— Рада видеть тебя, Имдир.

Вернувшись к прерванному занятию, она накрепко закрепила конец косы, подвернула и спрятала, дабы не мешался. Обманчиво хрупкой ладонью погладив коня по холке, она обошла его и принялась расчесывать, а потом и заплетать хвост.

Присутствие эллона не тревожило её. Всего за неделю они с ним нашли общий язык. Сделать это было легко, учитывая любовь к лошадям. И то, что он единственный во дворце видел её настоящей.

— Я с юного возраста я полюбил эти умные, верные и горделивые создания Йаванны. Почти вся моя жизнь прошла с ними, — наблюдая за точными, умелыми движениями тонких пальцев, эллон был задумчив. В его осторожных словах таилось что-то, что до сих пор он сохранял скрытым. — Но только несколько раз я видел, чтобы кто-то вкладывал в грациозное животное частицу себя. Ваша любовь не знает границ, heryn².

Восхищение — вот что он до поры держал в себе. Поняв это, Андунээль горько усмехнулась. Она легко запрыгнула на коня и, глядя сверху вниз на эллона, поймала его взгляд. Мудрые слова, произнесённые мелодичным голосом, надолго запомнились эльфу.

— Имдир, зачастую границы существуют только в нашем сознании, — коснувшись указательным пальцем виска, она мягко улыбнулась и мысленно приказала Рибиэлсириту трогаться.

Как и приказал король, подготовка к Мэритан Гиллет началась за два дня до самого праздника. Уже второй день подряд, жители Мирквуда, охваченные приятным волнением, украшали дворец, прилегающий к нему лес и королевский сад, в котором Андунээль ещё не приходилось бывать. Они готовили блюда для праздничного ужина и разнообразные угощения, сновали из одной стороны в другую и то и дело с тревогой осматривали творение рук своих. Как она поняла, в эту ночь многие эллоны королевства собирались предложить прекрасным эллет провести вечность друг с другом. Счастливый светлый праздник.

Она же бежала от него прочь, не желая окунаться в волнующую суету. Не оставляла даже мизерной возможности для того, чтобы поддаться волшебству этого дня. Не хотела после чувствовать горечь похмелья, когда сладкий дурман рассеется поутру.

В отличие от мирквудцев, Андунээль находила радость в простой конной прогулке по широкой лесной дороге. Она вслушивалась в песни птиц, перелетающих в ветки на ветку, наслаждалась солнечным светом, пробивающимся сквозь густые кроны деревьев, щедро делилась впечатлениями с верным другом и впитывала в себя его восторг.

Им обоим нужно было хоть ненадолго, но выбраться из добровольного плена дворца. И, конечно, куда лучше было бы скакать во весь опор. Но пока что хватало и этого. Лучше так, нежели находиться в четырех стенах, предаваясь воспоминаниям. Скоро она начнет уходить в лес за травами, кореньями и ягодами, будет различать тропки одну от другой. А пока что потерпит. Терпение, понимание и почтение — из них состояла большая часть её жизни. Столько столетий минуло, а ничего так и не изменилось.

Порой в редкие минуты перед сном, когда дневные заботы оставались за спиной, она чувствовала, как нечто ноет в груди. Долг велел быть терпеливой и спокойной, но впервые за долгие века ей было невыносимо тяжело находиться там, где она была. Впервые она не могла сорваться с места посреди ночи, собрать дорожную сумку и, вскочив на коня, ускакать по зову сердца. Но звало ли оно её теперь прочь от дворца Владыки Трандуила? Нет. Всё было куда хуже. Глупое, оно хотело остаться там, где всё было похоже на трепетно лелеемый в памяти образ алмазного Менегрота. И от этого сотни дорог за пределами Мирквуда казались ей ещё привлекательнее.

Андунээль сидела на небольшой полянке, окруженной густым лесом, и любовалась затейливым танцем пылинок в лучах света. Завернутая в потрепанный бурый дорожный плащ, надевшая бедное людское платье она была сама не похожа на себя. Густые яркие волосы растрепанной копной обрамляли лицо, в них запутались пара листиков. На щеке красовалась царапина. Остроконечные уши были надежно спрятаны под волосами. Глядя на неё создавалось впечатление, что деревенская девушка, заблудившись в лесу, пыталась пробраться сквозь ветви домой, но в итоге оказалась на этом месте.

Спокойно поправив подол платья таким образом, чтобы было видно тонкую щиколотку вытянутой левой ноги, она вслушивалась в звуки, которыми был полон лес. Когда среди пения птиц, шорохов зверей, мягкого перестука копыт оленей и журчания далекого ручья до неё долетели мужские голоса, Андунээль громко заплакала.

Через несколько минут на поляну вывалились четыре гнома. Двое молодых, судя по всему, были братьями. Оба они с топорами наперевес, осматривали полянку, хмуря кустистые брови. Третий сжимал в руке двуручный меч, размером едва ли не превосходящий владельца. Тёмно-синие глаза его смотрели сурово, почти зло. Четвертый, находившийся за спинами молодых, оказался седовласым стариком. В отличие от грозных спутников, он сразу же обратил всё своё внимание на девушку.

— Опустите оружие, бараны. Неужели не видите, что здесь только напуганная девица? — распихав их, он направился к ней. — Милая девушка, кто посмел вас обидеть?

Прекратив плакать, она подняла на старого гнома полные надежды зеленые глаза. А через миг отняла ладони от щиколотки и там, где несколько минут назад всё было в порядке, красовался внушительный синяк. Сустав сильно опух. Пугливо глянув на подошедших братьев, она было попятилась назад, но почти сразу же успокоилась под теплым покровительственным взглядом старика.

— Мы вам поможем, — синхронно заверили они, уверенные в своих силах.

— У неё с ногой что-то, — холодный голос последнего был полон неприязни. — Кажется, вывих.

Потом они долго спорили между собой стоит ли тратить время на девушку или идти куда собирались дальше, оставив её. В итоге, гномы посадили её на одного из пони, которых оставили привязанными неподалеку от едва заметной тропы, по которой они и продвигались. Они пообещали довести её до ближайшей деревни, пытались развеселить в дороге и делились припасами. Братья пели забавные песни, чтобы вызвать её улыбку. И когда Андунээль улыбалась, она смущенно замирали, а потом становились ещё громче, соревнуясь за её благосклонность.

До самого вечера они ехали по лесу, а когда начало темнеть, решили устроить привал и хорошенько выспаться. Андунээль наблюдала за тем, как они собирают хворост для костра, готовят на ужин пойманных кроликов и постоянно обмениваются шутками. Глупые коротышки. В них было столько жизни. Той самой, которой они лишили её короля.

Перед тем, как уснуть, они говорили о том, с каким нетерпением желают вернуться к семьям. Кто-то хотел обнять жену и насладиться домашней выпечкой, кто-то поцеловать ребенка и подарить ему игрушку, а кто-то встретиться с соседской дочкой и провести с ней время. Вот только рассвета не увидел ни один из четырех гномов. Они навеки остались лежать под сенью вековых дубов. Братьям и старику Андунээль перерезала глотки во сне. С синеглазым пришлось тяжелее. Он проснулся от предсмертных хрипов старика и хотел было схватить меч. Вот только эллет была быстрее. Нож, который она метнула в него, вонзился в глаз. А через пару мгновений, подхватив топор одного из братьев, она с размаху отрубила ему голову.

К рассвету эльфийка вернулась к тому месту, где спрятала своё оружие и одежду. Разведя костер, она бросила в него заляпанные кровью человеческие тряпки, уничтожая кровавый след, и отправилась купаться в реку. Постепенно эйфория от очередной совершенной мести сходила на нет. Прохладная вода смывала чужую кровь, а мысли сосредотачивались на предстоящей дороге. Ведь как только встанет солнце, она двинется дальше. На этот раз её путь будет пролегать на Юго-Восток. Туда, где вопреки неусыпному злу была построена белоснежная крепость Минас Итиль. Туда, где пустило корни Белое Древо.