– И у вас? – Риш слегка встревожился. – Меня минут двадцать назад разбудили, сказали то же самое. Я велел все сверху донизу проверить и лег обратно. Вечер, видишь ли, прошел в дискуссиях с судьей Филотсом. Кто-то слишком сильно оттолкнулся в невесомости и разбил голову. Его подобрали двое Одноглазых, помочь хотели. Теперь наш дорогой судья хочет вменить им вмешательство в дела гражданина. Ну, я орал на него, пока он не утомился. Теперь сам еле стою. Так что это за радиация, по-твоему? Я знаю, что вчера был негустой песок…

Тут резко вступили помехи, а сквозь них с минуту были слышны чьи-то голоса. Потом все стихло, и Риш спросил:

– Что это было?

– Понятия не имею. У вас все нормально?

И снова помехи посреди вопроса, и на панели замигали кнопки экстренного вызова. Я нажала на ближайшую кнопку. Звонил Микер из подразделения радиосвязи.

– Что-то случилось на „Ипсилоне-семь“. Они пытаются связаться с нами, но, похоже, там какая-то большая проблема.

– Подключи меня, пожалуйста.

– Сейчас.

Вернулись помехи, и с ними неразличимые голоса. Снова Микер:

– Капитан, включите видео, я вам перешлю то, что у меня есть.

Я включила большой экран над панелью. Серый экран почернел, и на фоне мелких далеких звезд засветились несколько дисковидных тел – радиоотображение всех Городов.

Инженерам удалось подавить помехи, и на короткое время стали ясно слышны голоса – один-единственный голос, все повторявший одно и то же:

– …„Ипсилон-семь“, говорит „Ипсилон-семь“. Тревога, тревога. Слышит меня кто-нибудь?.. Говорит „Ипсилон-семь“.

К этому времени, я думаю, его читали уже на всех кораблях. Наконец в эфир прорвался еще один голос, совершенно без помех:

– Говорит капитан Влайон с „Дельты-шесть“. Слышу вас ясно. Продолжайте.

Похоже, Дельта принимала лучше, чем мы.

– Слава богу. Это Одноглазый Пайк говорит из квартала Одноглазых на „Ипсилоне“. Остальные все погибли, весь официальный сектор. Не знаю, что случилось, они как будто с ума сошли. Кто-то пришел… или что-то. Человек с зелеными…

Снова помехи, потом голос Влайона:

– Я ничего не понимаю. Прошу вас, Пайк, успокойтесь и расскажите еще раз.

– Корабль чуть к чертям не разнесло. Минут сорок назад, наверное. У нас был ночной цикл, и вдруг резкий толчок, все проснулись. Несколько человек пострадало. А потом все стали сходить с ума, потому что ничего не понимали. Я сам не видел, но говорили, что по главной площади прошел кто-то, как будто весь из огня. Я тоже ничего не понимаю. Они все погибли. Двадцать минут назад мы пробрались в официальный сектор, а там везде трупы. Несколько человек были еще живы, они кричали, пытались что-то объяснить. Потом мы увидели свет и убежали к себе.

– Погодите минуту, Пайк…

– Нет, это вы погодите, черт возьми. Прилетайте и заберите нас отсюда! Мы прячемся в Паутине, но вы можете добраться на катерах. Бога ради, заберите нас из этого…

Раздался чей-то крик. Потом закричал Пайк. Тут я поняла, почему Микер сказал мне включить видео.

С одним из дисков – как раз с „Ипсилоном“ – происходило что-то не то. Он вибрировал, вокруг него сиял какой-то нимб. Потом радио отключилось, а диск на экране начал распадаться. Сначала просел и треснул корпус, потом пять или шесть обломков разлетелись в разные стороны. Потом останки корабля раскололись, как яичная скорлупа. За пять минут двадцатикилометровая металлическая махина была разорвана в клочья и расшвыряна в невесомости.

Люди на всех одиннадцати кораблях видели то же, что и я. Минут десять все молчали. Я тоже не могла говорить.

Наконец послышался голос капитана Альвы:

– Капитан Влайон, вы еще на связи? Что произошло?

Странный напряженный голос отвечал:

– Да… я на связи. Я не знаю…

Он не договорил. Мне показалось, что это не тот человек, которого мы слышали еще недавно. Никакой мистики. Просто мы все стали другими людьми.

– Я не знаю… – повторил Влайон».

Третья запись:

«Первоначальный шок прошел, слух о катастрофе разошелся по всему Городу. Мы продолжаем двигаться сквозь неплотный песок, но после гибели „Ипсилона“ это уже не кажется важным. Люди в состоянии тихой паники, защититься нечем. Сегодня утром судья Картрайт приветствовал меня вполне добродушно:

– Что ж, одно, по крайней мере, хорошо: многие теперь вернулись к ритуалам.

Видимо, он ожидал, что я обрадуюсь. Микеру и еще троим связистам хватило присутствия духа записать все, что происходило вчера ночью. Подразделения связи все утро тщательно сопоставляли записи и пытались восстановить куски, заглушенные помехами. К вечеру им удалось разобрать еще слов десять, но они ничего не добавили к тому, что уже известно. Вечером же была весьма невеселая радиоконференция между Городами. Ожидалось, что мы будем выступать с предложениями.

Пять минут общего молчания, еще пятнадцать минут идиотских теорий, за которые нам же было стыдно. Наконец мы все отключились.

Время шло к ужину, когда мне снова позвонил Альва.

– Что на этот раз? – спросила я. – Еще что-то случилось?

– Случилось. Прошел слух, что на „Ипсилоне“ Одноглазые захватили управление и подорвали корабль.

– Что?!

– Пока ничего серьезного, но поговаривают, чтобы опять устрожить выполнение Нормы.

– Это чья идея?

– Не знаю. Город взорвался, у большинства, понятно, ум за разум зашел. Все так и оглядываются, ищут, на кого бы свалить. Одноглазые – первые кандидаты.

– С какой стати?

– Ну, известно, какая тут логика: последний вызов с „Ипсилона“ был от Одноглазого. Значит, они последние управляли Городом, значит, они устроили переворот, и так далее, и так далее.

– И они же каким-то образом уничтожили целый Город?

– Это ты меня спрашиваешь? Одна ритуальная группа уже разработала целое представление. Надышатся эфиром и стоят, а главный вырывает глаз у большой куклы. Дальше всеобщие стоны и видения конца света.

– Эфир? Что-то мне это не нравится.

– Мне тоже. Ритуалы могут быть какие угодно, но наркотики – это уже перебор.

– Еще бы. Остается надеяться, что они там не спятят окончательно. Сегодня вечером получила жалобу от Паркса – это руководитель рыночных исследований. Он готовит стажера, хочет сделать своим ассистентом. И этот стажер, совсем молодой парень, всегда приносит блокнотик с карандашом и что-то там черкает. Паркс думал, расчеты или еще что. А сегодня парень пришел, ничего не делает, только рисует в блокнотике. Паркс спросил, в чем дело. Оказывается, у них в ритуальной группе положено значками отмечать разные типы мыслей, которые приходят в голову. Что за мысли, парень не сказал, но, похоже, у него теперь вся голова ими забита, и вот он сидит в углу и рисует кружочки, крестики, квадратики…

– Уму непостижимо, – сказал Альва. – Все это меня тревожит. Мягко говоря».

Четвертая запись:

«Не успела я проработать и пятнадцать минут, как зазвонил интерком: явился Картрайт.

– Войдите, – сказала я в микрофон.

Судья себя ждать не заставил.

– С добрым утром. Решил сразу зайти к вам, пока не началась суета. Дела, дела. Столько изменений, столько законов нужно устрожить. Нужно прекратить наконец попустительство.

– Что вы имеете в виду?

– А разве не попустительство официально признано причиной гибели „Ипсилона“?

Я скрестила руки и откинулась в кресле:

– Насколько мне известно, ни одной достоверной причины установлено не было.

– Ах, бросьте! Неужто вы не слышали? Я затем и пришел: узнать, насколько это официально. Слава богу, весь город говорит.

– И о чем же он говорит?

– О том, что Одноглазые на „Ипсилоне“ попытались устроить переворот, истребили население и подорвали корабль.

– Подобные версии даже не обсуждались.

– А возможно, следовало бы…

– Это курам на смех.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Я дам вам прослушать все сообщения, поступившие с „Ипсилона“ в день катастрофы.