— У приюта строгие правила, Маргарет. Они не отдадут детей в семью, которая живет в квартире или апартаментах. Это должен быть дом с двориком. Конечно, у тебя это есть. И у ребенка — или детей — должна быть отдельная комната.

— Комната готова.

— Приют платит пять долларов в неделю на каждого ребенка. Приемная мать не должна ни извлекать из этого прибыль, ни использовать деньги на собственные нужды. Это только на еду и все необходимое для ребенка. Поэтому необходимо доказательство того, что муж в семье работает и имеет стабильный доход.

Милочка Мэгги склонила голову и в отчаянии сжала руки. Такого мужа у нее не было. Священник был полон сочувствия.

— Конечно, если речь идет о вдове, если ее сын или дочь живут с ней и обеспечивают ее… или у нее есть небольшое наследство…

— Мой дом у меня в собственности, — Милочка Мэгги воспряла духом, — и я сдаю комнаты жильцам и получаю деньги за аренду, а у папы постоянная работа. И Клод приносит деньги… иногда. И он всегда какое-то время работает по возвращении и отдает мне все до последнего цента…

— По части денег и подходящего дома ты бы легко получила наивысшую оценку, — улыбнулся священник. — Разумеется, в семье не должно быть заболеваний, таких как туберкулез или врожденных… в общем, болезней, связанных с условиями жизни.

— Ах, мы все очень здоровы! — воскликнула Милочка Мэгги. — У нас никто никогда не болел ничем заразным, кроме того случая, когда у папы с Денни была корь.

— По этому пункту возражений тоже не будет, — согласился отец Флинн. — Однако… — он сделал долгую паузу, прежде чем продолжить: — У женщины должны быть свои дети. Она должна растить или уже вырастить своих собственных детей.

— Я вырастила Денни с самого его рождения, у меня есть опыт.

— Собственных, — повторил священник.

— Понятно, — Милочка Мэгги снова расстроенно склонила голову.

Отец Флинн встал, давая понять, что разговор окончен. Она встала вместе с ним.

— Но ты хорошая мать, Маргарет, даже если своих детей у тебя нет. Если в течение года у тебя не будет ребенка, возвращайся ко мне. Я поговорю с матерью Венсан де Поль[59] и выясню, что можно будет сделать. Маргарет, ты сможешь подождать год?

Да, Милочка Мэгги могла подождать год. Она привыкла ждать.

Денни закончил школьный год без серьезных неприятностей. Его с трудом, но перевели в следующий класс. Единственное, он начал шататься по улицам с ребятами чуть старше себя. Иногда, если ему это сходило с рук, он загуливался до десяти вечера.

Клод вернулся домой в начале зимы. Последовало по-прежнему нежное воссоединение. Он привез Милочке Мэгги пару белых мокасин из оленьей шкуры, носить вместо комнатных тапочек в спальне. На внутренней стороне подошвы был штамп с названием магазина в Альбукерке, штат Нью-Мексико. «Наконец-то, — подумалось ей, — он ездил туда, где тепло». Золотая монета была по-прежнему приколота к пиджаку, и Милочка Мэгги поняла, что Клод не терпел нужды.

Встреча супругов была страстной, и они занимались любовью как в первый раз, словно это их брачная ночь.

Клод проработал несколько недель, хотя никто не знал где. Он отдал Милочке Мэгги все заработанные деньги, кроме тех, что потратил на подарки к Рождеству. Клод подарил ей поющую канарейку в красивой бамбуковой клетке. Птицу он назвал Тимми. Для Пэта это оказалось тяжким испытанием. Он был суеверен, и всякий раз, когда дочь звала птицу по имени, его губы непроизвольно выговаривали: «Упокой, Господи, его душу».

Пэт всю зиму докучал Клоду своей враждой. В противовес ему Денни откровенно обожал Клода и старался изо всех сил получать хорошие оценки в школе, чтобы заслужить его одобрение.

Для Милочки Мэгги зима выдалась просто чудесная. Но в тот день, когда теплый ветер позвал его в путь, Клод снова уехал.

И Милочка Мэгги знала, что в ближайший год ребенка у нее снова не будет.

Теперь, навещая Лотти, Милочка Мэгги в каком-то смысле навещала и Тимми тоже. Лотти вела себя так, словно тот находился с ними в одной комнате, и больше не говорила, что «это понарошку».

— Что ж, тетя Лотти, думаю, мне пора домой, пока дождь не начался.

— Ах, да не будет дождя. Тимми, как думаешь, будет дождь? — обратилась Лотти к пустому стулу. И дождалась ответа.

— Вот! Тимми считает, что дождь повременит до позднего вечера.

Как-то раз во время визита Милочки Мэгги Уидди оказался у матери и отвел ее в сторону:

— Я тут зашел, когда мама ужинала. Там, где обычно сидел папа, стояла еще одна полная тарелка, и, знаешь, Мэгги, она с ним разговаривала, словно он ужинал вместе с ней! Бедная мама!

— Ах, я в этом не уверена. Она нашла способ быть рядом с Тимми.

Денни и еще несколько мальчишек стояли перед «Магазином красок» Голенда. Перед входом красовалась тренога, а на ней — большое блюдо. Через все блюдо шла трещина — судя по всему, глубокая, — которую выдавал цементный шрам. В краю блюда было просверлено отверстие, в него была продета цепь, на конце которой висела гиря. Надпись на блюде гласила, что использованный для трещины цемент крепок как железо и выдержит вес в сто фунтов[60].

— Спорим, если это блюдо тронуть, оно тут же расколется, — сказал Денни.

— Ну, давай. Тронь, — один из мальчишек вручил ему бейсбольную биту. Денни стукнул по блюду.

Конечно же, блюдо раскололось. Оно было сделано из чугуна, покрытого белой эмалью.

Милочка Мэгги услышала на улице шум. Она подошла к окну посмотреть, в чем было дело. К своему ужасу, она увидела, как Денни подводит к дому высокий полицейский. За ними следовала ватага мальчишек и несколько взрослых. Когда все дошли до крыльца, полицейский разогнал толпу добродушной фразой:

— А ну-ка, проваливайте все подобру-поздорову!

Полицейский, Денни и Милочка Мэгги стояли в гостиной. Полицейский снял фуражку. Милочка Мэгги взглянула на него. Это был светлоглазый молодой человек с милым, простоватым ирландским лицом. Он рассказал про блюдо.

— Голенд очень хотел отправить пацана на электрический стул. Но я его отговорил. Сказал, пусть его мать накажет. Вот, привел его к вам.

— Не знаю, как вас благодарить, офицер… Любой другой отправил бы его под арест…

— О, когда-нибудь у меня самого будут дети. И мне бы не хотелось, чтобы моего сына распяли только за то, что дело было в каникулы, а у него шило сидело в заднице и он напроказничал.

— Не знаю, как вас благодарить, — повторила Милочка Мэгги.

— Знаете, вы ужасно молодо выглядите для того, чтобы быть матерью такого большого парня.

— Я его сестра.

— А, прекрасно! Просто прекрасно! — полицейский одарил ее широкой улыбкой с высоты своего роста. Она широко улыбнулась в ответ с высоты своего.

Когда полицейский ушел, Милочка Мэгги принялась отчитывать Денни. Но ее мысли были не об этом. Она все думала, как это приятно, когда мужчина смотрит на тебя с восхищением.

В следующую пятницу Милочка Мэгги пошла в рыбную лавку купить на ужин камбалу. Пока она ждала, когда продавец разделает рыбу на филе, в лавку вошел тот самый полицейский. Жена продавца улыбнулась ему.

— Где мой рыбный сэндвич? — спросил полицейский.

— Минутку, Эдди, — лавочница ткнула вилкой толстый кусок палтуса, жарившегося в чугунке с кипящим маслом. — Минутку.

«Хороший католик, — подумала Милочка Мэгги. — Ест рыбу по пятницам».

Полицейский ее узнал.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, — ответила Милочка Мэгги.

Они улыбнулись друг другу.

— Как дела у вашего брата?

— Очень хорошо.

— Это очень хорошо.

На этом их разговор казался исчерпанным, пока Милочка Мэгги не добавила:

— Отец заходил к мистеру Голенду и заплатил ему доллар за то блюдо, и мистер Голенд сказал, что с его стороны претензий больше нет.