзали беспокойные сны. В некоторых из них я был дома, кружил сестер на руках — о, Богиня, как я по ним скучал, — и будто никогда не встречал королевской семьи. Не встречал, но жил с чувством, что в моей душе зияет дыра, поглощающая все радости, что мне доводилось испытывать в жизни. Я улыбался, смеялся, но в груди твердела ледяная глыба. Я был живущим существом, что не чувствовало ничего, кроме боли и пустоты; живущим, но не живым.

Однако в одном из снов я всё же знал, чего мне не хватает. В нём не было Минервы, но я мечтал о ней так сильно, что не видел иного выхода, кроме как создать её копию. Подле меня по счастливой случайности оказались каменная глыба и необходимые инструменты, и я незамедлительно приступил к работе долотом и молотком. Работал днями и ночами, неделями, может, месяцами, пока камень не стал идеально повторять черты её лица и тела. Я не ел и не пил; лишь смотрел на любимый лик. Смотрел так долго, что стало казаться, будто безжизненные глаза смотрят на меня в ответ. Каменная кожа Минервы постепенно светлела и покрывалась румянцем, глаза набирали цвет, а прежде неподвижные волосы едва заметно развивались на ветру. Испытываемое мною чувство счастья было неописуемо, и я обнимал статую, передавая эти ощущения ей. Обнимал до тех пор, пока она не обняла меня в ответ. Окрыленный, я поднял её и закружил, однако тут же статуя вновь обернулась камнем и намертво придавила меня к земле.

Проснулся с мерзким привкусом разочарования во рту. Создавалось впечатление, что старшая принцесса проникала в мою голову, не прилагая для этого никаких усилий, и развлекалась, оставляя на задворках сознания свои проклятые записки, позже воплощающиеся во снах. Я счастлив, что лишь во снах, но раз управление ими даётся ей так легко, возможно, управление мной наяву она оставила на десерт, желая в полной мере распробовать моё унижение.

За окном едва рассвело. Солнце лениво поднималось из-за горизонта, будто потягиваясь и даже не пытаясь растолкать плотно висящие на его пути облака. Вынырнув из-под одеяла, я тут же схватил вещи, заботливо подготовленные прислугой с вечера. Лэсси вновь будет ругаться, ранним утром не застав меня в покоях, но мы как-нибудь это уладим.

Мне необходимо увидеть дом.

Сначала пришлось наведаться к Киану и посоветоваться, не будет ли мой выезд причиной для подозрений, и какое оправдание помогло бы мне скрыть истинные мотивы. Подмастерье кузнеца работает с рассвета, ещё до того, как сам кузнец соизволит открыть глаза после вечерних увеселений, потому у нас была возможность поговорить без чрезмерного количества лишних ушей и глаз.

В отсутствии зрителей Киану не было нужды притворяться, и он стоял прямо, идеальной осанкой превращая свой рост и широкие плечи в образ существа из ночных кошмаров о великанах. Уверен, он знал, что шаги за дверьми кузни принадлежат именно мне, иначе не видел причин, по которым он абсолютно не удивился моему появлению.

— Вы по поводу оружия, господин?

Я тихо хмыкнул и закрыл за собой дверь. Киан не отрывался от работы, увлеченно натачивая чей-то простенький кинжал.

— Могу я как-то попасть в Аррум?

— В этом есть необходимость?

— Да, — просто ответил я.

Посчитав мою краткость и категоричность достаточным основанием, Киан молча кивнул. Закончив с оружием, он аккуратно, почти с любовью засунул его в ножны и отправил на полку, где тому предстояло дожидаться своего хозяина. Обтерев руки лежащей на столе влажной тряпкой, он наконец обратил лицо ко мне. Оно стало темнее, будто пламя, в котором закаляется сталь, многократно опаляло и его; брови истончились, став практически незаметными.

— Подойди к капитану постовой стражи и скажи, что хочешь присмотреть места в лесу, ведь через несколько недель начинается сезон королевской охоты, а тебя обязательно туда позовут. От сопровождения, разумеется, откажись, — пояснил он, настойчиво глядя мне в глаза. — Не задерживайся. И не глупи. К обеду будь готов снова целовать руки и преклонять голову.