Не давая этому мороку лишить себя сил, зная, что он лишь действие вороньих чар, Реми упрямо продвигался вперед, стремясь навстречу своей судьбе, от которой сжималось в безысходной тоске его сердце. И только мысли о девушке, ее горячем, любящем сердце, теплых, нежных губах и сладких поцелуях, ясных, серых глазах, согревали и поддерживали его в этом пути к страшной Вороньей крепости, из которой он когда то чудом вырвался и в которую теперь вынужден был вернуться, чтобы покорившись неизбежному, предстать перед скаргом. Он знал, что Моррис постарается отомстить ему за побег из-под его тяжелой длани, но все это уже не имело для него значения, главное было вернуть Эйфорию, вырвать ее из когтей вороньей стаи.

Скарг встретил его у последних, западных ворот, недалеко от ристалища так памятного Реми, пролившего здесь немало своей крови. На его темном, сумеречном лице застыло выражение жестокой радости. Он стоял посреди мощеной камнем площадки величаво выпрямившись, как высеченный из черного гранита монумент, возвышаясь перед Реми мрачным порождением ночных кошмаров. За спиной скарга, застыли, угрюмо насупившись, с десяток вронгов среди которых выделялся горделивой статью Фрай, не сводивший с Реми глаз, то и дело злорадно выпускавший наружу свой змеиный, раздвоенный на конце язык.

— Зачем ты явился, изгой? — сурово произнес Моррис.

— Я пришел к тебе с просьбой, — ответил Реми. — Прошу тебя, пожалуйста, отпусти девушку, позволь ей вернуться к своим родным, не губи ее жизнь.

Скарг хищно ощерился, показав острые волчьи клыки, в глазах его вспыхнул тусклый, багровый пламень. Он окинул стоявшего перед ним юношу быстрым, пронзительным взглядом и произнес с усмешкой:

— Ты просишь меня отпустить твою скра, чтобы она могла вернуться в свой хорошенький домик, к своему великодушному, милостивому папаше и дальше жить своей пустой, благополучной жизнью? В самом деле?.. Не уверен, что это разумно. Я предназначил ей более достойное будущее, хотя и не такое беспечное как ее прошлое. Эта скра хороша собой, молода и здорова. Она крепкая и выносливая, поэтому может принести пользу нашему племени, послужив своим нежным телом вместилищем для будущих воронов. Что скажешь, изгой?

При этих словах по лицу Реми разлилась смертельная бледность, он тяжело, мучительно сглотнул, но промолчал, опустив на мгновение взгляд, чтобы совладать с яростью темного огня, норовившего помутить его разум и затмить его взор, ослепить его безумием гнева и отчаяния, чтобы в конечном итоге уничтожить, не дав исполнить задуманное. Не дождавшись ответа скарг продолжил, не переставая сверлить юношу злобным, проницательным взглядом, испытывая на прочность его выдержку и про себя досадуя на стойкость ненавистного изгоя.

— Вот, Фрай жаждет поделиться с ней своим славным семенем, чтобы она могла дать нам много маленьких скреджечь, юных воронов, прежде чем ее тело истощится и зачахнет. И я с удовольствием предоставлю ему такую возможность как моему лучшему вронгу в награду за преданность и усердие.

— Ты знаешь, скарг, — заговорил тут Реми голосом, в спокойном тоне которого таилась угроза и решимость. — Что я не допущу такого. Ты, знаешь, что темный огонь всегда со мной, всегда настороже и лучше не будить его, чтобы не пострадали многие из черного племени, прежде чем ты сможешь остановить меня.

— Тогда твоя скра умрет. — На плечах скарга ощетинились острия перьев, лицо исказила безобразная, гневная гримаса, руки взметнулись вверх в проклинающем жесте. — Не думай, что можешь угрожать мне своей силой, тебе не совладать со мной, жалкое, предательское отродье. Я здесь хозяин и повелитель. И в стенах этой крепости, и за ее пределами я решаю кому жить и как жить, а кому пришла пора стать падалью.

— Я не хочу кровопролития, — сказал примирительно Реми. Он отчетливо понимал, что развязав бойню, никак не поможет Эйфории, только погубит и себя, и ее. Поэтому следовало быть терпеливым и сдержанным. Лишь дав Моррису то, что он хочет, можно было спасти девушку. — Я обращаюсь к тебе с просьбой, смиренной просьбой. Я признаю твое могущество и власть. И надеюсь на твое великодушие, Верховный ворон.

Скарг медленно опустил руки с хищно скрюченными пальцами, сделал несколько шагов, почти вплотную приблизившись к Реми, и склонившись к его лицу прошипел, указывая на стоявших у стен крепостной башни вронгов:

— Посмотри! Посмотри внимательно на того, кто все прошлые годы в этой крепости опекал тебя, неблагодарного ублюдка, и кому ты отплатил так низко и вероломно. Я уже не говорю о том, как ты отблагодарил меня за мою заботу о тебе и за то, что я сохранил тебе твою никчемную жизнь, которую ты тратишь на то, чтобы гнуть спину на фермеров, на этих скотов и сам уподобляешься им. Посмотри на Фрая! Он стал за эти годы гордостью нашего народа, он скоро станет наргом, заступив на место доблестного Моргота, павшего в неравной схватке с орлом. А кем стал ты, Реми-отступник? Белой падалью, презренным чужаком-изгоем, которого отовсюду гонят как паршивого, бродячего пса. Я предупреждал тебя. Ты помнишь? Но ты не внял моей мудрости и доброму совету. Я больше не хочу растрачивать их понапрасну. Что ты можешь мне предложить в обмен на эту скра, которая так дорога тебе, а значит имеет немалую цену. Также как и мое великодушие.

Реми поднял голову и посмотрел на скарга, выдержав его тяжелый, горящий вечным подозрением взгляд:

— Отпусти девушку и позволь мне сопроводить ее до границы края. И я вернусь к тебе с сердцем жертвы. Я предлагаю тебе жизнь за жизнь и душу за душу. В этот раз я принесу тебе сердце жертвы, скарг.

Скарг сделал вид, что задумался, скрывая ликование. Потом растянув в довольной ухмылке губы, произнес роняя каждое слово весомо и значительно:

— Это должно быть человеческое сердце, изгой. Дорогое тебе человеческое сердце. Есть у тебя такое на примете?

— Да, — без колебания ответил Реми, но взгляд его при этом затуманился, а из груди едва не вырвался тяжелый вздох.

— И ты придешь без защиты Знака. Только тогда я завершу обряд и сочту, что мы квиты.

— Я согласен, — ответил Реми и голос его не дрогнул.

— Поклянись высшей клятвой, что исполнишь сказанное.

Реми поднял левую руку, соединив в кольцо большой палец и мизинец, устремив три других, крепко сжатых между собой, в ясное, утреннее небо, затем достал, притороченный к ремню нож и быстро взмахнув, рассек крест-накрест запястье. Брызнула кровь, окропив траву под его ногами. Солнечный свет на мгновенье померк, как будто на солнце легла мимолетная тень. В ту же минуту душу Реми пронзил незримый клинок, поразив ее болезненной мукой, а лица коснулось жаркое дыхание невидимых хранителей клятв и обетов, которым он отдал в залог свою кровь. Она уже спеклась и почернела, а на руке остался ярко пламеневший след, означавший, что клятва принята и союз заключен. Пути назад больше не было.

— Клянусь, — сказал Реми, глядя в глаза Верховному ворону, взглядом истинное выражение которого пряталось за непроницаемо-темной завесой. — Клянусь высшей нерушимой клятвой, что исполню сказанное и вернусь в крепость в назначенный час с сердцем жертвы для завершения Священного обряда обращения. Клянусь, что это будет человеческое сердце, того кто мне по-настоящему дорог. Но поклянись и ты, скарг Моррис, властитель Края Воронов, что примешь эту жертву в исполнение клятвы и не будешь в дальнейшем преследовать скра, которую я заберу, девушку по имени Эйфория и ее родных.

Лицо юноши, казалось изваянным из белого мрамора, на который бросали синеватые тени пряди густых эбеново-черных волос, обрамлявших его, среди них одна выделялась своей сияющей белизной. И почему-то скарг не мог смотреть на нее, ему представлялось, что если он подольше задержит взгляд на этой ненавистной отметине, свидетельстве иного, чуждого ему мира, то ее нестерпимый свет выжжет ему глаза. В его насквозь пропитанной мраком душе словно змеи постоянно копошились подозрения и недобрые помыслы. Вот и сейчас скарг никак не мог отделаться от гнетущего чувства сомнения, отравлявшего ему миг торжества.