— Сахар? — спросила она, подняв брови дугой, как делала актриса Джерри Морли из Лицейского театра на Бродвее в пьесе, где ей приходилось разливать чай.

Клод улыбнулся.

— Не надо.

— Я тоже не кладу сахар.

— Отлично. У нас похожие привычки. Нам будет легко ужиться.

— Это прекрасный чай.

— Понятия не имею, прекрасен этот чай или нет. Прекрасно то, что мы пьем его вместе.

После третьей пиалы Клод вздохнул и расслабленно откинулся на спинку стула.

— Не хватает только горящего очага и мурлычущей на коврике кошки. Маргарет, ты любишь кошек?

— Не знаю. У меня никогда не было кошки.

— Обязательно заведем кошку или даже двух. Тебе они понравятся.

Милочка Мэгги поставила пиалу на стол, потому что у нее задрожали руки. «Сейчас он скажет: „Мы заведем кошку, когда будем обустраивать дом после свадьбы“».

Клод сказал:

— Ты когда-нибудь видела мэнкса?

— Это такая порода?

— Да, бесхвостая. Они очень популярны в Шотландии. Шотландия! Ты когда-нибудь была…

— Нет, — прервала его Милочка Мэгги. — Я никогда не была в Шотландии.

Клод рассмеялся.

Официант принес еду. Милочка Мэгги с восхищением посмотрела на красиво оформленную дымящуюся горку на тарелке Клода. И сказала очевидное:

— Боже, как красиво!

«Вот! — подумал Клод. — Интересно, скажет ли она: „Я дам тебе попробовать свое блюдо, а ты мне — свое“, — или нет?» Он терпеть не мог женщин, которые хотели делиться едой в ресторане. Он ее испытывал.

— Как насчет того, чтобы я дал тебе попробовать свое блюдо, а ты мне — свое?

— Мое можешь попробовать, — ответила Милочка Мэгги, — порция очень большая. Но чоп-суи я не буду.

И тут — вопреки собственным ожиданиям — Клоду захотелось, чтобы она попробовала его блюдо.

— Ну пожалуйста…

— Не могу. Потому что сегодня пятница.

— Какое отношение имеет пятница к…

— По пятницам я не ем мяса, а сегодня к тому же Страстная.

— А почему нет?

— Моя вера…

— Конечно! Как я мог так сглупить? Пожалуйста, не обижайся на меня, — Клод потянулся через стол и положил свою руку на руки Милочки Мэгги.

«Значит, он не католик, — вздохнула про себя Милочка Мэгги. — Даже если бы он хотел на мне жениться, есть еще одно препятствие — вера».

— Мне бы хотелось сходить с тобой на службу.

— В это воскресенье будет торжественная месса. Пасхальная месса очень красивая. Даже посторонние так считают, — храбро добавила она.

— Я тоже буду так считать, моя китаяночка. Мне хочется разделить ее с тобой. Мне хочется разделить с тобой все на свете.

Клод снова потянулся через стол и положил руку ей на плечо.

Милочка Мэгги увидела, что официант несет им десерт, и, по женскому обыкновению, сменила тему, считая, что в присутствии постороннего лучше говорить о чем-нибудь отвлеченном.

— На улице дождь, — сказала она.

— Апрельский дождь, — ответил Клод.

— Мы останемся здесь и будем пить чай, — добавил он. — И разговаривать. Может быть, дождь перестанет.

Клод заказал еще чайник чая.

— У меня осталась всего пара дней, и мне бы хотелось провести их с тобой. Пригласишь меня в гости завтра вечером?

Милочка Мэгги была так потрясена, что Клоду стало ее жаль. Он понял, что она подумала о своем отце, и немного облегчил задачу:

— Может быть, съездим на кладбище?

— На кладбище? — В ее голосе прозвучало изумление. — Но зачем?..

— Ты так чудесно рассказывала о том, как мать возила тебя туда и как ты возила туда своего брата…

— Хорошо, до Дня поминовения еще далеко, но это не важно. — Милочка Мэгги рассмеялась. — Только мне придется взять с собой Денни.

— Если бы он не смог поехать, я бы даже не предлагал, — любезно ответил Клод.

Милочка Мэгги наградила его широкой улыбкой.

— А завтра вечером? — испытующе спросил он.

— Вообще-то в канун Пасхи я всегда навещаю тетю Лотти. Нужно отнести близнецам пасхальные корзинки, но…

— А ты, — нетерпеливо спросил Клод, — могла бы взять меня с собой?

— С удовольствием.

Дождь шел, не переставая. Кроме Милочки Мэгги с Клодом в ресторане не осталось ни одного посетителя. Официант принялся подметать пол, и они ушли. Они шли домой под дождем. Клод обнял Милочку Мэгги за талию, тесно прижав ее к себе, и сказал, что, по крайней мере, с одного боку она не намокнет. Она подумала, что идти так — одно удовольствие.

Когда Милочка Мэгги вернулась домой, Денни сидел на полу с новенькой блестящей юлой.

— Денни, почему ты не спишь? — нахмурившись, спросила она.

Денни понимающе переглянулся с отцом.

— Он не спит, потому что я попросил его составить мне компанию.

— А откуда у тебя такая красивая юла?

— Папа мне купил. На Пасху.

— Ах, папа! — воскликнула Милочка Мэгги.

В знак признательности она положила руку отцу на плечо. Она была рада, что Пэт был добр с Денни, и испытывала облегчение оттого, что вечером он не стал, вопреки обыкновению, возражать против ее свидания.

— Кстати, — как бы между прочим произнес Пэт, — за пасхальным обедом на меня не рассчитывайте. Я иду обедать с другом.

Сердце Милочки Мэгги подпрыгнуло. «Я смогу пригласить на обед Клода», — радостно подумала она.

— Надеюсь, ты не против, — сухо заметил Пэт.

— Нет, папа. Я рада, что у тебя есть друг, — искренне ответила Милочка Мэгги.

По пути на кладбище Клод не спрашивал Денни ни о том, сколько ему лет, ни о том, в каком он классе, ни о том, любит ли он школу и кем хочет стать, когда вырастет, — заезженные вопросы, которые взрослые обычно задают детям при знакомстве. Он выспрашивал у него подробности изготовления воздушных змеев и слушал с искренним интересом. Клод рассказал Денни, как делают воздушных змеев в Китае: из лакированных палочек, золотой и серебряной бумаги с написанными на ней иероглифами — нефритово-зелеными и ярко-красными. Сам змей может быть в форме дракона, с хвостом, сделанным из искусно скрученной бумаги. Поездка в трамвае показалась Денни слишком короткой, и Милочке Мэгги тоже.

Когда она покупала красную герань, продавец заявил, что та подорожала. Цена подскочила до пятидесяти центов, и он сообщил, что на День поминовения поднимется еще — до доллара. Все из-за войны.

Клод настоял на том, чтобы купить тепличную гортензию. Она стоила доллар пятьдесят, и Милочка Мэгги сказала, что это слишком дорого, но Клод заявил, что раз ее мать так любила этот цветок, он хочет посадить на ее могиле именно его.

— Маргарет, — обратился Клод к Милочке Мэгги, когда они шли по кладбищу, — ты веришь, что когда человек умирает, он умирает весь, целиком?

— Да. Кроме души.

— А что такое душа?

— Это то, что попадает в рай, когда ты умираешь, — сообщил Денни. — Так говорит брат Бернард.

— Это его учитель по катехизису, — пояснила Милочка Мэгги. — Полагаю, это то, что остается от человека или просто продолжает жить после его смерти. Душа человека — везде. Это отпечаток на его делах и мыслях, на его жизни, — то, что как бы остается от него после его смерти. И это то, что попадает в рай, Денни прав.

— А ты веришь, что какой-нибудь человек мог уже однажды жить на свете когда-то раньше, например, сто лет назад?

— О, нет.

— У тебя никогда не было такого, что ты заворачивала за угол в незнакомом районе, попадала на улицу, которую никогда раньше не видела, но у тебя возникало ощущение, что ты там уже бывала? В другой жизни?

— Нет. Я хожу только по своему району и знаю в нем все улицы, и они никогда не кажутся мне странными. Нет, у меня никогда не возникало такого ощущения.

— Некоторые верят, что после смерти человек возвращается обратно в какой-нибудь другой форме.

— Например?

— Например, в форме этих гортензий. Ты рассказывала, что твоя мать любила гортензии. Разве ты не была бы счастлива, если бы знала, что она воплотилась в один из этих цветков?