Трандуил тихо, едва слышно усмехнулся её нетерпеливости, помогая расправиться со ставшей досадной помехой одеждой. Каждый сантиметр, разделявший их, казался чудовищной оплошностью, которую необходимо было немедленно исправить, чтобы ничто не мешало чувствовать друг друга, прикасаясь кожа к коже, так, будто иначе воздух раскалится до предела, а каменные стены раскрошатся или вовсе расплавятся и поплывут неровными потёками, как огарок свечи. Андунээль и сама казалась Владыке свечой — ярким огоньком, который манил выбраться из мрака, в котором он блуждал столько столетий, один. Этот огонёк звал, обещая тепло и покой, притягивал, дурманил, так, что невозможно было думать о чём-то кроме.

С наслаждением запустив пальцы в водопад красно-рыжих прядей, он был зачарован их мягкостью и блеском. Казалось бы, простой жест виделся ему исключительно интимным, словно в этот момент он коснулся самой фэа эллет, предназначенной для него, в чём теперь не оставалось сомнений. Но этих прикосновений было невыносимо мало, отважный огонёк свечи разжег в груди правителя пламя, которое требовало большего. А от осознания взаимности и отсутствия необходимости сдерживаться сознание затапливало жгучим желанием близости.

Горячие поцелуи короля будто бы оставляли клеймо на каждом сантиметре нежной кожи, утверждая принадлежность эллет. Как бы ни был затуманен разум, одна мысль в нём билась с изумительной чёткостью — она принадлежала ему и только ему. Каждое его уверенное и властное прикосновение подтверждало это, не оставляя места сомнениям.

Эллет же в какой-то момент с ужасом подумала, что в королевский кабинет может вернуться аранэн или войти советник, но тревожная мысль утонула в волне наслаждения, когда обнаженной груди коснулся прохладный воздух, а вслед за ним умелые губы и гибкий язык, доставляющие чистое наслаждение. Бесконечная вселенная сузилась до пары метров вокруг Андунээль и Трандуила. До её рук на поясе его штанов, до того, как нетерпеливо он потянул подол платья вверх, а после подхватил эллет под ягодицы, отрывая от пола и заставляя обвить стройными ногами его бёдра.

Держась за широкие плечи, она поймала расфокусированный, словно пьяный, взгляд и удержала его. А в следующий момент с приоткрытых, припухших от жалящих поцелуев губ, сорвался сладкий стон сплетшихся воедино наслаждения и легкой боли, ощутить которую было мучительно приятно, когда он заполнил её до отказа уверенным, несколько резким движением.

Выгибаясь всем телом навстречу жестким, ритмичным толчкам, скользя под легкую полупрозрачную рубашку на Трандуиле, она вцепилась ногтями в его спину, ни на миг не закрывая глаз и не отводя взгляда. Если в них и осталась кроха той силы, что была подарена праотцам, то она безумствовала во взглядах. В том, как схлёстывались зелень леса и морозная небесная высь, усыпанная мириадами звёзд. Безразлично было и то, как о неровные выступы на стене бьётся спина, как ногти расцарапывают кожу, оставляя отметины, и как сбивается дыхание, становясь рваным. Только бы не прекращалось никогда не изведанное ранее ощущение единения, смывающее все запреты и границы. Словно всю жизнь она искала именно этого — того, что заменит ей солнце и звёзды, став единственным светом, на который стоит идти.

Ни у кого из них ранее не было помыслов о том, чтобы проникнуть в мысли друг друга. А сейчас возможность этого казалась до смешного абсурдной, так как в этом не было никакой необходимости, когда в страстном не то танце, не то борьбе сплетались не только два тела, но и две души, ласково касаясь друг друга, щедро делясь светом и теплом, и от того сияя ещё ярче.

В эти мгновения Трандуил, наконец-то, чувствовал, как нечто, чего ему всегда не хватало, заполняет дыру в груди, сглаживает старые шрамы на сердце, заставляя его биться иначе. Так, как оно не билось уже давно. Возможно так, как оно не билось ещё никогда. Он пил сладкие стоны с губ Андунээль, срывал болезненные, полные эйфории, всхлипы и это было лучше любого вина из тех, что ему доводилось пробовать за тысячи лет.

Теряя себя в его руках, она захлебывалась хлестким удовольствием, ярким светом, заполняющим всю её, жаром, скапливающимся внутри и грозящим вот-вот взорваться ослепительной вспышкой. Страсть, дикая огненная страсть, как жгучая лава, как раскаленная стрела, жгла сердце, заставляла хотеть ещё и ещё. Больше пьянящих и тягуче-сладких поцелуев, перемежающихся с внезапными укусами. Сильнее сжатых на округлых бедрах пальцев до кровоподтёков, которые проявятся позднее и станут напоминанием о произошедшем. Подрагивающее от предвкушения экстаза тело нуждалось в неистовых, резких движениях бёдер, подводящих к грани, в болезненных поцелуях, переходящих в укусы, когда он сжимал зубами плоть надплечья, удерживая себя на краю до тех пор, пока она не растворится в ощущениях, взрываясь на миллиарды сверкающих осколков янтаря.

Накрыв жадным поцелуем рот Андунээль, когда она задрожала всем телом, и из её груди вырвался крик, он в последний раз толкнулся глубоко внутрь трепещущей, податливого плоти и, тяжело дыша, замер, стоило миру перед глазами вспыхнуть, подобно фейерверку, и осыпаться искрами.

Затянутые в водоворот ощущений, они почувствовали, как на какое-то время их фэа покинули хроа, встретились где-то в бесконечной вышине и вернулись обратно, растекаясь по венам одним на двоих наслаждением.

Постепенно приходя в себя, Трандуил коснулся ладонью щеки Андунээль. Поглаживая уголок припухших губ большим пальцем, он расслабленно улыбнулся, не скрывая довольства. Не торопясь двигаться, и уж тем более выпускать её из рук, всё так же прижимая к стене и бережно придерживая, он понимал — стоять на ногах она сейчас вряд ли сможет. Буря в его глазах поутихла, уступив место беспечности, которую было легко принять за равнодушие, если не знать ни о чём произошедшем между ними. Но тем, что затмевало всё остальное, неумолимо напоминая о себе, было чувство, которому эллет так боялась дать имя. Он был переполнен им.

Запоздалая мысль о том, что их слышали за пределами кабинета, на миг промелькнула в голове таура и тут же улетучилась. Ему было безразлично, что могло донестись до стражников в коридоре.

Эллет же, в отличие от него, медленно возвращая трезвость ума, оказалась погребена под чувством вины и разочарованием в самой себе. В ужасе от случившегося, она нервно сглотнула ком, образовавшийся в горле и, опустив взгляд, едва сдержала потрясенный стон, рвущийся с губ.

Задранное до поясницы платье, стянутый вниз лиф и рукава, разодранная рубашка и спущенные штаны; в беспорядке спутанные волосы, припухшие губы и десятки следов на коже — вот что она получила в результате бессмысленного сопротивления низменным, недостойным эллет желаниям. Горько было чувствовать себя слабой. Больно было осознавать, что столько лет ведущаяся с искажением битва была проиграна.

Именно в тот момент, когда она упивалась виной, Трандуил осторожно поставил её на ноги и, заключив лицо в ладони, склонился к соблазнительным губам, касаясь их нежным, благодарным поцелуем. Что мог он знать о слезах, вот-вот грозящих сорваться с ресниц? Что мог он знать о том, какого ей было чувствовать себя теперь? Проигравшей своей тёмной стороне.

От его нежности, коей уступила всепоглощающая страсть, щемило в груди. Её было так много, что вполне могло бы хватить на двоих. В его руках было так сладко греться, забываясь. Но постепенно нега, охватившая её, истаяла. Осталась только растерянность и страх.

Реальность, обрушившаяся на Андунээль со всей своей безжалостностью, спустя несколько минут, придавила её к земле невыносимым грузом. Увернувшись от очередного поцелуя Трандуила, она спешно поправила одежду, приводя себя в порядок и, стремительно подобрав с пола мантию, шагнула в сторону, отряхивая её.

— Melamin¹… — осторожно, словно опасаясь спугнуть недоверчивую птицу, потянулся к ней Владыка.

Тревожно было на его сердце от того, насколько резкой была перемена в эллет, когда жаркий дурман схлынул, и от того, как она вздрогнула от ласкового обращения. Такого правильного. Такого естественного. Он видел, как она с силой сжимает края мантии, нервно набрасывая её на плечи, как намеренно опускает голову, якобы приводя в порядок складки ткани, лишь бы не смотреть на него. Протянув руку, он коснулся её запястья, но наткнувшись на вскинутый взгляд, отпустил его.