– А что это за ритуалы? – спросил Тимме из своего угла.
– Слава богу, тебе никогда не придется этим заниматься, – ответил Ральф. – Это одно из преимуществ нашей жизни. Ты сюда попал в три года, а некоторые из нас с ритуалами знакомы даже слишком хорошо.
В прошлый раз Ральф рассказал мне, что Тимме еще малышом провалился в Паутину и парил в ней один-одинешенек больше суток, прежде чем его обнаружили. Под конец его засосало в шахту одного из огромных вентиляторов, что гонят воздух со скоростью сто десять километров в час. Его ручка застряла в решетке, и лопасти отхватили ее выше локтя. В тот год ревнители Нормы с особым усердием проводили чистки среди детей, и мальчика решили оставить внизу. Одноглазым удалось его выходить.
– Собирается толпа людей и часами занимается совершенно бессмысленными вещами, под которые подогнаны самые невероятные объяснения. Например, человек пять минут стоит в углу на голове, а потом выпивает стакан воды, подкрашенной розовым. И это повторяется семнадцать раз – потому что для поддержания гравитации бассейн поворачивается вокруг своей оси семнадцать раз в час. А вода розовая в честь красных одежд Солнца…
Тимме рассмеялся:
– Да я знаю, что они делают, – часть, по крайней мере. А вот зачем?
– Хочешь честно? Понятия не имею, – отвечала я.
– Это правда? – спросила Меррил.
– Что?
– Ну вот ты как думаешь: зачем им ритуалы?
– Затем, что больше делать нечего. Надо же чем-то занять голову, а спуститься в Паутину и по-настоящему бороться за существование у них духу не хватает.
На сей раз рассмеялся Ральф:
– Если бы они перебрались сюда, Лила, никакой борьбы не было бы. Мы бы просто все погибли. Ведь в каком-то смысле мы живем благодаря вам, жителям «нормальной» части города. Побороться приходится, конечно: то облегчишь склад пищевых излишков, то выторгуешь у вас что-то за знания, оставшиеся только у нас. Ли, ваши ритуалы нам попросту не подошли. Но мы свихнулись бы, если бы не воспроизвели – просто так – радарный сектор Города, не придумали, ради интереса, как улучшить гидропонные сады, не пристрастились переносить на холст цвета и формы, чтобы организовать их во что-то новое. Возможно, у нас другие ритуалы, вот и все.
Тимме поднялся на ноги:
– Сейчас, наверное, Ходж придет?
– Да, – сказала Меррил. – До конца тропы он сам, а дальше ты его встретишь.
Тимме одним прыжком выскочил в коридор.
– Ходж? – удивилась я.
Меррил кивнула.
– Он тоже сюда приходит?
– И Ходжу бывает одиноко. Может, даже больше, чем тебе.
– Забавно. Иногда я его вижу на городской площади. С ним никто не заговаривает, все расступаются – а он просто ходит, смотрит на людей, на все вокруг. Не думаю, что с ним вообще кто-то говорит. Если уж у нас так, то я не понимаю, как вы его сюда пускаете.
– Что ж тут непонятного? – спросила Меррил с этой своей полуулыбкой.
Я пожала плечами:
– Ну, ведь он ответствен… Он стольких из вас… Когда у нас очередное обострение с Нормой… – Я осеклась.
– Ходж ответствен?
– Нет, я понимаю: он всего лишь выполняет приказы.
– Ходж очень одинокий человек, – сказал Ральф. – И мы тут, в Паутине, в основном одиноки. Согласен: наверное, следовало бы его опасаться, но мы ведь не особенно ценим жизнь, у нас часто бывают самоубийства.
– Он приходит два раза в неделю, – добавила Меррил, – ужинает с нами, играет в шахматы с Ральфом.
– Два раза в неделю? Да он в официальный сектор приходит не чаще чем дважды в год.
– Знаешь, мне иногда кажется, что у вас с Ходжем много общего.
– В каком смысле?
– Только вам двоим запрещено выбирать себе пару, ходить на Рынок, воспитывать детей.
– За тем исключением, – напомнила я, – что я могу в любой момент подать в отставку и заняться игрой в дочки-матери. Ходж до конца жизни останется Ходжем.
Ральф кивнул:
– Потом, вы с ним отвечаете не только за свои сектора, но и за корабль в целом. Даже судья Картрайт не имеет настоящей власти над Одноглазыми, разве когда поймает кого-то. Но мы должны подчиняться тебе, как и все в Городе.
– Я знаю, – ответила я и, помолчав, добавила: – Об ответственности я и хотела с вами поговорить. Я отвечаю за Город, и я же не препятствую ритуалам. Не предательство ли это? Да, мы об этом уже спорили. Ты говоришь, ритуалы есть у всех: я выполняю обязанности капитана, ты изучаешь политологию древней Земли, а какое-то злосчастное существо толкает носом шарик по наклонному желобку во славу Странствия. Но должно же быть что-то, что различает эти действия. Я вижу молодежь официального сектора, а потом смотрю на Тимме. Да, он Одноглазый, но живой, он весь как пружина. У Паркса в отделе рыночных исследований есть стажер, толковый парень, но все реакции – как в замедленном кино. И Паркс говорит, этот парень возмущается: у нас нет рвения к ритуалам. Мы для него – недоразвитые. Дикари без тяги к высокому.
Ральф молчал, ждал, что я продолжу.
– Суть в том, что однажды – кажется, они все об этом забыли, – однажды не будет больше Городов. Будет в ночи яркий и новый мир. Нужно будет противостоять силам природы, промышлять пищу, выслеживать и загонять добычу. Потому что манна не приедет сама собой на конвейерной ленте из гидропонных садов. Хорошо, мы с тобой этого не увидим, но теперь остается уже не шестьсот лет, не пятьсот – максимум двести, а то и сто пятьдесят. И по здравом размышлении я предпочту, чтобы этот новый мир осваивал ваш Тимме, а не смышленый дурачок Паркса. Если у меня под носом Город превратился в скопище живых автоматов, одержимых ритуалами, значит я не справилась с возложенной на меня задачей.
Ральф молчал, обдумывая ответ. Я гадала, каким он будет. У Меррил, похоже, ответа не было.
Но тут Тимме крикнул откуда-то:
– Ходж пришел!
Ответ так и не прозвучал.
Я обернулась. В дверях возник Ходж – рослый, с высокими скулами и глубокими глазами. Капюшон откинут, веревка через плечо – знак его службы – качнулась, когда он остановился на пороге. Чернота его одежд напомнила о том, сколько разных цветов есть в мире. Картины на стене, секунду назад казавшиеся мрачными, словно налились яркими красками.
Мы немного поговорили, а когда пришло время ужина, я попрощалась и Тимме тем же безумным путем доставил меня к краю Паутины. На этот раз я не закрывала глаза. Я видела, как Одноглазые один за другим вспрыгивают на Кольцо, и этот фантастический прыжок был для них не больше чем шаг с тротуара.
Тимме угадал мои мысли:
– Ходж в Паутине движется почти как Одноглазый, но с Кольцом мы ему помогаем. Хотя это тоже дело привычки.
Он отцепил меня и втолкнул в коридор. Снова ощутив притяжение, я чуть не упала. Я помахала Тимме и двинулась в свой отсек».
8
Вторая запись:
«В полчетвертого ночи меня разбудил Паркс. Он работал на Рынке в ночную смену и, конечно, заметил первым. Я вылезла из постели и нажала кнопку на аварийном интеркоме:
– Что там еще? Песок?
– Капитан, говорит Паркс с Рынка.
– Что вам понадобилось посреди ночи?
– Показатель песка я только что проверял, все в норме. Но тут кое-что похуже…
– Похуже?
– Жесткое излучение увеличилось в три раза. В вашей части корабля это никак не скажется, но я боюсь, что тут, на Рынке, могут пострадать эмбрионы. Я установил защиту, только не знаю, поможет ли.
– А в чем причина? Вы выяснили, какой из реакторов дал сбой?
– В том-то и дело. Все реакторы работают исправно. Радиация проникает извне.
– Вы уверены? Связывались с другими Городами? Что у них – так же?
– Я хотел сперва посоветоваться с вами.
– Тогда я свяжусь с „Альфой-девять“. Посмотрим, что там.
– Капитан, вы позволите мне послушать?
Я вызвала „Альфу“ и минут пять ждала, пока Риш ответит. Наконец послышался его голос:
– Лила, солнце мое, как поживаешь?
– С переменным успехом. У нас радиация. Пока несильная, но похоже, что проникает снаружи.