— Если он просил, то ты не должен рассказывать. А что еще папа говорил?

— Он просил меня сказать тебе, что тебе не следует выходить замуж и бросать меня здесь одного. И папу тоже.

— Ах, вот оно как, — нахмурилась Милочка Мэгги.

— Но не рассказывай ему, что я тебе рассказал, потому что он просил не рассказывать.

— Ты знаешь, кто такие сплетники?

— Знаю. Но ты же не уедешь, как папа говорил, нет?

— Нет, — она обняла его за плечи. — Я останусь с тобой, пока ты не подрастешь и не найдешь мне на замену хорошую девушку. Договорились?

Мальчик кивнул.

— А если мне придется переехать раньше, то я возьму тебя с собой.

— И папу?

— Нет. Папа — взрослый и может о себе позаботиться. Но не передавай ему мои слова, слышишь?

Милочка Мэгги точно знала, что утром он первым делом все расскажет отцу.

— А теперь в постель! И без капризов, больше сидеть нельзя.

— Я хочу еще молока. Ты же половину выпила.

— Никакого молока. Я тебе предлагала. Все. Я тебя уложу, и спи, а то скоро уже утро.

Милочка Мэгги подоткнула брату одеяло. Он пытался ее задержать.

— Мне обязательно спать под одеялом?

— Да.

— Но на улице жарко.

— Сейчас там тепло. Но к утру похолодает.

— А это во сколько?

— В четыре утра.

— А откуда ты знаешь?

— Хватит! Не заговаривай мне зубы.

— Тогда оставь свет.

— Нет!

— Тогда принеси мне водички.

— Нет! Боже, Денни, сейчас час ночи. Спи! — Милочка Мэгги с улыбкой поцеловала брата.

Прежде чем выключить свет, она окинула комнату привычным хозяйским взглядом, пытаясь представить, какой бы она показалась тому, кто видит ее впервые. На самом деле, это была не комната. Это был коридор с окном. Аппендикс, отгороженный от комнаты Милочки Мэгги. Места в нем хватало только на койку Денни и на маленький комод.

На стену Денни повесил вымпел Дартмутского колледжа[34]. Под ним лежал грязный бейсбольный мяч — надорванная лошадиная кожа была заклеена полоской изоленты — и одно из хороших блюдец Милочки Мэгги с дюжиной голубых глиняных шариков. Стеклянных шариков больше не было, и она предположила, что накануне ему не повезло в игре.

Рядом лежал неизменный шарик из фольги. Как и другие ребята, Денни собирал упаковки от сигарет и обертки от жевательной резинки и добавлял фольгу к шарику. Считалось, что, когда тот станет размером с бейсбольный мяч и в два раза тяжелее, его можно будет сбыть старьевщику за доллар. Чтобы гарантировать своему шарику достаточный вес, Денни положил в середину металлическую шайбу.

Еще Денни делал резиновый мячик. Вначале был комочек бумаги, и каждая найденная резинка растягивалась и туго наматывалась на него. Дело продвигалось медленно. За несколько месяцев шарик Денни стал размером всего лишь с мячик для гольфа. Но он упорно продолжал собирать резинки, потому что знал, что, когда домотает их до размера обычного мяча, это будет самый прыгучий мяч во всем мире.

Повинуясь порыву, Милочка Мэгги подняла мячик и кинула об пол. Мячик, отскочив от пола, ударился в потолок. Она неуклюже кинулась за ним, подставив ладони, чтобы поймать до того, как он снова подскочит вверх. Мячик ускользнул, и ей пришлось сделать еще пару попыток. Денни захихикал в подушку.

— Так, довольно, — пригрозила Милочка Мэгги. — Если ты сейчас же не уснешь…

Ее взгляд упал на новенькую рогатку на комоде. Мальчишки называли такие «бобовыми стрелялками». Она была сделана из раздвоенной ветки, которую, как подозревала Милочка Мэгги, отломали от дерева в парке, пока никто не видит, двух полосок резины и квадратика тонкой мягкой кожи. Милочка Мэгги пощупала кожу.

— О нет! — простонала она. — О нет!

Милочка Мэгги подняла с пола ботинки брата, и ее опасения оправдались: язычок на одном из них был отрезан и пошел на рогатку.

— Денни, — Милочка Мэгги была в отчаянии, — что ты сделал со своими выходными ботинками?

— Не разговаривай со мной, — заявил тот, опасаясь взбучки, — потому что я сплю, как ты мне велела.

Ставя ботинки обратно под койку брата, Милочка Мэгги увидела санки, которые тот хранил там до следующего снега. Но теперь была весна. Скоро наступит время запускать воздушных змеев, и Денни найдет палочки, свяжет их кривым ромбом и на эту раму наклеит лист с цветными комиксами из «Джорнал», станет выпрашивать у нее тряпки, которые порвет на полоски и свяжет узлами в длинный хвост, а еще намекнет ей про два цента, чтобы купить моток бечевки и запустить его.

«Может быть, в этом году я куплю ему готового воздушного змея. Было бы здорово, если бы мы могли позволить себе купить ему двухколесный велосипед, но… Может, хватит хотя бы на бейсбольную перчатку. По крайней мере, папа точно может купить ему новый бейсбольный мяч. Как бы там ни было, Денни вроде хватает того, что у него есть, что он мастерит сам или где-нибудь находит. У него есть все то же, что и у других. Если бы у него было меньше, он бы грустил. Если бы у него было больше, он бы выделялся. Как бы там ни было, кажется, он всем доволен».

Милочка Мэгги улыбнулась фотографии матери и сказала вслух:

— Ты же знаешь. Все относительно.

— Что ты сказала? — сонно спросил Денни.

— Ничего. Я тушу свет, — ответила она и повернула выключатель.

— Мама, не закрывай плотно дверь.

— Боишься?

— Не.

— Я оставлю щелочку. Для воздуха, — тактично добавила она.

Готовясь лечь спать, Милочка Мэгги думала: «Как забавно: то, что приносит мне счастье, приносит Денни беспокойство и грусть, а папе — беспокойство и злость. Папа даже решил, что я поверю, будто у него есть другая женщина! Словно, если бы она у него и вправду была, он бы мог столько лет держать это в секрете! Как бы там ни было…»

С чувством благодарности Милочка Мэгги улеглась в постель и принялась мечтательно вспоминать весь свой чудесный вечер в компании Клода, что он говорил, что говорила она сама, как он на нее смотрел и чудесные оттенки молчания в промежутках между разговорами.

Но Милочка Мэгги настолько устала от долгой прогулки — и была так измотана отцовской враждебностью и беспокойством брата, — что уснула, не успев полностью насладиться воспоминанием о восторге, испытанном ею, когда Клод взял ее под руку.

На следующее утро, когда Милочка Мэгги пошла в булочную за свежим хлебом, весь район пребывал в состоянии возбуждения. С тех пор как президент Вильсон выступил перед конгрессом, в воздухе витали самые невероятные слухи. Кто-то говорил, что войну уже объявили, другие — что до ее объявления остались считаные часы. Кто-то заявил, что Гамбург-авеню переименуют в Вильсон-авеню.

Милочка Мэгги прошла мимо мужчин, ждавших трамвая, чтобы ехать на работу. Один из них рассказывал, как жена полночи не давала ему уснуть, убеждая сменить фамилию со Шмидт на Смит. Мистер Шмидт заявлял собратьям по остановке, что, с его точки зрения, все просто: он — американский гражданин, и не важно, как его зовут, но его жена считает, что с такой фамилией его никто не возьмет на работу. Другой мужчина ответил, что, как только начнется война, боссы встанут перед народом на колени, упрашивая работать на них, и до имен работников дела никому не будет.

Милочка Мэгги купила утреннюю газету. Она положила ее рядом с отцовской кофейной чашкой и рассказала ему про разговоры об объявлении войны. Пэт только пробурчал себе под нос и ответил, что, объявят войну или нет, все равно он вечером идет развлекаться.

Милочка Мэгги провела день в экстазе подготовки к вечернему выходу. Она выгладила последнее из трех своих платьев, летнее, с цветочным рисунком, скроенное так же, как и два предыдущих. Достала белые туфли на каблуке, оставшиеся с прошлого лета, и начистила их. Купила кусок пахнущего геранью туалетного мыла и вымыла волосы. Сполоснула их водой с лимонным соком и высушила, сидя на солнце.