Не знаю, где Димасик брал силы, понятия не имею, как всё ещё держался, но у него будто второе дыхание открылось. А вот я порядком устала, ноги стали подкашиваться. Чувствую, ещё немного — и сиплый меня сцапает, а у него нож…

— Иди сюда, не то хуже будет! — рявкнул главный и сделал выпад, почти ухватив меня за одежду.

Я взвизгнула и отшатнулась, но не удержала равновесия и начала падать. Только чудом смогла устоять на ногах, потеряв драгоценный секунды и преимущество. Когда главарь схватил меня и потянул на себя, снова вскрикнула. Однако хватка вдруг исчезла и раздался лязг металла о твёрдую поверхность. Обернувшись, убедилась, что мне не показалось и Димка действительно выбил у бандита нож, после чего они сцепились и стали кататься по земле, мутузя друг друга.

Как Зарецкий успел опрокинуть тех троих на землю и оказаться рядом, я не увидела, но они были уже на четвереньках и, охая и ругаясь, намеревались встать и отправиться на выручку главному. Мотоциклист тоже оклемался и готовился присоединиться к собратьям. В какой-то момент мне показалось, что Димка задушит сиплого, захват был очень мощным, но потом в руке у того что-то блеснуло…

Димасик вздрогнул и ослабил хватку, главарь отпихнул его от себя и, тяжело дыша и откашливаясь, поправил наполовину сползшую балаклаву, потом пошатываясь поднялся. А я, окаменев, смотрела то на его руку, где был зажат окровавленный нож (кажется, он поднял его в процессе потасовки), то лежащего на земле Диму, у которого на боку расплывалось тёмное пятно.

— Димочка!

У меня внутри всё перевернулось. Ринулась к бывшему воспитаннику и рухнула рядом с ним на колени. Страх за себя отошёл на сотый план, и мужик, маячивший в паре шагов с ножом наперевес, меня почти не пугал. Сейчас я думала только о том, насколько серьёзна рана и доживёт ли Дима до больницы.

А рядом слышалась брань бандитов, которые, судя по всему, и сами не ожидали подобного исхода драки.

— Твою же машу! Какого.

— Млять, что за.

— Взять на понт, рёбра-кости переломать — это одно, но на мокруху я не подписывался! — заявил качок.

— Хватит скулить как бабы! Валим отсюда, мужики, быстро! — скомандовал сиплый, отёр нож о Димкину штанину и потопал к машине. — А ты лучше не дёргайся, не то так личико подрихтую — мама родная не узнает, — обернулся он ко мне и поиграл лезвием.

Я прижимала к себе Диму, будто этим могла защитить его от произошедшего, и напряжённо следила, как похитители садятся в машину и отъезжают, а мотоциклист газует с места. Свой разбитый телефон он в суете, кажется, так и не поднял. Номер на машине был замазан, на мотоцикле тоже, только это я в потёмках и разглядела. Лишь когда смолк шум мотора, смогла перевести дыхание.

Дима щурился: из рассечённой брови к глазу стекала кровь. Я быстро достала подаренный мной платок из нагрудного кармана его рубашки (он всегда носит его у сердца, я уже знаю) и приложила к рассечению, чтобы не отвисала кожа и рана не увеличивалась под напором крови.

— Димочка, Димасик, как ты, родной? — я лихорадочно его оглядывала. — Дима… — это всё, что могла сказать, всё, на что хватало сил. Он снова пострадал. Возможно, даже из-за меня.

— Сама как? Цела? — спросил хрипло. — Что с плечом?

— Да цела я, цела. Плечо заживёт, у тебя всё гораздо серьёзнее.

— Ангелина… — он провёл окровавленной ладонью по моему лицу, рукам, телу, словно хотел удостовериться, что я в порядке. — Люблю тебя очень! — и стиснул в объятиях, хотя сам же из-за этого и застонал.

Теперь я, я должна проверить, как он! Первым делом нужно позаботиться о ране на боку. Шеф зажимал её ладонью, но кровь всё равно просачивалась сквозь пальцы. Под рукой не было ничего, что можно было бы использовать в качестве повязки, поэтому я со всеми возможными предосторожностями стянула с Димы рубашку и её же приложила к ране. Прижимая ткань как можно сильнее, осмотрела и другие повреждения.

Тело Димки покрывали обильные кровоподтёки, но, что самое неприятное, у Зарецкого было изранено лицо: губы разбиты, из носа кровь, ссадины на лбу, щеках и скулах и, как уже говорила, рассечена бровь. Всё это уже начало подпухать, а скоро распухнет ещё больше и под глазами нальются синяки. Продолжая прижимать к рассечённой брови платок, дабы по возможности приостановить кровотечение, устроила драгоценного пациента поудобнее. Я сидела на земле, он полулежал в моих объятиях, а меня натурально трусило. Последствия испуга, не иначе.

— Дима, у тебя телефон живой? Нужно вызвать скорую, а мой смартфон куда-то в кусты выбросили.

— Не надо «скорую», они как раз к моим похоронам приедут, — выдохнул он, тяжело дыша.

— Телефон в брюках, передний правый карман. Рустаму звони, он должен быть уже рядом,

— слова давались ему с трудом, поэтому Димка говорил рывками. — Я его набрал, пока сюда бежал… В частную клинику поедем, там у нас есть надёжные врачи.

Я без лишних разговоров нащупала смартфон, благо тот был исправен, только экран треснул во время драки, разблокировала (рисунок-код я знала) и дрожащими пальцами набрала Ибрагимова, номер которого значился последним в исходящих вызовах.

— Рустамчик, ты где? — заговорила в трубку, как только на том конце послышался голос бывшего ученика. — Дима ранен ножом, лети к нам со скоростью ветра!

— Димон, держись, братан! Сейчас машину подгоню, — раздалось из динамика (я включила громкую связь). — Я уже подъезжаю.

— Давай, Рустам, жду…

— Ждём! — подтвердила я и, сбросив вызов, повернулась к Диме. — Димочка, держись!

— Дышать больно. Пару рёбер точно сломано.

— Димасик, всё будет хорошо, я с тобой, я здесь, рядом.

— Моя Ангелинка. — Димка прижался ко мне, вцепился как в самое дорогое, что есть на свете.

Откуда только силы в таком состоянии?! Его не столько крепкие, сколько судорожные объятия были сейчас именно тем, чего мне отчаянно не хватало. Дима. близкий, родной, самый лучший. Никого я в тот момент не хотела видеть и чувствовать так же, как его. Но я чувствовала не только Димку, но и противную тёплую влагу, пропитывающую приложенную к ране рубашку и моё платье.

— Перестань, глупый, ты делаешь себе только хуже! — я попыталась отстраниться, вынудить его не напрягаться лишний раз.

— Не могу, я слишком тебя люблю, — он не отпускал. — Хочу прикоснуться, пока могу. Ты такая тёплая, а мне отчего-то холодно. Но я справлюсь, всегда справлялся.

И тут у меня сорвало все стоп-краны. Преграды, запреты, социальный статус, разница в возрасте. Сейчас между мной и Димой не было ничего и никого. Только он и я, только те чувства, которые разрывали мне сердце.

Дима говорил, что с ним всё хорошо, что дождётся Рустама, но мне было мало слов. Я понимала его желание прикоснуться и полностью разделяла. Чувствовать, трогать, смотреть в его удивительные глаза и знать, знать, что он дышит, что не уйдёт от меня навсегда, — только об этом сейчас думала, только этого хотела.

— Димасик.

Я целовала его лицо, вытирала с него кровь оборкой, которую с мясом отодрала от юбки (платок давно был насквозь мокрый и оказался сейчас бесполезен), и снова целовала, обходя раны. Наверное, ему от этого становилось только хуже и было гораздо больнее, но он меня не останавливал. Хоть губы Димы были и разбиты, но в этот момент они казались мне желаннее чем когда бы то ни было. Промокнув с них кровь, которая всё равно продолжала сочиться из ранок, я прижалась к Димкиному рту в безудержном порыве.

Садистка, мучаю его сейчас и не могу остановиться. Вот он, мой долгожданный первый поцелуй, кровавый поцелуй. Думала, он будет нежным и ласковым в какой-нибудь романтической атмосфере, быть может, в кабинке чёртового колеса с видом на ночной город, а оказалось… Но мне плевать сейчас на антураж, главное, что есть я, Дима и наш поцелуй со вкусом его крови и моих слёз, который мы оба уж точно запомним на всю жизнь. И что Зарецкий жив и почти здоров, что лезвие ножа угодило не в сердце и у нас есть шансы.