— Будьте как дома.

Отец с сыном вернулись в мастерскую.

— Мама рассказывала, что здесь когда-то была изгородь из бульденежа.

— Буль…

— Это что-то вроде калины. Мама его очень любила.

По дороге домой Милочка Мэгги рассказала Клоду, как, по приезде из Ирландии, ее отец жил на чердаке над конюшней и как он ненавидел хозяйских лошадей.

— Чем больше я слышу о твоем отце, тем больше хочу с ним познакомиться.

— Он тебе не понравится.

— А я уверен, что понравится. Хотя бы потому, что он нравится тебе.

— О, мне он совсем не нравится.

— Нет? — Клод был поражен.

— Думаю, я его люблю.

— Как ты можешь любить того, кто тебе не нравится?

— Не знаю. Но он мой отец, а ребенок должен любить своего отца.

— Понятно. Ты любишь его, потому что он любил твою мать.

— Нет. Потому что моя мать любила его.

Милочка Мэгги попрощалась с Клодом на своем крыльце. Глядя в сторону, он сообщил ей, что они не смогут увидеться следующим вечером, потому что он будет занят. Глядя в сторону, она ответила, что ничего страшного.

«Вот и конец, — подумала Милочка Мэгги. — Больше я его никогда не увижу».

Но Клод тут же заявил, что, возможно, будет свободен вечером в пятницу, если ее это устроит. Она ответила, что будет очень рада. Но про себя подумала: «Он пытается подсластить пилюлю. Я знаю, что больше никогда его не увижу».

— Спокойной ночи.

— Прощай, — прошептала Милочка Мэгги. Потом повернулась и вошла в дом.

Отец стоял у окна. Когда Милочка Мэгги вошла, он отпустил штору, и та упала на место. Она поняла, что он видел ее с Клодом, и вяло удивилась, что он не стал нападать на нее и устраивать скандал.

— Я его видел! Я его видел, — Пэт затараторил от возбуждения, — недомужчину, который, как ты считаешь, в тебя влюблен.

— Папа! — выкрикнула Милочка Мэгги. — Он в меня не влюблен. Никто в меня не влюблен.

Пэт почувствовал отчаяние дочери и восторжествовал — ее дружба с неожиданным ухажером, видимо, уже окончилась. Однако, вопреки здравому смыслу, он пришел в негодование оттого, что тот не был влюблен в его дочь.

— Он и мизинца твоего не стоит, — заявил он.

Милочка Мэгги посмотрела на отца, ожидая, что ей на ум вот-вот придет хлесткая ответная реплика. Но та не пришла. И она сказала:

— Завтра я разбужу тебя пораньше, чтобы ты успел на шестичасовую мессу до работы.

— Зачем это?

— Затем, что завтра Чистый четверг.

— Достаточно ходить по воскресеньям, — пробурчал Пэт. — Иногда.

Милочка Мэгги с грустью готовилась ко сну. Она была уверена, что больше никогда не увидит Клода. «Мне следовало быть осторожнее, лучше следить за языком и не рассказывать ему про себя все подряд, и не показывать ему так явно, насколько он мне нравится».

Поднять Пэта к утренней мессе Милочке Мэгги не удалось. Он заявил, что у него болит спина. Они с Денни сходили на восьмичасовую службу. Когда вечером Пэт вернулся домой, он с облегчением отметил отсутствие мокрых полотенец, пара в ванной и запахов мыла и пудры. Дочь подала на ужин его любимые блюда: отбивные из телятины в сухарях, картофельное пюре, тушеные помидоры с ломтем ржаного хлеба и открытый яблочный пирог из пекарни. Кофе был наваристым и крепким — как ему нравилось.

«Ну вот, умница. Пытается загладить вину за то, что мучила меня свиданиями с тем прохвостом. Они с ним точно поссорились, как девушка благоразумная, она дала ему от ворот поворот. И теперь она рада, что у нее есть отец, на которого можно положиться».

На Пэта снизошло умиротворение. Он расщедрился:

— Денни, возьми еще кусок пирога.

— Ты уже забрал последний.

Пэт подтолкнул сыну свой кусок.

— Вот, бери, — заявил он, — я его еще не трогал.

Потом он повернулся к Милочке Мэгги:

— Дочка, милая, завтра у нас Страстная пятница, так что я схожу на мессу.

— Я попытаюсь разбудить тебя пораньше, — скучно ответила та.

— Не нужно. Я пойду к восьми с тобой и Денни.

— Ты же опоздаешь на работу.

— Всего на полчаса. Отработаю в субботу после обеда. Я так думаю: семья должна держаться вместе и вместе ходить в церковь.

— Ах, папа! — Милочка Мэгги широко улыбнулась отцу.

На восьмичасовой мессе в церкви яблоку было негде упасть. Рабочий люд толпился позади остальных: почтальон с сумкой через плечо, прервавший ради богослужения доставку писем, полицейский в мундире, на десять минут оставивший участок без надзора, Пэт в форме дворника и другие. В ту Страстную пятницу немногие пропустили службу.

После обеда Милочка Мэгги взяла Денни с собой за покупками, чтобы купить на ужин рыбы и овощей, черничный пирог, краску для яиц и сами яйца, чтобы покрасить к Пасхе. На улицах было непривычно много народу, и люди двигались медленно или стояли, сбившись в кучки, словно ожидая чего-то. Милочка Мэгги услышала, как один человек спросил другого, что случилось. Тот ответил:

— Говорят, мы вступили в войну, — и пожал плечами. — Но я точно не знаю. Сейчас болтают всякое.

И часа не прошло, как на улице появились экстренные выпуски газет. Первые полосы пестрели словом «Война», набранным шестидюймовым шрифтом.

— Война! — прочел Денни, гордясь тем, что нашел очередное слово, которое мог прочесть.

Это была правда. В час и тринадцать минут пополудни в Страстную пятницу, шестого апреля одна тысяча девятьсот семнадцатого года президент Вильсон подписал объявление войны. Президент также сделал заявление, гласившее: «Америка обрела себя».

Жители района сплотились, как это всегда бывало, если случался снежный буран или большой пожар, соседский ребенок оказывался изнасилован и убит каким-нибудь изувером или происходило еще какое-нибудь великое бедствие. Люди заговаривали друг с другом без формальностей и предисловий.

— Война — это ужасно, — заявила незнакомая Милочке Мэгги женщина.

— Да, — согласилась девушка.

— Но еще ужаснее то, что она начинается в день Господа нашего, в Страстную пятницу. И в час тринадцать. Это к несчастью, и от этого еще ужаснее.

— Война сама по себе ужасна, без примет, — заметила еще одна незнакомка.

Милочка Мэгги и первая женщина согласились.

Ближе к вечеру появилось первое доказательство того, что Америка вступила в войну. Дети на улице уже придумали играть в войнушку. Милочка Мэгги с братом наблюдали за ними в окно гостиной. Трое мальчишек примерно того же возраста, что и Денни, нашли своим самодельным клюшкам из спиленных ручек от метлы новое применение и целились во врага. Они выстроились в ряд. «Врагом» был трехлетний пацаненок в полном подгузнике, выпиравшем из коротких штанишек. Вместо немецкого шлема на голову ему напялили перевернутый детский горшок.

— Пиф-паф! — кричали мальчишки.

Малыш стоял, ничего не понимая.

— Ты умер! — проорал один из стрелявших.

— Падай на землю, ты, какашка! — крикнул другой.

Малыш стоял, плакал и мочился в подгузник от страха.

— Можно мне пойти поиграть? — спросил Денни.

— Нет! — запретила Милочка Мэгги.

— Почему?

— Потому что я так сказала.

— А почему ты так сказала?

— Потому что, — Милочка Мэгги немного смягчилась, — сегодня день, когда умер Господь, и играть в такие игры в этот день не подобает. — Она задернула шторы.

Вечером, придя домой с работы (его переполняли теории насчет войны, которые ему не терпелось озвучить), Пэт с облегчением вдохнул запах жареной рыбы. Значит, дочь никуда не собиралась!

«Потому что ни одна женщина в здравом уме не пойдет на свидание, пропахнув жареной рыбой».

Пэт также почувствовал запах ладана, который Милочка Мэгги жгла на плите в жестяной крышке. Он решил, что это какой-то религиозный ритуал. (У его жены было заведено жечь ладан на религиозные праздники.) Знай он, что она жгла ладан, чтобы перебить рыбный запах, впитавшийся ей в волосы, он бы расстроился.