- Шутник! - невесело ворчит Константин Витальевич, подавая мне меню. - Что-то будешь, Варя?
- Чашку чая, можно фруктового, - прошу я, от волнения потеряв аппетит, хотя настраивалась, при необходимости, чинно пообедать.
Константин Витальевич заказывает мне чай, себе кофе и, сложив красивые холеные руки в замок, спокойно спрашивает:
- Тебе что-то уже рассказал Максим?
- О чем? - вежливо переспрашиваю я, даже не представляя, что мне нужно спросить у отца Максима, чтобы начать ориентироваться в сумасшествии моих последних недель.
- Обо мне, - аккуратно отвечает Константин Витальевич.
- Ничего, - честно отвечаю я. - Он вообще мне ничего еще на рассказал. Ни про свою девушку (по лицу Константина Витальевича пробегает легкая тень облегчения), ни про себя, ни про вас, если вы причем.
Мое "если вы причем" не изменяет мимики мужчины, и я в который раз восхищаюсь его выдержке. Максиму было у кого учиться.
- Как тебе лаванда? Угодил? - вдруг спрашивает Константин Витальевич, поразив меня настолько, что я переживаю, не придется ли руками поднимать нижнюю челюсть со стола на привычное ей место.
- Это вы? - пораженно говорю я. - Зачем?
Константин Витальевич, конечно, на все нужные женские праздники дарил мне цветы. Мне и бабе Лизе. Их приносили курьеры. Это были огромные букеты роз, или калл, или хризантем. Роскошные, помпезные, царские. Бабушка говорила, смеясь:
- Какой внимательный мужчина! Умеет сделать девушкам приятное! У нас в театре заслуженным и даже народным такие только в юбилеи дарят.
Ромашки, тюльпаны, веточки лаванды не его стиль.
- Захотелось сделать приятное, - подтверждает мои воспоминания Константин Витальевич и в ответ на мою приподнятую бровь добавляет. - Я рассчитывал после его доставки приехать к тебе на разговор в домашней обстановке. Но у тебя был Максим, и он...
- Не разрешил вам этого сделать, - заканчиваю я за него и, четко проговаривая каждое слово, спрашиваю. - Почему Максим что-то разрешает или не разрешает вам?
Константин Витальевич молчит, потом вздохнув, откидывается на спинку стула, пережидая, пока отойдет официант, принесший заказ.
- Может быть, пирожное? - спрашивает свекор.
- Нет, спасибо, не хочу подслащать, - отвечаю я, заметив, как темнеют его глаза.
- Да. Тут подсластить трудно, - соглашается Константин Витальевич. - Что ж, давай без глюкозы.
Он отпивает глоток кофе и отодвигает чашку в сторону:
- У тебя есть вопросы или я сам начну? - спрашивает он коротко, резко.
- Вы сами, - отвечаю я, совершенно не представляя, как мне сформулировать вопрос. Я его, конечно, придумала, но звучал он по-дурацки: "Скажите, а правда, что ваш сын изменил мне и что его девушка, возможно, ждет ребенка?"
- Начну с конца, если позволишь, - говорит Константин Витальевич, и я киваю ему.
- В вашей размолвке с Максимом виноват я, - без обиняков начинает адвокат Быстров-старший. - Правда, вы себе тоже помогли ревностью и сомнениями, но это лирика.
Меня слегка штормит от услышанного, но я просто киваю головой, чтобы он не останавливался, иначе лопну от напряжения.
- Я слишком поздно узнал, что происходит, - устало и тоже напряженно (не железный!) объясняет Константин Витальевич. - Пока пытался рассказать Максиму, скрыть от Натальи, потерял время. Потом случилось это недоразумение с тобой...
Я тут же вспомнила, как мой папа любил называть меня "недоразумением", когда я что-то выкидывала, по его мнению, из ряда вон выходящее.
- И Максим пытался все решить сам, без меня, скрыть от Натальи, и в результате... - Константин Витальевич остановился и снова отглотнул кофе.
Героически молчу, боясь сбить его с мысли, но терпеть уже почти не могу.
- Много лет назад, по моей вине, мы расстались с Натальей Сергеевной. Максиму было лет девять. Я не знаю, как так получилось, но он почему-то решил, что в нашем расставании виновата она. Я был его кумиром. Он восхищался мной, моей работой, любил слушать мои адвокатские байки. Я брал его с собой на охоту, на рыбалку, на стадион. Наталья писала тогда какой-то образовательный проект, строила карьеру, и мы договорились, что учебой и образованием Максима вообще занимаюсь я. После той истории Наталья ушла от меня, а Максим решил, что и от него. Решил, что она ушла от меня к другому. От нас обоих.
Константин Витальевич повертел в руках пустую кофейную чашку, и я вспомнила Максима. Видимо, побледнела и изменилась в лице, поскольку Игорь тихонько окликнул меня и выразительно, вопросительно посмотрел. Я, слабо улыбаясь, помахала ему рукой, мол, все в порядке.
- Я не стал его разубеждать. Наталья тоже молчала, презирая меня, но ничего не рассказывая Максиму. Я понимал почему: он бы ей тогда не поверил. Слишком близки мы были с сыном, и слишком далек он был от матери. Теперь добавилось еще и расстояние. Каждый день я говорил себе "Пора рассказать", но молчал, ждал следующего дня, ждал, когда подрастет. А потом... - Константин Витальевич замолчал и прокашлялся.
- Потом? - не выдержала я.
- Потом Наталья стала директором школы, где уже учился Максим, и все осложнилось. Вплоть до того, что сын отказывался ходить в эту школу. Потом...
Значит, совсем не потому, что не хотел, чтобы его считали директорским сынком, Максим хранил в тайне от всех, что наш директор - его мама. Доверился только лучшему другу и мне, своей девушке.
- Потом? - снова помогла я.
- Появилась ты, - искренне и как-то по-юношески улыбнулся Константин Витальевич, демонстрируя невероятное обаяние. Женщины за соседними столиками и до этого наблюдавшие за ним, теперь вовсю кокетничали взглядами и таинственными улыбками.
- Я? - переспросила на автомате, привыкнув подбрасывать во время нашего разговора слово-связку.
- Да, ты. И Максим изменился. Изменил отношение к матери, растаял. И однажды спросил у меня, что тогда произошло, - было видно, что удержать невозмутимое выражение лица удается Константину Витальевичу с трудом. - И только тогда я рассказал правду. В тот день я почти потерял сына и, как ни странно, обрел полную семью. Наталья решила ко мне вернуться. Из-за сына. Она была так рада, что сын признал ее матерью, что простила мне мою измену и согласилась начать все сначала ради нас всех.
Я помнила раздражение Максима, которое чувствовалось всегда на уроках литературы, помнила его "Спасибо, мама!", сказанное после истории с нашим знаменитым на всю школу поцелуем. Помнила, как с каждым годом отношения Максима с матерью теплели, и мать с сыном становились все ближе и ближе. Помнила я и то, что Наталья Сергеевна сразу приняла меня и мою любовь к Максиму как нечто само собой разумеющееся. Рассказ Константина Витальевича объяснял многое в поведении и воспитании Максима, причины его детской боли, но не объяснял ничего о Насте и моей боли.
Мои невысказанные вопросы бегущей строкой пробежали по лбу, и свекор продолжил:
- Прошлое всегда возвращается. Всегда, Варя. Чтобы наградить или наказать. Мое прошлое вернулось за мной в виде Насти.
- Она ваша дочь от той давней истории? - спросила я, испытав глубокое разочарование от того, что все-таки "сестра". Я же так этого хотела, но теперь, когда Максим сказал мне "не сестра", так хотелось ему верить. Если сестра - все встает на свои места, если нет, то это плохо, плохо для меня. Но я все равно расстраиваюсь, что он меня обманул. Зачем? Эх, Варвара Дымова, ты, как Буратино, сама себе враг.
- Все сложнее и проще, - Константин Витальевич читает мои мысли так легко, словно я ему их телепатирую. - Мы не рассказываем этого никому, чтобы не напоминать Наталье. Максим узнал об этом через много лет, но именно эта тайна стала определяющим мотивом всех его последующих поступков.
- Я ничего не понимаю, - признаюсь я шепотом. - Почему мне, жене, нельзя знать о родной сестре по отцу? Чтобы не узнала Наталья Сергеевна? Разве в наше время можно уберечь от информации? Тем более это было так давно. Наталья Сергеевна - самая сильная женщина из всех, что я знаю. Простите за сравнение, но если вы железный, Максим стальной, то она титановая. Вряд ли она стала бы ревновать вас к прошлому так сильно, что ее надо было бы так оберегать. Максим не стал бы скрывать это от меня.
