Раньше людям удавалось делать механических животных с мозгами ранее живых. Но технология того, как произвести пересадку и не сделать из питомца вечно переклинивающего монстра, была утеряна десятилетия тому назад, ещё до моего рождения. О людях и говорить не приходится. Но опыты в этой области по–прежнему проводили в подполье…

Во всяком случае, надо было срочно придумать, что делать дальше.

Этим я и занималась те долгие часы, что провела в канализации. Место далеко не самое лучшее, но именно там меня осенило: я могу пойти на учёбу и стать пилотом. Все знали меня как Небесную Лисицу, но и настоящее имя могли откопать. Поэтому я решила сменить фамилию и записаться в документах сокращенным именем. Денег при мне как раз хватало на билет до столицы, с пересадкой. А средства на первое время проживания можно было одолжить у Дрейка. Кроме них, мне был позарез нужен разговор с верным другом, которому можно доверять. Благо, при встрече с ним я могла рассчитывать и на то, и на другое.

В голове быстро созрел план действий, и когда небо начало светлеть, я выбралась наружу с чётким пониманием, что к прежней жизни уже не вернусь.

Флейм слушала меня с замиранием сердца, игнорируя даже Сеньориту, которая тёрлась о её руку. Подруга не сводила с меня глаз, выражавших то крайнее удивление, то искреннее соучастие. Меня саму трусило от живости этих воспоминаний, и, чтоб унять дрожь, я крепко обхватила себя руками. Слёзы уже подсохли и оставили на щеках солёные дорожки.

— Бри, я даже не подозревала об этом… — только и сказала девушка. В другой ситуации она бы наверняка обняла меня, но сейчас не сделала этого по очевидным причинам. Лишь легко коснулась моей руки. Я не одёрнула её.

— На то и был расчёт, — глядя в пол, кивнула я. — Никто не должен был ничего знать. Иначе меня нашли бы, и все близкие оказались под ударом. Дрейк тогда очень помог мне, и был единственным, с кем я увиделась перед годами порознь. И теперь, когда я смотрю на Луну… Когда слышу знакомый запах и осознаю, что внутри, меня одолевает тот же страх. Страх, что я вновь потеряю всё, чем дорожу. И воспоминания об их с Дрейком схватке в пещере только усиливают его, — призналась я. — Мне и до этого снились кошмары, а теперь появилось чувство, будто они стали реальностью. Поэтому я психую. Пусть и хочу поддержать тебя, видя, как ты её любишь. Пусть и сама уже привязалась к ней…

В дверь постучались, и там появился Корсак.

— Лис, мне срочно нужна твоя помощь, — выпалил он, но, заметив моё состояние, уточнил — Ты в порядке?

— Да, — нагло соврала я, поднимаясь с кровати. — Что нужно?

— Пошли, — парень отошёл с прохода, пропуская меня.

Я поправила шинель и вышла в коридор, оставив ошарашенную Флейм позади.

Нам обоим было, о чём подумать.

Когда Корсак говорил, что ему нужна моя помощь, ни разу не шутил. Доджсон, наш рулевой, слёг с простудой. Корсаку нужно было разгребать дела, а тут под руку очень удачно подвернулась я в качестве пилота.

Я была даже рада такому повороту событий — пилотирование всегда меня успокаивало. Я словно чувствовала мощь, скрытую под оболочкой и повинующуюся моим командам. Корабль охотно отзывался на манипуляции, и процесс невольно упорядочивал в голове всё произошедшее.

Так я провела практически весь день. К обеду Корсак сменил меня, и спросил, не смогу ли я вернуться через пару часов. Делать было особо нечего, так что я согласилась.

Был уже вечер, когда я услышала шаги, и моему взору скоро представился Лиум собственной персоной.

— Элл?

Он явно не ожидал меня увидеть здесь.

— Лиум? — я решила не обижать его, и выдала такую же дозу удивления.

— Ты что здесь делаешь?

— Попросили подменить. А ты?

— Попросили проверить приборы.

— Вперёд, — улыбнулась я, и парень приступил.

Пока он копался, я бездумно следила за горизонтом и сверялась с курсом. Странно. Когда я управляла кораблём, меня не покидало ощущение, будто сейчас у меня в руках возможность заботиться обо всех, кто на борту. Они были частью корабля, а я — его управляющим, чувствующим каждую составляющую. Это давало мне странную радость и покой.

— Ты после этого обратно в машинное?

— Торн сказал, что если всё будет в порядке, могу сразу идти отдыхать, — ответил друг.

— Это хорошо. Как у тебя вообще дела?

— Нормально. Последним временем ничего нового, просто следим, чтобы всё было в рабочем состоянии.

— А конкретно ты?

— Спроси чего попроще, — усмехнулся парень. — Но думаю, скоро буду в норме. И розыск уже не так беспокоит.

— Молодец, — улыбнулась я в ответ, и устремила взгляд на закатное небо.

Разбросанные хлопковыми ошмётками облака пропитала цветочно–розовая краска, а сверху её золотили лучи уходящего солнца. Ветер легко перебирал пряди, выбившиеся из–под треуголки, а позади медленно сгущались сумерки.

Лиум проводил проверку, а я молча вела корабль в закат. Но тишина ненадолго нашла здесь своё пристанище, и я завела первые слова очень старой песни:

— Мой крылатый Дредноут уходит в глухую ночь,

Лишь сияние Эльма нещадно рвёт темноту…

К тому моменту, как я дошла до припева, Лиум закончил свою работу и облокотился о стенку. Я не знала, станет ли он подпевать, но молчать всё равно не могла. А потому ощутила прилив радости, когда услышала знакомый тенор:

— Даже если взорвать весь душевный боезапас,

Пробить пространство и время, мне не вернуться туда…

Губы растянулись в улыбке, пока я выводила в ночном просторе:

— Куда всё смотрит мой странный упрямый компас,

Где по тонкому льду все бегут дней твоих поезда.

Верно… нам никогда не вернуться в прошлое. Не вернуться к работе в «Крылатой Почте», как бы мы ни старались. А мне никогда не вернуться к той жизни, которая была у меня на этом судне, и к той дружбе, которая у меня была с Дигори и Дрейком. Все мы меняемся. Общаться будем, но по–другому, ведь мы сами стали другими. Дни пробегают мимо, уходят в небытие, а мы можем лишь ловить момент. И это нормально. Это хорошо, на самом–то деле. Особенно, когда понимаешь это и готов смотреть вперёд чаще, чем оглядываться назад.

— Я закован в его полотне, словно в плавящемся стекле

Сколько же лет я скована обстоятельствами и собственными страхами по рукам и ногам? Не пора ли оставить их в прошлом?..

— А радио ловит лишь только–только твою частоту…

На этих словах я невольно глянула в ту сторону, куда улетел «Рассекатель Туманов». Интересно, как там Дрейк?..

— А я поверь, взорвал бы весь боезапас!

И пробил пространство и время туда,

Куда всё смотрит и смотрит мой странный упрямый компас,

Где по острому льду летят твои поезда в Никогда.

Их я пропела с особым энтузиазмом, скользя взглядом по наручным часам. Что ж, ради кое–чего я всё же готова попытаться, готова взорвать весь душевный боезапас. Пробить всё пространство и время, чтоб забрать с собой в будущее из того недостижимого места самое дорогое, что было ценным в прошлом и остаётся таким в настоящем.

Впервые эту песню мы услышали, когда нашли пластинку «Мельницы» в заброшке и запустили её на старом проигрывателе. Мы не раз пели её, заслушав винил до дыр. И всякий раз, когда я вспоминала её, мы со старыми друзьями словно становились ближе. Даже если физически были очень далеко… А потом я нашла такую же пластинку в столице, и подсадила на неё Лиума. С Флейм этот номер не прокатил — увы и ах.