— Выпей, — сменил тот просьбу на приказ.

Лишь после того, как Леголас выполнил его, Трандуил занял привычное место за рабочим столом. Несколько минут он смотрел в зелёные глаза, прежде чем в своеобразной манере поинтересоваться у сына:

— Как думаешь, он успеет создать корону за два дня?

Сбитый с толку, аранэн хотел было спросить, зачем ему новая корона. А в следующее мгновение поразительная догадка озарила его. Опасаясь ошибиться, он осторожно произнёс одно только слово:

— Андунээль?

— Возвращается, — подтвердил Владыка, едва уловимо кивнув. — По моим расчётам, она прибудет послезавтра.

Тишина, возникшая между ними после произнесённого оглушала. Леголас внимательно, вглядывался в глаза отца, пытаясь понять, правильно ли всё понял, а когда тот кивнул, вдруг звонко рассмеялся, чувствуя, как облегчение затапливает его. Отсмеявшись, он увидел на лице Владыки искреннюю и светлую улыбку. Именно ту, по которой безмерно скучал.

— Добегалась, — заключил он, улыбнувшись в ответ.

В следующее мгновение в кабинет без стука вошёл Легандир и смерил их подозрительным взглядом. Будучи королевским советником, он привык узнавать всё и обо всём одним из первых, но сейчас, похоже, принц опередил его. Щуря кобальтово-синие глаза, он перевёл взгляд с Леголаса на Трандуила и выгнул бровь.

— Мне показалось, или я слышал смех в вашем кабинете, мой король?

— Легандир, проходи! — оживлённо кивнул аранэн, лукаво и донельзя довольно улыбаясь. — У отца для тебя удивительные новости.

— Может, сначала выпьешь? — указал жестом на столик с вином король.

— Поверь, тебе это понадобится, — доверительно добавил Леголас.

Видеть Владыку и принца объединёнными, практически заканчивающими друг за другом мысли было слишком непривычно. Не берясь ничего анализировать, Легандир молча налил себе вина и залпом осушил весь бокал. После снова налил и сел в кресло соседнее с тем, в котором расположился юноша. Всем видом выражая, что готов слушать он ещё раз отметил, что Леголас сиял радостной улыбкой, а Трандуил был подозрительно доволен, пряча искры в прикрытых серо-голубых глазах.

— Послезавтра Андунээль будет здесь, — озвучил новость Владыка.

— Наконец-то! — искренне выдохнул Легандир, после чего поморщился от собственной несдержанности. Наверное, ему стоило сказать что-то другое или вовсе смолчать, но он выпил ещё вина и признался: — на вас обоих смотреть в последнее время было противно.

Отец с сыном переглянулись и, спустя секунду, весело засмеялись, выпуская из душ последние тревоги и сомнения. Глядя на них, советник тихо хмыкнул, по его губам скользнула улыбка. Ни король, ни принц не видели того, как он облегчённо вздохнул и заметно расслабился, в предвкушении того, что, наконец-то, о них будет кому позаботиться, кроме него.

Примечания:

Толкиен в приложениях к "Властелину колец" пишет о календаре: «Те, кто говорил на Западном Языке, пользовались обычно для месяцев квенийскими названиями, игравшими примерно ту же роль, что наши латинские, ныне общепринятые во многих странах мира. Вот эти названия: Нарвиниэ, Ненимэ, Сулимэ, Вирессэ, Лотессэ, Нариэ, Кермиэ, Уримэ, Иаванниэ, Наркалиэ, Хисимэ, Рингарэ. Синдаринские названия звучали так: Нарваин, Нинуи, Гваэрон, Гвирит, Лотрон, Норуи, Кервет, Уруи, Иваннет, Нарбелет, Хитуи, Гиритрон».

Нарваин переводится как "новое солнце". Синдаринские названия представляют собой по значению точный эквивалент квенийских. Нинуи — "влажный", гваэрон — "ветреный", гвирит — "сеять", лотрон — "цветущий", норуи — "солнечный", кервет — "срезание (урожай)", уруи — "горячий", иваннет — "дающий фрукты", нарбелет — «увядание солнца», хитуи — «туманный», гиритрон — "холодное время".

¹ Ноябрь

² Декабрь

Дорога из Эриадора в Рованион показалась Андунээль короче той, по которой она ехала к Кирдану. Будто кто-то незримый властной рукой сократил расстояния, позволяя ей скорее оказаться рядом с Владыкой Лихолесья. Вот только дни пролетали один за другим, с серебряным звоном падая в копилку вечности.

Бесконечная жизнь не располагала к спешке. По крайней мере, так должно было быть. Но не раз и не два Андунээль убеждалась в том, как порой времени, проведённого с кем-то близким, становится катастрофически мало. Так было, когда отец погиб, сражаясь с наугрим. Потом, когда мать уплыла в Валинор. Теперь же мысль о том, что у них с Трандуилом может оказаться не так уж много времени, перед тем, как тьма сгустится над Средиземьем, гнала её вперёд. Почти не останавливаясь на привалы, она мчалась при ледяном свете луны, точно днём. Чутко ловя даже самые слабые отголоски мыслей и чувств эллет, Стремительный Поток едва касался земли, скача на восток.

Хмурые деревья Рудаура уныло шуршали сухими листьями на резком восточном ветру, слетающем с Туманных гор. Поднимаясь всё выше и выше к мало кому известному перевалу меж снежных пиков, эллет чувствовала, как холодное дыхание приближающейся зимы проникало сквозь тёплый дорожный плащ, вгрызалось в кожу, стремилось выхолодить насквозь. Но стоило спуститься по восточному склону Хита́эглира, как последнее дыхание осени окутало путницу, дразня обоняние ароматами прелой листвы, грибов, влажной после недавнего дождя коры и запахом хвои, едва ощутимым, в этом ярком калейдоскопе.

Первая зимняя ночь, прячась от наступающей зари, отступила под сень деревьев и залегла глубокими тенями, когда Андунээль переправилась через Андуин по Старому броду немногим южнее Каррока. В холодном воздухе далеко разнеслось лошадиное ржание, а следом за ним острое зрение уловило движение в Дубовой роще. Не спеша хвататься за оружие, не чувствуя угрозы, путница догадалась, что это Беорн приглядывает за своими пони, в кой-то веки выпустив их побегать за частоколом.

А вскоре, под мерный стук копыт Рибиэлсирита, Андунээль любовалась тишиной зимнего леса. Казалось, будто всё вокруг застыло до наступления очередной весны. Пушистый снег укутывал Мирквуд белоснежным покрывалом, и эллет с улыбкой отмечала, насколько разными для неё были прошлая зима и эта. Всего год назад всё вокруг казалось миражом, обманом, что растает поутру, явив взгляду безобразную, болезненную явь. Казалось, морозы, принесённые северным ветром, сковали льдом не только Долгое озеро, но и её саму, а то тепло, которым её пытался отогреть Владыка, вызвано искажением. Сейчас же, медленно сделав глубокий вздох, она спокойно улыбалась, подставляя лицо ажурным снежинкам, заканчивающим своё кружение в танце не её щеках и ресницах, щекочущим нос и робко целующим губы. Дремлющий лес приветствовал её, возвращающуюся домой после долгого путешествия.

С трудом умещая в груди чувства, распирающие её, Андунээль, наконец-то, приняла, как данность, факт того, что Мирквуд стал её домом. Местом, куда вело сердце. Отныне и навсегда. Веками настойчивый шёпот дорог не давал ей покоя, побуждая раз за разом отправляться в путь, в поисках чего-то, что ей было не ведомо. Теперь же она была готова убрать дорожный плащ на самую дальнюю полку, спрятать седельные сумки и спрятать изученные наизусть карты с путевым дневником в ящик стола.

Когда до дворца лесного Владыки оставалось всего ничего, с раскидистых ветвей бука, наперерез путнице слетела маленькая птичка. Узнав в ней свою отважную лазоревку, Андунээль протянула руку, на которую та тут же села и, с любопытством рассмотрев эллет, звонко запела о том, как рада новой встрече.

— Я тоже скучала, малышка, — нежно отозвалась она, а потом достала из седельной сумки четвертинку лембаса, отломила от него кусочек и, раздавив, протянула угощение в ладони. — Теперь я останусь здесь.

Дождавшись, когда пернатая расправится с крошками хлеба и улетит, она улыбнулась фыркнувшему коню, нетерпеливо постукивающему копытами по дороге. Прижимаясь к нему и обхватывая руками за шею, она с понимающей усмешкой шепнула: