Впрочем, до последнего ещё далеко. Пока Враг не будет окончательно повержен, пока зло не покинет Средиземье, ей следует выкинуть эти мысли из головы. Много веков она провела в ожидании, в ощущении того, что в её жизни ещё не сделано нечто очень важное. Теперь лишняя сотня или тысяча лет уже не имела значения. Главным оставалось только то, что она может оказаться полезна. Это всегда было важным для Андунээль.
Распахнув ресницы, она направилась дальше осматривать покои. Дверь в левой стене вела в небольшую комнату, которую можно было бы использовать, как кабинет. Его несложно будет переоформить в лабораторию, которая окажется целительнице куда нужнее, ведь никогда не знаешь, что может пригодиться обратившимся к ней в тот или иной момент. За дверью в правой стене находилась ванная комната. Вот она как раз ничем не отличалась от обыкновенной пещеры. Посреди необработанных стен в естественном углублении в полу была встроена просторная овальная ванна из мрамора. В дальней от входа стене был сделан ряд углублений, своеобразных ниш, заполненных полотенцами, бутылочками и флаконами со средствами для купания, а так же ароматно пахнущими свечами, маслами и мылами.
Андунээль забавно было признавать самой себе, что её дом в Лотлориэне был куда скромнее этой обители. Что ж, значит, ей будет за что поблагодарить Владыку за ужином.
Сбросив пыльную дорожную одежду на пол, она переступила через неё и подошла к дальней стене. Одно за другим она сняла кольца и перстни, тонкую цепочку с подвеской, витые заколки и сложила их в свободной нише. Погрузиться в теплую воду, предварительно капнув туда несколько капель жасминового масла, для утомленной эллет явилось настоящим наслаждением. Смыв с себя дорожную грязь, она откинулась на бортик ванны и прикрыла глаза.
Ей казалось, что прошло всего несколько минут, но когда она распахнула ресницы, вода уже полностью остыла. Из ванной Андунээль вышла, набросив на плечи поверх полупрозрачной черной туники легкий атласный халат изумительного насыщенно зеленого цвета.
Как оказалось, пока она наслаждалась купанием, в покои принесли седельные сумки, оставив их у шкафа. Так же Андунээль заметила появление на столе объемного свёртка с оружием. Обрадовавшись тому, что ей вернули парные клинки, лук и метательные ножи, она поспешила аккуратно развернуть ткань и проверить их целость и сохранность. Проводя подушечками пальцев по гладкой древесине лука, она улыбалась, вспоминая те времена, когда Ландор учил её стрелять.
С трудом справившись с едва было не поднявшей голову из глубины души тоской, она приблизилась к кровати и откинула бежево-золотистый полог. До вечера было ещё несколько часов. Андунээль собиралась провести их в сладкой полудреме. Лежа на боку, она смотрела, как легкий прохладный ветер с севера колышет длинные полупрозрачные занавески, как свет льется в комнату, отгоняя тень, только и ждущую того момента, когда можно будет совершить очередную попытку окутать мир полутьмой. Ветер нашептывал о никогда не тающем снеге на вершинах высоких гор, царапающих небо, далеко на севере. Он увещевал, что будет лучше, если её память укроет снегом забвения, что тогда уйдут горечь и боль. Закрыв глаза, Андунээль поддалась его чарам. Она уже начала проваливаться в черноту сна, когда услышала тихий щебет на балконе. Слабое, едва слышное, прерывающееся пение, похожее на мольбу.
Плавно поднявшись с кровати, эллет направилась на звук уже примерно представляя, что увидит. Маленькая встрепанная лазоревка сидела на резных каменных перилах небольшого балкона и из последних сил звала целительницу. И откуда только узнала, маленькая пройдоха, что Андунээль сменила жизнь под сенью меллорнов, которые в эти дни ещё не отцвели в Лотлориэне, на жизнь во дворце Владыки Мирквуда?
Босыми ногами ступая по нагретому на солнце каменному полу, эльфийка вышла к маленькой гостье. Но как только увидела старую знакомую, сердце тут же начало ныть в предчувствии скорой потери. Лазоревка доживала последние свои дни, и видеть это для Андунээль, познакомившейся с певуньей, когда та только начала летать, было истинной пыткой.
Сдерживая слезы, застлавшие изумруды глаз, эльфийка стремительно подошла к птичке и протянула руку. Пичуга сразу же тяжело перепорхнула на тонкий палец эллет и тихо защебетала, смотря черными глазами-бусинками. Потерявшая часть потускневшего оперения, она прилетела, чтобы попрощаться с подругой. Она хотела спеть на прощание о том, что ни одна боль не может длиться вечно, напомнить, что за осенью снова придет весна, и Средиземье расцветет, откроется теплу и свету. Вот только эллет не хотела встречать новую весну без маленькой отважной утешительницы.
Осторожно пересадив пташку на ладонь, Андунээль провела пальцами по её блекло голубой голове. Память воскрешала те дни, когда лазоревка впервые привела эллет к своему гнезду, в котором находилось семь крохотных яиц. Семь будущих жизней, для которых целительница мысленно просила у Йаванны милости.
— Faeg caeleb filigod¹, — нежно прошептала Андунээль, поднеся руку с птицей ближе к лицу. — Cín lú anglenna an meth², — с тихим вздохом она накрыла её второй ладонью. — Lau groga³, — мягкий, нежный голос хранил улыбку, как воспоминания обо всех совместно прожитых счастливых моментах. — Im Lau car le ulug⁴.
Держа драгоценную жизнь в руках, Андунээль присела на широкие перила и прикрыла глаза. Сосредотачиваясь на лазоревке, она оставила далеко позади весь мир. Для неё больше не существовало ни шепота ветра, ни ласкового солнечного света, ни дворца из камня, ни каких-либо звуков. Только птица в обманчиво слабых руках. Маленькая доверчивая кроха, что переливалась красным, лиловым, оранжевым и зелёным. Но все эти яркие краски были подернуты серым. Он словно окутал туманом хрупкую пташку.
Сделав глубокий вдох, эллет негромко запела, щедро вливая в слова древнюю силу, таящуюся в крови. Мелодия, некогда наигранная её так и не состоявшейся наставницей, не утихала в подсознании Андунээль. Она вела, помогая правильно направить силы, развеять серость, въевшуюся в нутро пернатой.
Эльфийка не могла видеть себя со стороны, поэтому она не знала, что в эти минуты от неё исходило золотистое свечение. Будто бы её хрупкую фигуру окутало сияние. Не знала она и того, что за ней с тревогой наблюдала пара внимательных глаз, отмечая мельчайшие детали.
Когда короткая песня стихла, эллет осторожно отвела ладонь, которой накрывала птицу. Тут же её радостный звонкий смех разлился по близлежащему лесу. На ладони целительницы сидела лазоревка, которой никак нельзя было дать больше нескольких месяцев. При этом она узнавала подругу и явно недоумевала изменениям, произошедшим в себе.
— Вот так, малышка, — не веря до конца в то, что её сил хватило на маленькое чудо, Андунээль легко поцеловала птичку. — Видишь, я же обещала, что не причиню вреда, — лукаво прищурившись, она не сильно подбросила птаху, побуждая испытать помолодевшие крылья. — Лети, моя драгоценная. В тебе бьется моя песня. Revia bara⁵.
С улыбкой на губах выслушав благодарный щебет малышки, порхавшей вокруг, она кивнула на прощание и ещё долго смотрела вслед лазоревке, улетающей за заходящим солнцем. Она верила, что с пернатой всё будет в порядке, что дороги их жизней пересекутся ещё не раз. Со светлой грустью вспоминая время в Лотлориэне, когда эта самая птичка пела на её подоконнике, Андунээль кольнула острая игра сожаления. Она подумала о том, как было бы чудесно, если бы можно было вот так легко получить взамен бесконечной жизни новую, ничем не омраченную.
Осуждающе покачав головой самой себе, она легко соскочила с перил и вернулась в комнату. Поторапливаемая закатом, достала из самой большой седельной сумки аккуратно свернутое насыщенно синее Лотлориэнское платье с длинными расширяющимися к низу рукавами, треугольным вырезом на груди и рядом мизерных обсидиановых пуговиц на спине. Расшитое серебряной нитью, оно смотрелось на ней изумительно. Вот только надевала его эллет исключительно в тех случаях, когда её присутствия на праздниках или собраниях требовала Леди Галадриэль.
