— Нет-нет. А как же ты. Лучше дай мне твою руку. Можно я немного посижу здесь с тобой. Холод словно у меня внутри.

— Хорошо, — тихо сказал Реми. — Иди сюда, ложись рядом, я попытаюсь тебя согреть.

Эйфи легла и тесно прижалась к Реми, опустив голову ему на плечо. Сквозь одежду она чувствовала согревающее тепло его тела. Он накрыл ее своей курткой.

— Ты жалеешь, что взял меня с собой? — тихо спросил она.

— Да, Эйфи, очень жалею, — не сразу откликнулся он. — Мне нельзя было делать этого, нельзя было подвергать тебя опасности. И ты напрасно не сказала мне о том, что не прошла Посвящение. Теперь вся надежда только на помощь мьюми.

— А кто они? — с любопытством спросила Эйфория. Рядом с Реми она, наконец, согрелась, озноб прошел и страх тоже.

— Они хозяйки живых камней.

— О, — только и смогла сказать Эйфи. Они какое-то время лежали молча, слушая ночь, потом Эйфория вновь заговорила:

— Скажи, ты не берешь в поход девушек из-за воронов.

— Да, из-за них тоже.

Она почувствовала, как Реми приглушенно вздохнул. Его грудь приподнялась, потом медленно опустилась, и ее рука вместе с ней.

— Тогда почему ты все-таки взял меня?

— В последнее время все было очень спокойно. И ты была так настойчива, — она почувствовала в его голосе улыбку.

— Да, — Эйфи, невидимая в темноте, тоже улыбнулась. — Мне пришлось неделю сидеть на крыльце твоего дома. Я думала ты никогда не сдашься и готовилась там зимовать.

— Ты очень упрямая девушка, — он повернул голову и вдохнул чуть горьковатый травяной аромат ее волос, очень нежный и приятный.

— Да, — охотно подтвердила она. — ты даже не представляешь до какой степени я упрямая.

— Тогда я подумал, — продолжил Реми, — что возможно это очень важно для тебя.

— Да, очень, очень важно. Я хочу, чтобы ты знал. Я нисколько не жалею, что пошла. И прости, что не сказала про Знак. Боялась, что ты передумаешь.

— Эйфи, — сказал он вполголоса, внезапно очень серьезным тоном, — хочу тебя предупредить. Завтра, когда мы доберемся до Зачарованного озера, тебе многое может показаться странным, и даже испугать. Пожалуйста, постарайся сохранять спокойствие, не бояться и не торопиться с суждениями. Просто помни, что там тебе ничто не угрожает, что я не дам тебя в обиду. И ты обязательно вернешься домой целой и невредимой, чего бы это не стоило.

— Ох, Реми, — Эйфория встревоженно приподняла голову, ей очень хотелось сейчас видеть выражение его лица, но вокруг по-прежнему был кромешный мрак. — Почему ты так говоришь. Мьюми — опасны, разве они злые существа?

— Нет-нет, — он провел рукой по ее волосам, чтобы успокоить. И Эйфи показалось, что его голос прозвучал немного смущенно. — Они не злые, но они могут быть опасными, очень опасными. Но не для друзей. А мы с ними друзья. Просто они немного ревнивы. Это еще одна из причин, почему я никогда не беру с собой девушек.

Его ответ сильно озадачил Эйфорию, вызвав множество новых вопросов. Она хотела расспросить Реми подробнее, но он перебил ее:

— Пожалуйста, постарайся немного поспать. Хорошо?

И ей пришлось сдержать свое любопытство. Одной рукой он прикрыл ее голову от сквозняков, ладонью другой накрыл ее руку на своей груди. Эйфи ощутила гулкое биение его сердца и, наконец, со счастливой улыбкой уснула. Реми тоже закрыл глаза, и на него нахлынули воспоминания, навеянные сном. Память вновь перенесла его в прошлое.

Стояла ранняя осень, лес вокруг крепости воронов стал преображаться, готовясь с достоинством встретить грядущий белый плен. Пятна желтизны в кронах деревьев подсказали Реми, скоро его переведут в крепость, что совсем не радовало. Не то чтобы ему нравилось на каменоломне. Работа здесь была тяжелая, да еще опасная. В прошлом году на его глазах задавило оползнем одного из скрогов, Реми тогда тоже задело вскользь, он просто вовремя отскочил. Потом все руки сбил, пытаясь откопать несчастного, но для того все было кончено. Проломленный череп — это серьезно, врачевству не подлежит. Хотя, Реми сомневался, что и при более легких повреждениях кто-нибудь здесь стал с ним возиться.

В обязанности Реми теперь входило нагружать камнями, которые с помощью кирок добывали скроги, большую деревянную тачку, и откатив ее к примитивному подъемнику, перегружать валуны в дубовую бадью, а затем изо всех сил тянуть веревку поднимая ее наверх. Реми помнил, как первое время до мяса стирал себе ладони об этот изрядно засаленный усилиями множества работников канат. Однажды, уже в конце дня, он змеей выскользнул у него из ослабевших от усталости рук, и тяжело груженая бадья чуть не рухнула ему на голову. Он едва успел судорожно вцепиться в самый конец веревки и, повиснув на ней всем телом, остановить падение.

Люди, которые работали с ним были неразговорчивы и угрюмы. Они молча делали свое дело, сторонились Реми, и за все время никто из них не сказал ему ни слова, предпочитая в крайнем случае объясняться знаками. От большого круглого хлеба, который им кидали в яму на обед, они отделяли ему кусок, не очень большой, но никогда не звали Реми сесть рядом, разделить трапезу. Он и здесь был изгоем. Иногда острое чувство абсолютного одиночества накрывало его душным, черным покрывалом, застилая свет так, что он готов был отдать, что угодно за возможность перемолвиться с кем-то добрым, дружеским словом, ощутить чью-то поддержку и участие.

В один из дней, разбирая груду камней, он услышал тонкое жалобное попискивание, словно какое-то крохотное существо плакало от боли. Он прислушался, у всех воронов от рождения очень тонкий и чуткий слух, способный уловить шуршание змеи в траве на расстоянии сотни метров. Действительно, где-то под камнями было что-то живое. Реми стал осторожно разбирать завал, стараясь не обрушить тяжелые каменные обломки на того, кто был под ними. И вскоре увидел серую лесную мышь, с перебитой валуном лапой. На шелковистой шкурке зверька виднелись и другие повреждения.

— Привет, малыш! — ласково сказал Реми и осторожно коснулся мыша. Тот коротко пискнул и доверчиво посмотрел на Реми крохотными бусинками глаз. — Как же это тебя так угораздило, бедняга?

Он бережно поднял зверька и спрятал себе за пазуху, чтобы он там отогрелся. Мышь немного повозился, устраиваясь поудобнее и не больно царапая кожу Реми своими острыми коготками, и потом затих. Так Реми нашел себе товарища.

Он принес Чика, как он назвал мыша, в свой угол и спрятал в старом матрасе. Проделал в мешковине дырку, устроив ему там уютное гнездо из соломы, вылечил и делился с ним хлебом и вареными овощами. Когда удавалось попасть за крепостные стены, приносил Чику траву и колоски дикого ячменя. Однажды, ему повезло подобрать на полу в пиршественном зале вронгов маленький кусочек сладкой коврижки. Чик обрадовался подарку и горячо поблагодарил Реми, устроив для него целое представление: вставал на задние лапки, уморительно тер мордочку, с важностью оглаживал усы и уши, словно какой-то важный господин, крутил тонким розовым хвостом и при этом задорно попискивал, будто рассказывал забавную историю. Реми не помнил, чтобы ему когда-нибудь было так весело. А когда его сердце сжималось от боли и тоски, Чик устраивался у него на плече и свернувшись клубком засыпал, сладко посапывая. И Реми чувствовал, что он не одинок и у него еще есть надежда.

Место Реми за столом в трапезной комнате молодых воронов, также, как и в спальне, было в стороне от других, возле самой двери, где даже в самый жаркий летний полдень от толстых каменных стен тянуло стылым холодом. Свою плошку с варевом он тоже получал последним и подозревал, что ему сливали туда остатки того, что не доели остальные, настолько странно порой выглядело ее содержимое. Впрочем, Реми редко, когда удавалось застать общий ужин, чему он был только рад. Работать он заканчивал гораздо позже всех и если находил свою миску заполненной, молча ел то, что там было, выбирать не приходилось, если нет — также молча уходил.