— Ты почти ничего не ела, — вдруг нарушил тишину шеф.

— Ты заметил?

— Конечно. Я замечаю всё, что касается тебя, — просто ответил он.

— Тогда покормите меня, господин начальник, — не стала отпираться я и позволила ему отвести меня обратно к бассейну, чтобы в конце пути восторженно замереть.

Не знаю, как Зарецкий успел это провернуть, но вода была покрыта цветами! Розы самых разных расцветок плавали на поверхности, превратив бассейн в подобие цветущего сада. В свете вечерних огней всё это выглядело совершенно волшебно.

— Прости меня, госпожа учительница, — мою ладошку сжали сильные пальцы. — Я был плохим мальчиком и непослушным учеником. Готов искупить, только скажи как. Быть может, желаешь принять цветочную ванну?

Да, я когда-то подумывала принять цветочную ванну, даже бродила по цветочным магазинчикам, приглядываясь и прицениваясь, но в итоге это оказалось для меня слишком дорогим удовольствием. И вот теперь у меня во временном пользовании целый цветочный бассейн…

— Димка, когда я последний раз говорила, что ты удивительный?

— Я готов слышать от тебя это хоть каждый день, — расплылся в очередной улыбке он.

— Тогда просто дай мне повод, Дим, дай мне повод.

И мы, отдав должное местной кухне и временно отпустив официантов, погрузились в ароматную воду и плавали среди цветов под успокаивающими взглядами множества звёзд. Вода за день достаточно прогрелась (или же тут была специальная система подогрева), но в ней было очень комфортно.

— Ангелин, — окликнул меня Зарецкий, лёжа на воде и глядя на мерцающее мириадами огоньков небо.

— М? — я тоже лежала на воде в позе морской звезды.

— Предложение по поводу воскресенья остаётся в силе, — тёплая ладонь Димы пленила мою, наши пальцы переплелись в интимном жесте. — Что скажешь?

— Скажу, что в воскресенье тебе предоставится очередной шанс меня удивить.

И только звёзды сейчас были свидетелями наших разговоров. Они в эту ночь сияли как-то по-особому ласково, словно благословляя нас двоих.

Пятница промелькнула для меня почти незаметно. Я окунулась по уши в работу, по-детски желая, чтобы поскорее наступило воскресенье. Не терпелось узнать, что придумает Дима. Вчера вечером мы с ним всё разрулили, а Зарецкий не из тех, кто дважды наступает на одни и те же грабли.

— То, что было сегодня, не должно повториться, — сказала ему, когда плавали в бассейне. — Личное должно оставаться личным!

— Не повторится, — заверил он. — Так что ты решила? Простишь меня?

— Уже простила.

— Мир, дружба, жвачка? — сверкнул улыбкой шеф.

— Мир, дружба, жвачка, — подтвердила с ответной улыбкой.

Когда я вышла из бассейна, вернувшийся официант, который поинтересовался, не надо ли нам чего, не преминул задержаться заинтересованным взглядом на моей фигуре. И в этот момент Димка быстрым движением укутал меня в большое махровое полотенце и притиснул к себе, а официанта смерил таким взглядом, что тот поспешил отвести глаза. О, вот это я понимаю, собственник.

Потом бывший воспитанник сам меня вытер, завернул в парео и отправил переодеваться в сухое. А я, закрывшись в раздевалке, выкручивала купальник и совершенно глупо улыбалась, вспоминая сильные Димкины руки, которые тем не менее прижимали меня к его боку совсем не грубо, а очень даже бережно.

Так что в пятницу мне было что вспомнить и о чём помечтать. Вечером перед уходом заглянула к Зарецкому, который целый день был в разъездах, намереваясь отчитаться о проделанной работе. Он как раз общался с кем-то по телефону, причём на английском. Ясно, важный разговор. Хотела незаметно уйти, но начальник остановил меня жестом и, на мгновение прикрыв смартфон там, где располагался микрофон, шепнул «До воскресенья!», подкрепив слова красноречивым взглядом, после чего продолжил беседу.

Я улыбнулась в ответ и тихонько вышла. На душе был праздник. Василий доставил меня до самой квартиры и приветливо кивнул маме, открывшей нам дверь. Глеб снова караулил на детской площадке, но, как и в прошлый раз, не подошёл, только наблюдал.

Утром в субботу я уже считала часы до вечера и заняла себя стиркой и уборкой, чтобы полностью освободить воскресенье. Буквально летала по квартире, почти ничего не замечая, пока не обратила внимание, что мама ведёт себя как-то странно. За обедом она была особенно молчалива, но я не лезла ей в душу, думала, что если что-то важное, сама расскажет. А когда после ужина заглянула к ней в комнату, чтобы отдать выглаженное постельное бельё, застала плачущей. Мама быстро отвернулась к окну, однако её плечи заметно подрагивали.

— Ма-ам, что случилось? — тут же подошла я, быстро сгрузив бельё на кровать. — Тебе плохо? Что-то болит?

Она покачала головой и некоторое время молчала, только сдержанно всхлипывала и отворачивалась. Недовольна, что застала её такой. Но сейчас я просто не могла уйти. Всего несколько раз в жизни я видела её слёзы, и почему-то это всегда происходило в мае. Я запомнила, потому что ещё в первый раз (мне тогда было лет пять-шесть) подумала: почему мама плачет, ведь на улице май, вокруг так красиво, всё цветёт и пахнет…

— Мамуль, что тебя беспокоит? Может, расскажешь? — мягко спросила я. — Или мне уйти, как и обычно?

Последний раз я застала маму плачущей, когда заканчивала универ, и вот снова. Тогда по её просьбе не стала расспрашивать и ушла, но сейчас у меня сердце защемило, настолько горестным был её вздох.

— Не уходи, Ангелина, присядь, — позволила она, немного успокаиваясь. — Наверное, даже хорошо, что ты сейчас пришла.

Когда мама обернулась, я увидела у неё фотографию, которая потом перекочевала в мои руки. Достаточно старая, цветная, но чуток выгоревшая, она хранила в себе воспоминания о любви. О любви моей мамы, совсем юной и улыбчивой, и. привлекательного темноволосого молодого человека, у которого были пронзительные голубые глаза. Совсем как у меня.

— Это Паша Старовойтов, мы с ним учились на одном курсе. Целый год учились, присматривались друг к другу, потом почти семестр встречались. пока я не забеременела. Это произошло в декабре, как раз перед зимней сессией на втором курсе.

Мне уже восемнадцать исполнилось, ему тоже, никакого криминала, всё по обоюдному согласию. Вот только предложение сделать аборт оказалось самым худшим в моей жизни новогодним подарком…

Я слушала прерывистый мамин голос и смотрела на чужого-родного парня (он на снимке ещё не выглядел мужчиной), приходившегося мне отцом. Сама не заметила, как у меня по щекам покатились слёзы. Да, что-то такое я и подозревала.

— А что было дальше? — спросила, сглотнув ком в горле.

Я видела, как горько маме вспоминать былое, но раз уж она решилась рассказать, хотела узнать как можно больше. Острый шип, который с самого детства вонзался в сердце каждый раз, как кто-то спрашивал, где мой отец, пора вытащить, даже если при этом придётся разворошить поджившую рану.

— А дальше Паша делал вид, что мы вообще никогда не встречались и к моей беременности он отношения не имеет. Г оворил, если избавлюсь от плода, мы сможем снова быть вместе, только в этот раз нужно будет не забывать предохраняться. Это было так больно. — голос мамы дрогнул, дыхание сбилось. — Но, как понимаешь, я оставила ребёнка, ни на минуту не усомнилась. Хочу, чтобы ты это знала, — её ласковый взгляд скользнул по моему лицу, на губах появилась бледная улыбка. — Еле нашла в себе силы сдать зимнюю сессию и ушла в академический отпуск, не могла больше видеть его каждый день. Только потом узнала, что Паша перевёлся на другой факультет, у которого занятия вообще в противоположном конце города. Ты родилась следующей осенью, а уже с января я восстановилась на второй курс, потеряв год и старые связи. Но для меня так оказалось даже лучше: в новой группе никто не знал нашу с Пашей историю. Было очень тяжело, и если бы не мама (покойная бабушка Лиза), не знаю, как бы справилась.