— Я никогда не хотел быть принцем, — произнес он подавленно, вспоминая разговор, произошедший во время нашего прошлого визита в таверну. — Но теперь мне кажется, что у меня нет права скорбеть по отцу.

— Право на скорбь есть у каждого. Взгляни, — я кивнул на скучающие столы и стулья за его спиной. — Таверны пустуют, эль простаивает. Народ скорбит. Почему нельзя тебе?

— Потому что я обрек того старика на смерть, но отец не остался отомщен.

— Ты не мог спасти его.

Я четко произносил каждую букву, будто заставляя себя поверить в свои же слова. Что мы имели против воли Минервы? И всё же гадкий, гнилой привкус вины на языке отравлял мои речи.

— Однако, оставшись на своем посту, можешь попытаться спасти остальных.

— Звучит, конечно, здорово, — хмыкнул он. — Но один я не справлюсь.

Я поднял пинту и вытянул руку вперед. Мы столкнулись кружками, обмениваясь каплями эля, как делали воины в знак дружбы и верности — чтобы доказать отсутствие яда в напитке, — и сделали несколько шумных глотков. Пинты шли одна за другой, согревая тело изнутри и расслабляя мышцы. Чем сильнее ночь накрывала Грею, тем плотнее заполнялся зал; горожане заходили угрюмые, измученные, но спустя пару глотков на их лицах возникали улыбки, а смех заполнял воздух над их столами. Жизнь возвращалась в привычное русло, как и должно, но мы знали: мир делал лишь первые шаги по направлению к хаосу.

Разум, как и тело, расслабился: взгляд стал менее внимательным, движения замедлились, слух притупился. Голос стал громче, шутки — глупее. К нашему скромному застолью постепенно присоединялись знакомые лица: подопечные капитана — Аштон, Брук и даже юный Марли, — старательно разряжали обстановку, смеша начальника свежими историями. Оглядывая гуляющих стражников и торговцев, я не заметил, как руки Скайлы упали на мои плечи, усердно их разминая.

— Господин, вы так изменились с нашей прошлой встречи!

— Разве?

— Да, — наклонилась официантка к моему уху. — Ваши плечи набрали силу, а руки будто выкованы из стали…

— Скайла, — протянул капитан. — Вот так ты, значит, помнишь про постоянного клиента?

— Меня хватит на двоих.

— На сегодня ты свободна, — сказал Кидо, бросая ей монету. — Мы не в настроении для утех.

Я снял с себя мозолистые женские руки. Служанка ничуть не расстроилась; как и всегда, когда дело касалось капитана, она получила деньги, не выполняя работы. Кидо засмотрелся на меня пустыми глазами; сегодня он был не в силах врать своим друзьям — это давалось ему тяжелее всего.

— Я не хочу возвращаться, — прошептал он, наклоняясь ко мне. — Но если выпью ещё хоть глоток, то мой внутренний мир станет достоянием общественности.

Капитан пошатнулся, и я тут же подхватил его, поднимая на ноги; гвардейцы понимающе кивнули, пожелав быстрой дороги и легкого пробуждения. К счастью, Кидо мог идти самостоятельно; я служил лишь аварийной опорой на случай, если ветер подует слишком сильно или камень на дороге возникнет внезапно и подло. Фалхолт пытался говорить со мной, но все его речи были абстрактными рассуждениями — о природе любви, о звездном небе, о воле богов, — и совсем не требовали моего ответа. Он говорил обо всем, обходя темы смерти отца и разлада с Лэндоном; точнее, обходил, пока не придумал, как можно говорить о последней вслух, не подставляя никого под огонь.

— Ох уж эта Лэнди, — воскликнул он. — Как меня раздражает эта девчонка!

От неожиданности я расхохотался. От меня за версту веяло хмелем, и люди благоразумно обходили грохочущего пьяницу, что в любой момент мог снять с пояса меч.

— Чем же она плоха? — подыграл я.

— Уж больно заносчивая, — фыркнул капитан. — То мягкая, как котенок, то рычит, как лев. И ведь не угадаешь, любит она тебя сегодня или ненавидит!

— Может, стоит присмотреться к другим вариантам?

— Это ещё к каким?

— Знаю я одну леди, — заговорщически зашептал я. — Добрая, красивая, отзывчивая, волосы, как огонь, веснушки — что ромашки на поле, а имя какое — Тэрра!

— Иди ты, — отмахнулся Кидо. — Она не в моём вкусе.

— Рыжие тебе тоже не нравятся?

Капитан расслабленной рукой ударил меня в плечо, и мы вновь разразились громким смехом. Я намеренно вёл его медленно, самыми извилистыми тропами, умоляя прохладный ночной воздух отрезвить меня; к середине ночи мы добрались до замка и до частичного контроля над телом. Разум был чист, но полон желаний и стремлений, противиться которым не хотел и не мог.

Проводив капитана до двери, я умышленно ошибся с этажом и намерился свернуть направо, надеясь увидеть знакомых стражников спящими, но вместо этого тут же припал спиной к стене. Стражи были заняты совсем иным: уговариванием другого нетрезвого гостя принцессы не мешать её чуткому сну. Их лики и тела были непоколебимы; статус принца никак не влиял на их верность лисице, и они стойко терпели все выпады нерадивого жениха.

— Я имею право видеть её в любое время дня и ночи! — упорствовал Хант, безуспешно пытаясь раздвинуть перекрещенные перед ним пики.

— Принцесса потеряла отца, — раздался низкий голос из-под шлема. — Позвольте ей отдохнуть.

— Она должна уважать волю отца, а отец обещал её мне!

Раздавшийся за спиной стражей шум заставил всех замереть и мгновенно замолчать. Дверь распахнулась, и из-за нее показалось заспанное лицо, обрамленное растрепанными кудрями.

— Дорогая! — Хант упал на колени, мгновенно изменив тон. — Милая, как ты красива в лунном свете!

— Ты жалок, — прошипела Ариадна.

— Я лишь хотел увидеть тебя! Я так скучал!

Его восклицательные интонации резали слух; голос становился тонким, дребезжащим. Он сразу виделся мне ребенком, у которого злой взрослый отобрал игрушку. Одну из многих, и всё же — самую желанную.

— Охотно верю.

— Я войду?

Ариадна открыла дверь шире, чтобы принц мог протиснуться вглубь комнаты. Когда стражник потянулся, чтобы закрыть её, она коснулась его руки, останавливая.

— Не стоит, — приказала она. — Принц не задержится надолго.

— Это почему же? Я хотел бы остаться до утра.

— Выбери для этого какую-нибудь служанку.

— Ариадна, — взмолился он. — Скажи, чем я не мил тебе?

— Ты в своём уме?

Принцесса всё так же стояла в дверном проеме, готовая одновременно выкинуть Ханта в коридор и убежать сама, заточив принца в своих покоях. Я изредка высовывался из-за угла, чтобы взглянуть на происходящее, но чуткий слух давал весьма ясную картину. Стражники затаили дыхание, не желая вмешиваться в дела господ; Ариадна была готова взорваться в любую секунду; принц едва ли не всхлипывал.

— Разве я когда-нибудь поступал с тобой плохо?

Ариадна изумленно молчала.

— Я знаю, ты была больна, — начал объясняться принц, смущенный реакцией невесты. — Но, как вижу, сейчас ты находишься в полном здравии.

Тишина в ответ. Только сбивчивое дыхание и бешено колотящееся сердце.

— Знаю, ты потеряла отца, — продолжал он, снизив громкость голоса, делая его вкрадчивым, интимным. — Я не беспокоил тебя, но за все эти дни ты ни на мгновение не задалась вопросом, где я пропадал.

— И где же?

— А тебе есть дело?

— Нет.

Хант громко вздохнул. Я слышал, как звук его сердца медленно приближается ко второму, горячему и злому.

— Я говорил, что буду ждать и бороться, — шептал принц. — Но я — живой человек, Ариадна. Удели мне хоть сотую часть того внимания, что я уделяю тебе, и ты полюбишь меня.

— Твой отец уделял тебе много внимания?

Я почти увидел, как принц нахмурился.

— Ответь.

— Чересчур много.

— Ты любишь его за это?

— Он — тиран и мучитель. Я уважаю его, но у меня нет ни единого повода его любить.

— Взгляни в зеркало, Хант, — сквозь зубы выдавила лисица.

— Я не похож на отца, — вспылил принц. — Он берет всё, что пожелает, ни с чем не считаясь.

— Точно так ты и поступил, оказавшись под папочкиным крылом. Взял то, что желал.

— О чем ты?

Не выдержав, я вновь выглянул из-за угла. Ариадна с вызовом уставилась на жениха. Не веря, что он в самом деле не понимал сути ее слов, она молчала. Роль невинной жертвы так прикипела к нему, что он, казалось, совсем не собирался с ней расставаться.