У парка богатая и долгая история, восходящая ко временам царя Алексея Михайловича. Здесь были и пруды – не те, что сейчас, но их следы – Просянская плотина, например,  – видны до сих пор. Были тут и сады, и зверинец, и сокольничий двор, разные производства: льняной двор, пасека и пр. Здесь, на  Просяном пруду и плавал ботик, ставший знаменитым «дедушкой русского флота»  – ботиком Петра Первого, который тут жил в детстве.

Последние лет тридцать тут живу и прогуливаюсь я. Ну и еще некоторое количество москвичей и гостей столицы. Большая часть там, где Колесо обозрения и увеселения, но и в нашей лесной зоне по дорожкам всегда кто-нибудь прогуливается, сидят на лавочках, бегают, катаются на велосипедах, самокатах, зимой – на лыжах. В общем, как я писал в главе Москва, это лучший город Земли, а лучшее место в этом городе – Измайловский лесопарк.

Скажете – субъективизм? Отвечу: на том стою! 

См. также Родина, Народ и нация. Патриотизм – это чувство. Описывать чувства словами – дело безнадежное, но другого пути у меня нет – не музыку же сочинять?! А даже если сочинить и ноты тут написать, то маловато будет: надо, чтобы они зазвучали. Но тогда это будет не книга, а аудиозапись. Я же пока книгу пишу…

Чувство патриотизма – это просто любовь и привязанность к родине. «Патрия» (Patria) по латыни – Родина, земля отцов (Pater – отец). Привязанность важна: любовь без привязанности – это эмоция, а не чувство, это любовь, но не патриотизм. Патриотизм предметен: это чувство по отношению к существующей, а не вымышленной родине. Просто любить можно и вымышленную родину, а быть привязанным можно к чему-то, что реально существует. Привязанность к объекту фантазийному – за пределами психической нормы.

Важно, однако, сознавать, что по отношению к любой конкретно существующей родине (стране, государству) у нас формируется некий образ, в той или иной мере отражающий реальную страну. Так что в формировании чувства патриотизма участвуют три компонента: любовь, привязанность, и образ любимой страны! Образ может (думаю, и должен) быть субъективным, как образ любимой женщины. Он может (наверное, и должен) быть идеализированным: ясно же, что нашу любимую женщину ее, скажем, врач, начальник или сосед видят существенно иначе. Этот – очевидный!  – момент упускается всеми, кто говорит о патриотизме. А говорят все кому не лень, и более других – политики и политизированные граждане.

Политический патриотизм (увы, но надо ввести такое понятие) уже трудно назвать просто чувством: это некий комплекс общественно-политических взглядов, это гражданская позиция. Разумеется, в этом комплексе есть место и эмоциям, но наряду с ними существует и рациональная составляющая, воспринятая нами извне – как следствие образования, воспитания, пропаганды и практического расчета. Тот политический патриотизм, которому одни нас учат, другие от него отучают,  – это некий комплексный продукт. Это уже портрет, фотография или кукла любимой женщины, а не сама женщина. О фотографии проще говорить вслух. О любимой женщине, как и о любимой Родине, говорить вслух сложно, тем более откровенно. Открывая свои глубинные чувства, вы снимаете защиту, обнажаете весьма чувствительные зоны вашей души, и нет уверенности, что кто-то не захочет грубо ткнуть в них, причинить вам боль. Более того, можно быть уверенным, что кто-то именно это захочет сделать и сделает, причем с необъяснимой жестокостью и неясной мотивацией. Почему так? Потому что мы все давно выведены из зоны человеческих отношений и содержимся политической агрессивной среде в качестве политических персонажей, объектов, субстрата, который надлежит обрабатывать и канализировать в нужном (субъектам политики) направлении. От нас ожидают, чтобы мы любили не женщину, а ее портрет, причем написанный именно этим, «каким надо» художником. И хотят, чтобы мы были/не были патриотами: были – «правильными», не были – «неправильными».

Оказывается, что чувство патриотизма – это одно, а патриот – это нечто иное. Тут вновь начинаются усложнения. Патриот – это… Логично было бы написать: патриот – человек, переживающий патриотические чувства. Так это и было бы, если бы не существовало политического патриотизма, а это уже не личное чувство, а общественная позиция. В пространстве «общественных позиций» начинаются уже не просто расхождения в силе чувств или в деталях описания/восприятия любимой Родины, а безжалостная и бескомпромиссная борьба за образы «правильной» родины в прошлом, настоящем и будущем, за принадлежность и/или признание «настоящим» патриотом. Патриоты весьма существенно отличаются друг от друга по своим базовым, онтологическим, ценностным основаниям. Их отношение к родине – «патрии»  – можно распределить по шкале от «люблю», до «кушать люблю, а так нет», но при этом все считают себя настоящими патриотами.

Прежде мне казавшееся простым, это понятие обнажило свою безмерную глубину и противоречивую сложность на рубеже 80-х и 90-х годов XX века, в период приснопамятной «перестройки». Сколько же чуши успели наговорить о патриотизме наши тогдашние «властители дум». И про то, что «патриотизм – последнее прибежище негодяя», и про то, что «чувство патриотизма есть и у кошки». Почему это произошло? Зачем это произошло? Ведь патриотизм – чувство любви к свой стране, к своей Родине, такое естественное, такое положительное чувство, что не сразу поймешь: кому оно помешало? Понять это, однако, не так и сложно. Во времена, предшествующие перестройке, существовало стандартное и уже почти лишенное эмоциональной окраски словосочетание «советский патриотизм», означавшее не просто «любовь к  Родине», а любовь к советской Родине, то есть к  России, построившей социализм и строящей коммунизм. Абстрактная любовь к родным местам, к ландшафтам обозначалась как любовь к родному краю, к «малой родине» и  т.  п. Наделение родины – как объекта, предмета чувства патриотизма – весьма насыщенным политическим содержанием давным-давно и не в  России стало использоваться как важный инструмент политики.

Я не возьмусь описывать все типы патриотов, это задача для серьезного исследования. Для моих целей и в рамках избранного мною жанра эссе, думаю, будет достаточно лишь указать на некоторые фундаментальные основания, влияющие на особенности патриотического чувства и патриотической общественной позиции.

Сперва я разделил бы патриотов России на две большие группы: живущие в  России и живущие за ее пределами.

Патриоты России, живущие за ее пределами, также подразделяются на разные группы. Одни чувства у эмигрантов первой, послереволюционной войны и их потомков – теперь уже в третьем поколении. Другие чувства, например, у тех, кто оказался за границей, не выезжая из своего города: это граница отъехала, а не люди. Таковы десятки миллионов советских граждан, живших в союзных республиках и не по своей воле оказавшихся иностранцами по отношению к  Российской Федерации. В их сердцах долгие годы патриотизм (по отношению скорее к СССР, чем к теперешней России) будет «советским», но уже почти без той классово-политической нагрузки, которой он был наделен в СССР. Нынешний «остаточный» советский патриотизм – это позитивное отношение к большой стране и ее ценностям, к собственной жизни и жизни своих отцов и дедов. И он примерно одинаков у всех бывших граждан СССР, в том числе и тех, кто жил и продолжает жить в  России. У тех, кто оказался от нее отрезан, чувства сложнее и острее. Они, наряду с ностальгическим советским патриотизмом, обретают и чувства иного рода: отношение к  России современной и отношение к своей республике, ставшей независимым государством. Нередко эти оба чувства не конфликтуют и вполне мирно уживаются. Но иногда и конфликтуют – благодаря прямому «перевоспитанию» со стороны властей, суть которого сводится к формированию двух ненавистей: ко всему советскому вообще и к современной России в частности. Важными инструментами в этом деле являются: силовая языковая экспансия – вытеснение русского языка; переписывание истории, в которой коренной народ должен быть представлен как угнетенный (на словах – «тоталитарным режимом», но по сути – Россией, русскими), как боровшийся и победивший; формирование образа современной России как враждебного государства, как источника и причины всех жизненных проблем. Эта политика срабатывает в отношении довольно многих, особенно среди тех, в ком вспыхивает – до умопомрачения – национальное самосознание. Их патриотизм принимает черты местного национализма, нередко и нацизма. Русские граждане новых независимых государств квалифицируются новыми властями как русскоязычные, их положение становится второсортным, а проявление любви к  России – неуместным, нежелательным чувством. Публичное проявление патриотических по отношению к  России чувств может считаться и вовсе даже криминальным.