— Как я устала, — утомленно прошептала она и через мгновение уже спала.

— Пусть твой сон послужит исцелению. Спи крепко, Эйфория, спи долго, — произнесла негромко Королева, глядя на девушку с печалью во взоре, потом накинула на голову капюшон и вышла.

А над высоким, серебряным шпилем шатра, сливаясь с чернотой ночи, вился сизый дымок, собираясь в крохотное облачко, очертаниями напоминавшее парящего в небе ворона. Легкий ветерок с озера закружил его и понес в сторону Заповедной рощи, но дымок вопреки силе ветра и своей природе опустился вниз и растворился в траве.

Ясный спокойный вечер, сменила тихая, благоуханная ночь, над Зачарованным озером застыл золотой монетой лунный диск, темные волны сонно плескались о берег, слышались отдаленные, переливчатые голоса — это мьюми пели звездам и те отвечали им мерцанием. Величавый серебряный замок окутала легкая дымка, приглушив его блистающее сияние. Легкий ветерок играл гибкими ветвями чудесных деревьев в Заповедной роще, и они тихо колыхались, временами среди листвы раздавался едва слышный смех и вспыхивали крохотные разноцветные огоньки.

Ночь промелькнула быстрой тенью, и наступило нежное, розовое утро. Его прохлада бодрила и освежала, вызывая желание петь и двигаться легко и упруго по изумрудной луговой траве, сверкавшей алмазными каплями росы в лучах восходящего солнца.

День был великолепным, ярким и полным света, теплым, но не жарким. И каждый его час казалось стоил целой жизни, был полновесным и зрелым, как налитой золотым зерном колос. Он дарил силу и мудрость, приятную усталость честного труженика, хорошо сделавшего свое дело. А вновь наступивший вечер лечил эту усталость отдохновением в кругу прекрасных муз, которые кружили над тихими водами озера в завораживающем танце под дивную музыку небесных сфер, услышав которую однажды, забыть уже невозможно.

А Эйфория все спала и спала. Сон ее был крепок и безмятежен, лишь иногда темные полукружья длинных, густых ресниц начинали беспокойно трепетать, а веки подрагивать, словно девушка пыталась вырваться из прочных объятий сна, но скоро она снова стихала и все замирало. Рана затянулась, и о перенесенном Эйфи испытании напоминал только тонкий, едва заметный шрам, но даже он скоро исчез без следа. Целебная сила Зачарованного озера, пробужденная Королевой мьюми, сделала свое дело. И теперь ничто не могло нарушить покой погруженной в глубокий сон девушки. Несколько раз в шатер заходил Реми, он садился рядом с Эйфи с, тревогой и нежностью смотрел на нее, взгляд у него делался мягким и ласковым, а глаза светлели и начинали отливать бархатной, лесной зеленью. Но с каждым разом тревога его росла, он осторожно прикасался кончиками пальцев к щеке девушки, гладил ее сиявшие медью волосы. От его прикосновений дыхание Эйфории учащалось, а губы приоткрывались, будто она силилась что-то сказать ему.

Джой хорошо отдохнул ночью в шатре, поднялся на рассвете и провел весь день в компании с мьюми в окрестностях Зачарованного озера, вернулся только поздно вечером, довольный и веселый. Он навестил Эйфорию и порадовался ее здоровому и свежему виду. Реми не стал делиться с ним своей тревогой, и после общего с мьюми сытного, вкусного ужина, за которым он почти ничего не ел, вновь вернулся в шатер. Поставил на низенький столик зажженую свечу в простом, глиняном подсвечнике, присел возле девушки, тронул ее за плечо и тихонько позвал:

— Эйфи, просыпайся. Эйфория…

— Ты напрасно беспокоишься, — раздался за его спиной мелодичный голос Юты. — Я исцелила ее, как ты и просил. Она сейчас здорова и счастлива, спит и видит чудесные сны, не мешай ей. Пойдем со мной, нам еще о многом нужно поговорить.

Реми поднял голову и посмотрел на Королеву долгим, проницательным взглядом, глаза его под темными, хмуро сведенными к переносице бровями, сумрачно блестели. Он молчал, и в этом молчании и взгляде были немой укор, понимание и боль. Боль за нее, за Юту. И Королева, не выдержав этого взгляда, отвернулась, порывисто вздохнула и хотела выйти, но Реми окликнул ее:

— Юта! Она должна проснуться. Пожалуйста.

Королева остановилась, взялась за полог, закрывавший выход и приоткрыла его, потом рассмеялась негромко, но в смехе ее не было радости, а в глазах веселья. Она обернулась и сказала:

— Ты помнишь, Реми, как пришел к нам с едва затянувшимися ранами, после того как тебя чуть живого изгнали из деревни добрые люди, о которых ты теперь так печешься.

— Да, Королева, я помню, — сказал Реми мягко. — Они были напуганы и все же спасли меня. Я ни в чем не могу их винить.

— А ты не забыл, как я помогла тебе тогда, ничего не требуя взамен.

— Да, Юта, я не забыл, и я благодарен тебе за это.

— Скажи, Реми, я всегда была тебе добрым другом?

Реми поднялся и выпрямился, все также пристально глядя на мьюми.

— Да, Королева, всегда. И я смею надеяться, что мы и дальше будем с тобой добрыми друзьями. Мне бы очень этого хотелось.

Юта стремительно подошла к Реми, всколыхнув трепетный огонек свечи, который в ее присутствии стал казаться тусклым и грубым, приблизившись почти вплотную, она положила изящные руки ему на плечи и произнесла с обидой и грустью:

— Тогда почему, ты мне не доверяешь, Реми, друг мой? Ты закрываешь от меня свое сердце и свою душу, а сам читаешь в моей душе, как в открытой книге? Но ведь ты прячешь свою душу и сердце даже от самого себя.

Он взял ее руки в свои и прикоснулся к ним сухими, горячими губами:

— Пожалуйста, разбуди ее, Юта.

— Ты напрасно просишь меня о том, — с горечью сказала Королева, не отнимая рук, — что вполне можешь сделать сам, если действительно этого хочешь. Но подумай, прежде чем, вернуть ее из мира сладких грез. Быть может ей лучше оставаться там, чем терзаться сомнениями наяву, терять надежду и ранить душу разочарованием, стремясь обрести недостижимое. Ее душа обожжена, Реми, и я бессильна исцелить ее, мне не подвластны такие раны. И если у тебя нет для нее лекарства, то лучше не тревожь ее пока не придет пора возвращаться.

Реми недоверчиво посмотрел на Королеву, медленно разжал свои руки, вновь опустился у ложа Эйфории и произнес серьезно и в то же время ласково, словно будил уснувшее дитя:

— Эйфи, пора проснуться. Возвращайся, сон больше не властен над тобой.

Ресницы девушки снова задрожали словно крылья бабочки, и Реми продолжил звать ее негромко и настойчиво. Склонившись, он несколько раз провел ладонью по ее щеке, дотронулся до лба, убрав с него густые пряди волос, и наконец слегка коснулся пальцами закрытых глаз и губ, взял ее руку и осторожно подышал на нее. Эйфория вздрогнула, глубоко, прерывисто вздохнула и открыла еще затуманенные сном глаза. Встретилась взглядом с Реми, и лицо ее осветилось радостью. Королева, пристально наблюдавшая за ними все это время, накинула на голову капюшон плаща, скрыв себя, и бесшумно вышла из шатра.

— Реми, — прошептала Эйфория еще слабым и неверным голосом.

— Привет, — он улыбнулся ей радостно и облегченно. — Вот уж не думал, что ты так любишь поспать.

Эйфория тронула рукой его волосы, коснувшись белой пряди, и сказала все еще очень сонным голосом:

— Ты настоящий, это не сон.

— Да, я настоящий, — подтвердил Реми, продолжая улыбаться.

— Ты мне снился. Совсем другим. Ты был другим

Казалось, Эйфория еще не вполне очнулась, взгляд был затуманенным, а речь немного несвязной. В глазах Реми промелькнуло беспокойство, лицо его помрачнело, стало серьезным и озабоченным, на него словно легла тень.

— Каким, Эйфория?

Эйфи задумчиво помолчала, потом неуверенно произнесла:

— Вот, только что я помнила это, и уже забыла. Все растаяло в памяти, как снег… Снег. Почему я подумала про снег? Кажется, там был снег и кто-то белый. И мне было больно… Как хорошо проснуться, Реми. Ты назвал меня соней? Я так долго спала? Но еще даже не утро! Еще ночь…

— Нет, — сказал Реми. — Уже ночь. Ты спала больше суток, и ты здорова, Эйфи. Посмотри, от раны ни следа не осталось.