– Паук, с нами едет Кид…

Я обознался. Всадник обернулся, и это был не Паук. Я увидел рыжие волосы, прилипшие к белому лбу. Игольчатые челюсти цапнули гром, гремящий из-за гор, и распахнулись в обреченном хохоте. Закинув голову и хохоча, нагой, верхом на ящере, Кид размахивал над головой черной шляпой, украшенной серебром. В кобурах на бедрах молочно светили рукояти двух старинных пистолетов. Его дракон вскинулся на дыбы, мой попятился. Я увидел, что к босым, когтистым ногам Кида ремнями примотаны железные прутики, на конце у которых крутятся хищные зубастые колеса. Эти штуки, похожие на цветы, Кид втыкал в окровавленные бока своего зверя.

Вконец ошалев, я крепко потер глаза. Видение (с синими венками на лоснистых от влаги висках) исчезло. Давясь изумлением, я поехал обратно на свой край стада.

От усталости и однообразия пути я онемел изнутри и был как в клетке. Прошел час, пока я заметил, что дождь перестал. Да и вокруг все поменялось.

Скалы кончились. Под драконьими лапами хрустели мокрые кусты: вереск, шиповник. Слева от нас, слегка под гору, бежала полоса серой земли. Я спросил Вонючку:

– Мы нарочно едем вдоль этой чудно́й полоски?

Вонючка пролопотал пополам со смехом:

– Что, Лоби, небось, первый раз видишь асфальтовую дорогу?

– Первый. Что это значит – асфальтовая?

Случившийся рядом Нож заржал. Вонючка отъехал за каким-то делом, и больше об этом не говорили. Три или четыре повозки протарахтели по дороге, прежде чем меня осенило. Удобная штука асфальт, ничего не скажешь. Когда показалась следующая повозка, я вспомнил, что надо бы поглазеть. Впрочем, день клонился к вечеру, и я так выдохся, что все чудеса света отскочили бы от моих глазных яблок, не оставив отпечатка.

Большинство повозок тянули четырех- или шестиногие животные, которых я откуда-то смутно помнил. Но что там новые звери, когда они как ягнята рядом с твоими собственными зверушками? А вот от одной повозки я даже вздрогнул.

Она была низкая, из черного металла, а зверя не было вовсе, ни спереди, ни сзади. Она с урчанием пролетела по дороге раз в шесть быстрей, чем остальные, и исчезла, оставив дымный хвост. Я ее и рассмотреть-то толком не успел. Драконы, и не глядевшие на другие повозки, на эту шипели и прядали в сторону. Паук увидел, что я пялюсь ей вслед:

– Вот, Лоби, одно из многих чудес Брэннинга-у-моря.

Я отвернулся и стал успокаивать взбаламученных драконов.

Когда я снова глянул на дорогу, то увидел картину. Она была нарисована на большом щите у обочины, так что всем проезжающим было видно. С картины смотрела поверх плеча молодая женщина с детской улыбкой и волосами белыми, как хлопок. У нее был маленький подбородок, зеленые глаза, чуть расширенные от какой-то нежданной радости, приоткрытые губы и мелкие, чуть затененные зубки.

ГОЛУБКА ГОВОРИТ: «1 ХОРОШО? 9 ИЛИ 10 НАМНОГО ЛУЧШЕ!»

Это я прочел по слогам. Неясно. В пределах ора был Нетопырь, и я заорал ему:

– Нетопырь, кто это на картине?

– Голубка! – проревел он, откидывая волосы с плеч. – Эй, слышали? Лоби желает знать про Голубку!

Остальные заржали. Вообще, чем ближе к Брэннингу, тем больше они прохаживались на мой счет. Я держался поближе к Одноглазу. Он надо мной не смеялся.

Налетал первый вечерний ветерок, на секунду высушивал мне пот на загривке и пояснице, и они тут же опять взмокали. Я добросовестно пялился на чешую Скакуна, когда Одноглаз остановился и указал вперед. Я поднял взгляд, а верней сказать, опустил: мы только что перевалили холм.

Склон широко и ровно убегал к такой штуке, что, будь до нее метров двадцать, сказали бы: «чудо-игрушка». А раз двадцать километров – то просто «чудо», без прочих слов. Асфальтовые дороги сбегались в бело-металлический сумбур у большой лиловой воды. Кто-то начал строить город, а город отбился от рук и теперь строит себя сам. В нем есть торжественные площади, где, покачиваясь, тянутся вверх кактусы и пальмы. Холмы, где огромные тенистые парки окружают единственный дом. Куча домишек, втиснутых в извивы тощих улиц. А за всем этим – блестящие пристани. От пристаней отходят корабли и развозят по гаваням влажный вечер.

– Вот он, Брэннинг-у-моря, – сказал Паук.

Я мигнул. Солнце вытягивало перед нами наши тени, грело нам шеи, горело в окнах высоких этажей.

– Большой, – сказал я.

– Погляди-ка вниз, вон туда. – Паук ткнул пальцем, но внизу было слишком много всего, глаза разбегались, и я просто слушал его голос. – Туда мы гоним драконов. Эта сторона города вся живет от драконьих дел. А на береговой стороне ловят рыбу и торгуют с островами.

Вокруг нас собрались остальные. Привыкшие и к богатству, и к убожеству Брэннинга, они все же как-то притихли на подступах к нему.

Навстречу попался еще один щит. В этот раз Голубка была нарисована иначе, она подмигивала мне в сумерках.

ГОЛУБКА ГОВОРИТ: «10 ХОРОШО, НО 99 ИЛИ 100 МНОГО ЛУЧШЕ!»

Тут над щитом вспыхнул свет. На нас надвинулось трехметровое равнодушное лицо. У меня, наверно, был оторопелый вид, потому что Паук ткнул большим пальцем в сторону щита и объяснил:

– Его всю ночь подсвечивают, чтобы каждый мог прочесть, что говорит Голубка. – И усмехнулся так, словно сказал что-то не очень приличное.

Он принялся сворачивать кнут.

– На ночь станем вон там, на нагорье, а в Брэннинг войдем с рассветом.

Через двадцать минут Нетопырь кашеварил, а мы сгоняли стадо. За океаном небо было черное, над головой синее. Брэннинг светился собственным светом, как горсть блесток, рассыпанных по берегу.

Может, местность тут была не такая убийственная, а может, Паук был спокоен, но драконы как легли, так и не шелохнулись.

Я устроился спать, но сон не шел. Мне с Ножом выпал второй дозор, но, когда Одноглаз тронул меня ногой за плечо, я разом вскочил. Меня трепали тревога и кураж, я ждал будущего. Скоро я расстанусь с погонщиками – куда дальше?

Мы с Ножом объезжали стадо навстречу друг другу. Я ехал и думал вот что: в одиночку остаться в лесу – вполне сносное дело. А застрять среди камня, стекла и пары миллионов людей – это совсем другой поворот. Стадо почти все спало, только несколько драконов стонали, глядя в сторону Брэннинга, теперь уже не такого яркого, но все еще похожего на светлую сетку, наброшенную на морской берег. Я натянул вожжи, хотел посмотреть…

– Здоро́во тебе, погонщик!

Я глянул вниз. На дороге остановился толстый горбун в повозке, запряженной собакой.

– И тебе здорово.

– Как рассветет, ящеров в город погоните? – Горбун широко улыбнулся, пошарил под кожаным пологом повозки и вытащил дыню. – Голодный?

Он разломил дыню надвое и хотел кинуть мне половину, но я слез с дракона и спустился к нему:

– Спасибо, Ло незнакомец.

Горбун засмеялся:

– Ко мне без Ло.

Пес, вертевший головой от хозяина ко мне, заскулил:

– Я. Я. Я голодный. Я.

Горбун протянул мне дыню и потрепал пса по ушам:

– Ты уже ел.

– Я поделюсь, – предложил я.

Горбун покачал головой:

– Он на меня работает, мне его и кормить.

Он разломил свою долю и бросил кусок псу. Тот ткнулся в носом дыню и захрумкал.

Только я надкусил дыню, как горбун спросил:

– Ты откуда будешь?

Я сказал ему название деревни.

– А в Брэннинге, смотрю, ни разу не был.