— О чем ты, Ариадна?

— Ты обесчестил меня, — выплюнула она. Халат сполз с ее плеча, и взгляд принца мгновенно переместился на оголенную кожу. — Видишь эти шрамы? Не прошло ни дня, чтобы они не напоминали мне о моем позоре.

— Я не трогал тебя, — изумленно шептал принц. — Клянусь.

— Разве не ты прижимал меня к резному изголовью, не взирая на крики боли и кровь? Не ты шептал, что теперь владеешь мной, что мне некуда от тебя бежать?

— Я этого не делал.

— Можешь подавиться своей ложью, — бросила она, поправляя халат. — Или захлебнуться в ней, как тебе угодно. Но я знаю, что это был твой голос, твой куорианский говор, твой запах муската. И ты знай, что, какими пьяными бы ни были вина в тот вечер, я никогда тебе этого не прощу.

Не найдя слов для ответа, Хант невидящими глазами уставился на принцессу. Она долго смотрела на него в ответ, ожидая реакции — оправданий или признания, — но его ступор был столь силен, что он молчал, пока она силком не выставила его за дверь. Хлопок дерева о камень вернул его к жизни; он сделал шаг обратно, но стражи оказались еще более настойчивыми, чем прежде.

— Вам пора, Ваше Высочество.

— И я даже знаю, куда, — процедил он.

Он пролетел мимо так быстро, что едва не зацепил мой любопытный нос плечом, и мгновенно скрылся в темноте ночных коридоров. Я хотел проследовать за ним, но предчувствие подсказывало, что мою нелепую слежку обязательно обнаружат. Хотел пойти и к принцессе, но голос разума молил оставить её в покое. В конце концов, я по-прежнему был пьян; увидь в своих дверях ещё одного захмелевшего гостя, Ариадна точно разорвет его на куски.

Пришло время для похорон короля. Они должны были быть такими же помпезными, как и свадьба, и, о удача, для этого имелись и закупаемые в течение полугода украшения, и многочисленные гости. Как бы Минерва ни была занята поглощением власти совета, похоронам отца она лично уделила недюжинное внимание. Она контролировала все. Традиционно цвет крови был верным спутником смерти; однако, несмотря на это, тело Эвеарда она приказала непременно обернуть в серый бархат. Принцесса не хотела, чтобы прощание затянулось, и потому лишь одному человеку она позволила произнести слова, что были призваны сопроводить душу короля в вечном плавании по реке духов, — и это была Ровена.

Королева не могла сдержать слез и большую часть речи жалобно всхлипывала. Удивительно, но старшая принцесса ничуть не раздражалась по этому поводу; раньше мне казалось, что она не испытывала теплых чувств к той, что пыталась заменить ей мать. В тот миг, возможно, она впервые ощутила нить горя, пропущенную через сердце каждого члена королевской семьи; ощутила, что общая боль объединяла не хуже, чем гнев или жадность. В тот день она не выглядела как строптивая наследница, отравившая своего короля; она была ребенком, оплакивавшим скоропостижно скончавшегося отца.

Похороны, вопреки ожиданиям, провели на городской площади, чтобы дать греианцам почтить память правителя. Сэр Фалкирк, демонстрируя суть своей натуры, чуть не задавил двоих детей, пытавшихся протиснуться в первые ряды, а после презрительным плевком замочил их одежды; однако не вся знать отнеслась к народу так пренебрежительно. Советник Лэндон привёл в зал жриц местного храма — тех самых, чьё завораживающее пение я слышал на дне осеннего равноденствия, — и, в знак уважения, проводил их в специально отведенную зону. Эвеард испытывал к жрицам глубокое почтение; с тех пор, как Агнесс стала их сестрой, они стали сестрами и ему. Госпожа Беатрис стояла неподалеку от тела короля и любезно давала советы желающим возложить дары усопшему, не брезгуя, если старый конюх пахнёт хмелем или ребенок протянет запачканные руки к дорогому платью.

Ариадна стояла поодаль от родни и прочей знати. Её лицо накрывала плотная, почти не просвечивающая вуаль, а длинные рукава платья плавно перетекали в перчатки, делая её ещё одной каплей в захлестнувшем город море крови. Однажды она говорила мне, что боится смерти; не её наступления, а того, что творится вокруг умершего. Её повергали в ужас все традиции, связанные с мертвым телом; я рассказывал ей, как тела умерших эльфов превращались азаани в цветы и деревья, и она попросила дать ей обещание, что с её телом однажды поступят так же. Воззвав к благоразумию, я не сумел этого пообещать.

Хант не посмел приблизиться к невесте. Потупив взгляд в пол, он занял место подле её старшей сестры, и по лицу его было видно, что за всю ночь ему так и не досталось ни секунды сна. Одежда на нем была та же, что и вчера, но он почтительно прикрыл её красным плащом.

Почтение, однако, ничуть не окрасило лики его соотечественников: им происходящее было откровенно безразлично. Они явились на прощание с королем в своих обычных кожаных доспехах, не уделив внимания ни традиции с тканью, ни традиции подношения даров. Обосновавшись в дальней части площади, они пили принесенное с собой вино и хохотали над шутками своего правителя, столь неуважительно поступавшего по отношению к будущему — ныне усопшему — родственнику. Не понимая, почему куорианцы столпились вокруг Дамиана, обхватив его плотным кольцом, я попытался разглядеть его в щели между голов южан, но попытки оказались тщетны. Я оставил их; рано или поздно он все равно попадется мне на глаза.

Завершающей традицией стал танец огней. Невероятно красивое зрелище, по размаху достойное лучших торжеств, но плотно связанное с самым грустным из них. Гости разошлись в стороны, встав вдоль стень, и в середине зала возвысилась фигура Лианны. Она вновь была молода и чарующа; красное золото её кудрей виделось мне главным из огней церемонии. Простой народ, разумеется, сжигал тела умерших: из соображений чистоты и экономии. Знать же имела возможность хоронить тела членов семьи в специальных гробницах, которые, вероятно, спустя годы станут оплотом легенд и слухов, и королевская семья Греи не была исключением — под эти цели была полностью отведена башня Луны. Однако все короли когда-то были простыми людьми, и погребальный костер был положен и им — хотя бы в виде представления.

Лианна умело жонглировала огненными шарами, изящно двигаясь в такт играющей музыке, но лицо её было полно скорби и отчаяния. Каждый раз, когда искры взмывали в воздух, народ напугано вздыхал, но ни на мгновение не выражал восторга мастерством друида: настолько сильна была горечь прощания. С каждой потухающей искрой на улицах становилось темнее, и к моменту наступления полной тьмы лишь по щекам самых стойких не прокатилось слезы. Я в их число не вошел.

Весь следующий день меня до жути утомляла атмосфера замка, и от нее нельзя было скрыться ни в садах — его внешний вид активно приводили в порядок, — ни в тренировочном зале — там стража репетировала праздничный марш, — ни в библиотеке, где местные писари уже вносили известия о смерти короля и свадьбе принцессы в родословные книги. В покоях был слышен шум коридоров, в городе — повсеместное сумасшествие. Единственным местом, где можно было укрыться, оказалась башня; мой выбор пал на дорогую сердцу восточную.

До свадьбы оставалось четыре дня.

Я много думал о подслушанном разговоре, но не мог подойти к лисице, чтобы обсудить его, ведь тогда пришлось бы признаться, что я сную по коридорам, как крыса, влезая во все, что меня не касалось, хоть это и было прямой и единственной целью моего пребывания при дворе.

При дворе, где уже негласно приняли нового правителя. Знать и чиновники радостно распахнули объятия, принимая под своё крыло белокурую принцессу, давным-давно захватившую их умы. Я не видел ответной радости в её лице; она жаждала власти, но села на трон так, будто её вынудили это сделать. Сапфировые глаза не горели, но устало таяли, когда очередной советник падал на колени, принося ей клятву верности. Занятый престол будто бы уже успел наскучить ей. Не так сладок запретный плод, как предвкушение момента, когда ты сможешь его заполучить.