Два дюжих парня в кожаных латах стражей, с головами покрытыми тесными круглыми шапочками из такой же как латы толстой дубленой кожи, с оттиснутыми на них знаками городского охранного отряда, не особенно церемонясь связали ему позади руки, крепко-накрепко затянув узлы, и повели наружу. Здесь их ждали два оседланных коня, нетерпеливо перебиравших лохматыми ногами с большими черными копытами, подковы которых глухо звякали о мощеную неровным, белым камнем мостовую. Стражники, привязав длинный конец веревки, стянувшей руки Реми, к стремени, вскочили в седла, и один из них небрежно ткнул его в спину острием копья, безмолвно приказывая двигаться вперед. Его провожатые были молчаливы и угрюмы, с лицами, заросшими неопрятной, лохматой порослью, где гнездились подсохшие хлебные крошки. Время от времени они шумно зевали, и до Реми долетал ядреный аромат вчерашней попойки сдобренной острой луковой закуской.

На городских улицах, несмотря на ранний рассветный час было уже оживленно, торговый люд поднимался чуть свет, чтобы встретить первых покупателей в полной готовности. Зеленщики раскладывали «по холодку» свой товар на обширных прилавках, вынесенных прямо к дороге, перепирались с поставщиками-фермерами, чьи повозки еще затемно начинали грохотать по пыльным окрестным трактам, не давая спать подзаборным шавкам.

Зычно покрикивая на мальчишек, тех еще помощников, лавочники привычно торговались с крестьянами, пытаясь сбить цену на свежий, нежный товар, пряные травы и овощи, за которыми совсем скоро потянутся хозяйки из окрестных домов, да с большими плетеными корзинами кухарки из усадеб богатых горожан. Недовольно морщась, будут придирчиво перебирать краснобокие помидоры и пупырчатые огурцы, мять руками салат и петрушку, подозрительно принюхиваться к укропу и кинзе, тыкать толстыми пальцами в упругие, хрустящие кочаны капусты.

Мясники хлопали ставнями на витринах, открывая взору утреннего солнца гроздья аппетитных копченых сарделек и крутые бока солидных свиных окороков. Пекари, вытирая пот у жарких печей, доставали из них поддоны с выпечкой, рабочий день здесь начинался глубокой ночью. А с рассветом горячие буханки, кренделя и караваи уже красовались на прилавках булочных, ожидая первых посетителей.

Реми многие узнавали, провожая процессию любопытными взглядами и начиная удивленно шушукаться за спиной, но мало кто решался поприветствовать его хотя бы кивком под высокомерным, бдительным взором вооруженных всадников, сопровождавших юношу. Реми видел на лицах знакомых большей частью сочувствие. Но были и кривые, злорадные усмешки, тех кто считал, что чужак наконец-то показал свое подлое нутро и теперь закономерно получит по заслугам. Хорошо бы его публично выпороли на городской площади, в назидание другим залетным молодчикам. Занятное вышло бы зрелище, отличный повод посудачить вечерком с приятелями за кружечкой холодного пивка в таверне «Соляная пристань». И тех, кто считал так, тоже было немало.

— Почему вы ведете меня словно преступника? Какой закон я нарушил? — заговорил Реми, чувствуя закипающий в груди гнев. — Разве я мало принес пользы городу, сохраняя жизни ваших охотников за живыми камнями, на которых наживается городская управа, продавая право на Посвящение втридорога. Разве я требовал лишнего за свою работу, когда не получал даже то, что положено, когда вы обсчитывали меня на каждом шагу. А теперь выкидываете вон из города без суда, не предъявив обвинения, не дав возможности попрощаться с друзьями, собрать свои вещи. Вы даже не сочли нужным за целый день, заперев человека в каталажке, дать ему кружку воды, не говоря уже о хлебе.

— Заткнись, воронье отребье, — один из стражей сильно пнул его ногой в спину, вынудив споткнуться. — Какой ты человек? Пес паршивый. Небось шпионил для своих, из черного племени, поганый чужак. Подожди, будет тебе хлеб, каменными лепешками, дай только дойти до границы, напьешься вдоволь своей кровушки.

Они пустили коней легкой рысью, заставив Реми двигаться быстрее и не давая ему остановиться, чтобы перевести дух, подгоняя остриями своих копий.

Наконец городские мостовые сменились пыльным проселком, солнце выше поднялось по небосклону, рассветные краски которого растворились в блеклой синеве. Начало припекать и в воздухе засновали вездесущие стрижи, оглашая окрестности свистом. По сторонам дороги раскинулись заросшие бурьяном пастбища, вдалеке у березовой рощи завиднелось большое пестрое стадо, вокруг которого, невидимые в густой, высокой траве, с громким лаем метались сторожевые псы, доносились голоса пастухов, щелканье бичей, протяжное мычание. Вскоре пастбище осталось позади, не стало слышно рева коров, только дробный перестук копыт да трели жаворонков с высоты нарушали воцарившуюся на дороге тишину. Стражи, разморенные теплом, убаюканные мерным покачиванием в удобных седлах, стали клевать носом, время от времени пытаясь взбодриться, припадали к фляжкам, где в тайне от начальства плескалась жидкость повеселее колодезной воды. Но эта мера возымела почему-то обратный эффект, и вскоре Реми стал различать странный звук, издаваемый этими доблестными мужами, подозрительно похожий на легкое похрапывание.

Он не возражал, чтобы утомленные тяготами службы стражи немного отдохнули, ослабив поводья и перестав подгонять его ударами в спину. Низко наклонив голову, Реми попытался вытереть плечом заливавший глаза пот, пошевелил затекшими руками, стараясь ослабить веревку, туго стянувшую запястья, и тяжело вздохнул, размышляя какое злодеяние ему измыслит задним числом судейская коллегия города, в лице ее самых почетных и уважаемых граждан, вершивших правосудие настолько беспристрастно насколько это совпадало с их интересами, и чья компетентность была прямо пропорциональна количеству годового дохода. Он не сомневался, что ему припишут шпионаж в пользу воронов, враждебные намерения и еще какое-нибудь особо злостное вредительство, о чем непременно будет сообщено в листовках, расклеенных по всем столбам и заборам, чтобы в случае его нечаянного появления в здешних местах каждый добропорядочный гражданин мог исполнить свой долг добропорядочности и подтвердить свою лояльность городу и его законам, а заодно заработать немного монет. Преданность граждан тоже имела свою цену, как и все в этом мире людей.

Они уже довольно долго брели по дороге, все дальше уходя от города, как вдруг Реми различил пока еще не слышный обычным ухом, частый перестук копыт, их нагонял, мчась бешенным галопом, какой-то всадник. Он обернулся и в самом деле разглядел позади на тракте крохотное, серое облачко пыли, которое росло с каждой минутой, приобретая очертания стремительно приближавшегося к ним путника на резвом скакуне. Завидев их, всадник начал кричать и махать рукой, призывая остановиться. От этих криков встрепенулись стражи, очнувшись от сна, и не разобрав спросонок в чем дело, на всякий случай хорошенько огрели Реми древками копий, запоздало сообразив, что порученный их заботам преступник мог давно уже сбежать, пока они предавались сну. И чтобы очистить свою совесть и скрыть испуг, добавили еще по пинку, целясь тяжелыми сапогами в голову проклятому чужаку. Потом все-таки остановились, разглядев, что всадник мчится на породистом дорогом скакуне, похвастаться которым могла не каждая конюшня в городе, а значит и наездник мог иметь весомое значение, а непослушание ему неприятные последствия.

Всадник стремительно приближался, и шум от частого стука копыт породистого скакуна по наезженному тракту нарастал с каждой минутой. И также с каждым мгновением росло беспокойство Реми. Он почему-то был уверен, что ничего хорошего эта спешка не предвещала. Ему вдруг захотелось, чтобы этот человек на коне, настигавший их словно посланник рока, промчался мимо. Недовольные заминкой стражи ворчали вполголоса, гадая «какого файдука еще несет нелегкая». Потом с надеждой предположили, что «их судейшество» передумало, решив, на радость добрым гражданам, заменить чужаку высылку показательной поркой, «чтоб неповадно было», а значит «потеха выйдет знатная и, главное, что ни гроша не будет стоить». Они стали радостно похохатывать в предвкушении, награждая Реми тычками и приговаривая: