Возвращаясь с другим отрядом после зачистки паучьего гнезда, Леголас отделился от Стражей, торопящихся к своим родным, когда вдали замаячил костер отряда, у огня которого грелась Андунээль. Неслышными были его шаги по прелой листве, которыми он приблизился к эльдар как раз в тот момент, когда эллет запела. В Мирквуде любили песни и музыку, но никогда раньше ему не приходилось слышать, чтобы магия песни плотным кольцом стискивала волю, подчиняя и унося бурным потоком. В какой-то момент в его душе всколыхнулась неясная тревога, разум твердил, что так петь обычная эллет не может, что эта пугающая сила скорее похожа на воздействие майар. Но потом Леголас вспомнил свои ощущения во время того, как колдовал его отец, делясь с лесом силой. Пристально глядя на брениль Андунээль, он ощутил, как всё стало на свои места. Принятие того, кем она могла быть было простым и правильным. Оно объясняло и её силу, и бесконечные странствия, и многие знания, которые принято было считать утерянными, и её спокойствие, отдалённо напоминающее притворное равнодушие adar.

Когда песня стихла, отряд, сидящий кругом у костра, сковало молчание. Все слова казались лишними. Кто-то из Стражей потянулся к вину, кто-то поднял лицо к небу, сквозь ветви деревьев ловя далекий чистый свет звезд, застывших в холоде и темноте безвременья. Пользуясь глубокой задумчивостью и смятением остальных, Леголас приветствовал их, продвигаясь к целительнице. Несмотря на промелькнувший в её глазах страх при виде его, эллон сел на край расстеленного ею поверх упавшего дерева пледа.

У каждого из эльфов были свои излюбленные манеры поведения, жесты, маски. Отец пользовался высокомерием и холодностью, огораживаясь ими от всего мира. Андунээль выбрала спокойствие и почтение, окутавшие её плотным коконом. А сам он был привычен к близкой характеру простоте, сменяющейся разумной долей наглости.

— Рад видеть вас, Леди Андунээль. Не знал, что вы поёте, — осторожная улыбка на губах аранэна расцвела подобно первому хрупкому цветку, проросшему сквозь снег. Не такая яркая, как могла бы быть, но полная надежды.

От Леголаса не скрылось смятение, на миг охватившее эллет. Но она тут же взяла себя в руки.

— Приветствую вас, аранэн. Я уже очень давно не держала в руках лютни, — скользнув взглядом по струнам, она пожала плечами. — Я привыкла играть на несколько ином инструменте. Далеко на юго-западе живут смуглокожие люди. Они очень быстро говорят на своём забавном языке, растят оливковые деревья и создают похожие на лютни музыкальные инструменты.

— Должно быть, ваши путешествия были удивительны, — любознательно обронил он, с удовольствием принимая из её рук угощение и не отказываясь от чаши вина, протянутой Стражницей.

— Я видела многое, — не стала отпираться Андунээль, коротко кивая.

Теперь, когда Трандуил в любой момент мог рассказать сыну о том, кто она и откуда, скрытность была излишней.

— Леди Андунээль, — обратился к ней предводитель отряда, смотря на причудливый танец языков пламени.

— Да, Фаринаил, — бросив взгляд на эллона поверх костра, она отпила глоток вина.

— Мы сочтём за честь, если вы споёте нам что-нибудь ещё, — низкий твердый голос был полон уверенности и мрачной решимости, понять природу которых эллет не могла.

— Но мои песни…, — возражение застыло на приоткрытых губах, когда в поднятом на неё взгляде Андунээль увидела заскорузлую боль и пустоту. И всё же она мягко уточнила: — вы ведь почувствовали, что от них горчит на языке?

— Может быть, во дворце они бы и не пришлись по вкусу придворным эльфам, но вы среди Стражей Границ, — усмехнулся Фаринаил, наполняя свою чашу вином. — Нам близко и понятно то, о чём вы поёте.

— Смелее, брениль Андунээль, — приблизившись, шепнул на ухо Леголас, приободряя её.

Ответь она отказом, никто не стал бы настаивать. Так просто было передать лютню Валирасу и дать мороку окончательно раствориться в пряной осенней ночи. Но что-то во взгляде Фаринаила удерживало от этого. Он просил так, как просят умирающие о чём-то понятном и важном одним только им. Ей было известно укрытое туманом дальнейшее. Откажешь — навсегда станешь нежеланной гостьей у чужого огня.

Прежде чем начать играть, Андунээль долго смотрела в огонь, перебирая в памяти слова, драгоценными камнями нанизанные на золотые нити. Какие из бус подойдут для сурового темноглазого Стража? Не станет ли диссонировать с его прошлым тоска цвета аметиста? Есть ли в его жизни хоть немного места для радости цитрина? Чисты ли его помыслы, как прозрачные слезы из кварца? Познал ли он счастье, янтарем разбросанное по берегу беспечности? Или усталость выжгла его настолько, что истерзанной душе не мило ничего, кроме сапфирового спокойствия?

В несколько глотков допив пряное вино, эллет, наконец, решилась. Мягко коснувшись струн, тонкие пальцы породили неспешную мелодию, светлой печалью разлившуюся в воздухе. Вкрадчивый шепот постепенно креп, наливаясь горечью. Светлая тоска сковала сердца Стражей, по воле сильного голоса заставляя вспомнить утерянное.

Я расскажу тебе,

Как плавит огонь серебро,

Как плачет дождём с небес

Душа над ярким костром,

Как сердце бьётся звездой.

Лишь имя — безмолвный крик,

Что станет новой бедой

И путь на тысячу лиг…

Закрыв глаза, Андунээль представила Фаринаила в другом месте и в другое время. Размытые силуэты чужих воспоминаний полу растаявшими призрачными тенями проходили сквозь неё. Где-то там, далеко в прошлом опытного воина была та, что выжгла в его душе огромную дыру. Образовала пустоту, которую как ни старайся, ничем не заполнить. Кого не смог спасти эллон из пламени, охватившего некогда уютный дом?

Ответа не было, но песня вытягивала из всегда сдержанного Стража эмоции. Словно острая игра, она проколола нарыв, из которого хлынул гной. Всё, что оставалась эллет — вытянуть эту заразу.

Как трудно это понять,

Но ты опять опоздал.

Огня теперь не унять,

Он снова меж нами стал.

Как близко твоя душа.

Я знаю, что ты придёшь.

По горьким листьям шурша,

Слезами падает дождь.

Распахнув ресницы, с помощью силы, вплетенной в слова, целительница обратилась к замершему каменным изваянием мужчине. Тысячей незримых рук, она коснулась его души, забирая чувство вины, заставляющее его раз за разом рисковать собой в слабой надежде, что однажды он отправится в дорогу за предел за той, что давно ждала его в чертогах Мандоса. Вот только Андунээль знала — пришедшему до срока под бесконечно высокие своды чертогов, Фаринаилу едва ли будут рады.

Послушай, не рвись в огонь.

Ты мне не сможешь помочь.

На зов протянув ладонь,

Глаза мне закроет ночь.

Смотри — дорога клинком

Из утра в полночь легла.

И я по ней босиком

В другую сказку ушла.

Закончив песню так же, как и начинала, она перешла на шепот. А когда он затих, замолкла и музыка, напоследок разлетевшись по поляне умиротворяющим перебором.

Протянув застывшему юноше лютню, эллет мягко улыбнулась. Она попросила ещё вина и отшутилась, предупредив, что это была последняя спетая ею песня в этот Нэйрэ. Предоставив другим право наполнять осеннюю ночь красочными историями и звучанием музыки, она переложила плед, расстелив его по траве и стволу сваленного дерева, после чего села, опершись спиною о шершавую кору, отчетливо чувствующуюся даже через плотную мягкую ткань.

— Вам следовало быть с Владыкой в эту ночь, аранэн, — прохладным ветром с Северных гор повеяло от укоризны в размеренном голосе. — Он наверняка ждал вас. Нэйрэ — один из тех праздников, в которые следует быть вместе с родными и близкими.

— Не думаю, что отцу так важно моё присутствие, — беспечно отмахнулся Леголас.

Отвернувшись от него, Андунээль замолчала, хмуро сдвинув брови. Глоток за глотком выпивая терпкое вино, она смотрела в огонь и вспоминала, как в детстве часами сидела в углу отцовской кузни и с восхищением наблюдала, как он работает над очередным творением. Ей всегда казалось, что самое лучшее из сделанного отцом, принадлежало ей. Будь то прекрасно сбалансированные клинки, предупреждающие белоснежным сиянием о приближении орков, или изящный, почти невесомый серебряный венец.