Я собиралась поблагодарить бывшего воспитанника за то, что подвёз и не дал вымокнуть до нитки, и попрощаться, но он меня опередил и заметил:

— А замуж вы так и не вышли.

Он что, именно об этом думал всю дорогу?

— Не вышла. — эхом откликнулась я, не зная, к чему приведёт этот разговор.

— Значит, мне можно надеяться? — Зарецкий развернулся в мою сторону.

— Н-надеяться на что? — и почему у меня голос дрогнул?!

— На всё, Ангелина Павловна, на всё. — сказал многозначительным тоном.

— Ес-сли имеете в виду качественную работу и соблюдение сроков, то да, в этом можете не сомневаться, — сказала, прикинувшись дурочкой, потому что сердце отчаянно пустилось вскачь и я просто не знала, как реагировать на подобное высказывание. Ремень безопасности на всякий случай поспешила отстегнуть.

— Хорошо, давайте начнём с этого, а остальное приложится, — усмехнулся начальник. — В понедельник предоставьте отчёт по той презентации, которую я вечером перешлю, — добавил он совершенно деловым тоном.

Умеет же Дима «играть в руководителя», определённо умеет.

— Будет сделано, Дмитрий Андреевич.

Да, только это меня и спасёт. Деловые отношения, ничего лишнего и личного, пока не разберусь со своими чувствами и ощущениями. И потом, вдруг ему родители уже невесту подыскали, а я только душу себе исполосую несбыточными надеждам? Пусть Андрей Петрович взял меня в компанию и относится хорошо, но всё это касается лишь работы, а вот в личном плане… Я ведь в их круг явно не вписываюсь.

Положила руку на дверную ручку, чтобы выйти, однако парадом командовала не я.

— Теперь мы вместе работаем, поэтому шанса избежать моего общества у вас нет, — остановил меня голос Зарецкого.

— Звучит почти как угроза, — не смолчала я.

— Разве? Тогда скажу по-другому, — он тоже отстегнул ремень безопасности, будто собирался выйти из машины вместе со мной или… хотел иметь внутри салона большую манёвренность. — Разделять личное и рабочее. мы через это уже проходили, когда я сидел за партой, а вы за учительским столом. Ничто не мешало нам вести себя за порогом школы гораздо менее сдержанно. Теперь я занимаю стол руководителя, но это не значит, что вне работы мы не сможем по-прежнему оставаться. как минимум друзьями.

— Н-наверное, не значит. — сказала растерянно. Захотелось сбежать, и как можно скорее. Потому что что-то назревало, а я к этому «чему-то» была сейчас не готова. — До понедельника, Дмитрий. Андреевич.

Я отвернулась, намереваясь покинуть машину, но мне не позволили. Босс заблокировал дверцу. Ощутила себя в клетке, изнутри начала подниматься паника. Выпустите меня!

Зарецкий обхватил моё запястье, а я вздрогнула, меня будто током прошибло.

— Ангелина, — пожатие мужчины стало мягче. Обернувшись, увидела, что и взгляд его тоже ощутимо смягчился. — Я ждал шесть лет. Это ведь было не зря?

«Я тоже ждала шесть лет!» — хотела сказать ему, но не вымолвила и слова. Я всё ещё была в смятении и не могла в полной мере сопоставить паренька, говорящего «Я просто буду верить, что вы меня дождётесь!» и сидящего рядом со мной молодого хищника в благодушном расположении духа. Он, я, тесное пространство салона, мужские пальцы на моей руке. Моё сердце билось где-то в горле.

— Н-не знаю… Мне… п-привыкнуть нужно… — пробормотала вполне искренне, потому как и правда не знала, что ещё ему ответить, и осторожно высвободилась из захвата.

Дмитрий удерживать не стал и даже разблокировал дверцу машины. Мне ощутимо полегчало.

— Смею надеяться, что скоро всё между нами станет как раньше, — сказал на удивление мягко. — Вы, я. и совместно проведённое время.

— Возможно. — неопределённо бросила я, поскорее выскочила из машины, словно опасаясь, что он снова попробует меня остановить, и направилась к подъезду, чувствуя спиной настойчивый взгляд шефа и не зная, где от него спрятаться. А впрочем, хотела ли я на самом деле спрятаться? Не знаю.

Ангелина ловко лавировала среди луж, перепрыгивая на более-менее сухие островки дороги, а я был не в силах оторвать от неё глаз. Её лицо, волосы, фигура, вся она. Я смотрел и не мог насмотреться. Девушка уже давно вошла в подъезд, а я всё не трогался с места, хотя и пытался заставить себя завести мотор. Поднял взгляд к её окнам, надеясь увидеть там знакомый силуэт. И увидел. Она слегка отодвинула занавеску и выглянула наружу. Видимо, желая убедиться, что я уехал, а когда поняла, что всё ещё здесь, тут же отпрянула от окна.

Кажется, я её основательно напугал, переборщил с эмоциями. Хотел показать, что теперь сильный, взрослый и самодостаточный, каким и обещал стать, чтобы больше не смотрела на меня свысока и признала достойным быть с ней рядом, но, судя по всему, перестарался, перегнул палку. Надо было быть сдержаннее. Но как тут сохранить спокойствие, когда она, войдя в мой строгий кабинет, озарила его одним своим присутствием?!

Я бы ринулся ей навстречу и стиснул в объятиях, если бы не испуганный девичий взгляд. Бывшая няня и любимая учительница смотрела на меня как на чужого. Это оказалось неожиданно больно. Скрыть эмоций не получилось, Лина увидела, что я недоволен, и отгородилась ещё больше. Да, теперь она меня боится, это плохо. Совсем не так должна была пройти наша встреча, которой я мучительно ждал столько лет. Ангелина. Желанная, верная, единственная.

После нашего «собеседования» я смотрел, как она идёт к двери кабинета, и не хотел отпускать. Притянуть к себе, усадить на колени, обнять, прижать к груди, зарыться лицом в волосы и рассказать, как я по ней скучал эти шесть лет. Вот чего я отчаянно жаждал, но остался на месте и позволил покинуть комнату. Нет, ещё не время, пока слишком рано, нужно немного подождать. Сейчас она от меня почти шарахается, а я хотел вовсе не этого. Пусть привыкнет к новому мне. Мне же привыкать к ней не надо, потому что она всегда была в моём сердце.

Теперь я отчётливо понимаю, что полюбил Лину с первого взгляда. Её ласковую улыбку, тёплый взгляд, слегка взволнованный и подрагивающий голос, адресованные мне, насупленному десятилетнему пацану, кому осточертели чужие тётки, которым родители вечно сбагривали нахохленное чадо. Я маме и папе мешал, стал лишним и ненужным. Именно так, глупец, думал в те дни, когда родился Тимка.

Я был гонористым мальчишкой, и новой няне пришлось неслабо постараться, чтобы найти со мной общий язык. Но когда меня едва не сбила машина, а она подбежала вся бледная и с глазами на мокром месте, переживая и беспокоясь, казалось, куда больше, чем я сам, моя внутренняя стена, которой от неё отгородился, стала постепенно рушиться. А уж когда Ангелину отругали за мою неосторожность и она, заплаканная, сидела на скамейке у крыльца, я понял, что больше не могу её отталкивать и делать вид, что мне неприятно находиться рядом с ней.

Я терпеть не могу несправедливость, так было и тогда, и сейчас. И когда кого-то ругают за мой проступок, всё во мне восстаёт и протестует. Если наворотил бед, отвечу, нечего другим расплачиваться за мои огрехи. Именно тогда я перестал сопротивляться непонятной тяге, охватившей всё моё неопытное существо, и я пустил Ангелину, эту шестнадцатилетнюю девочку, в мою юную душу.

А она… она стала моим личным Ангелом. Я даже называл её про себя «мой Ангел», но, разумеется, никогда в жизни в этом не признался бы. Да, она стала моим Ангелом, моей спасительницей от одиночества. и моим наркотиком, без которого жизнь не в радость, без которого вообще нет жизни. Я готов был разбить тысячу носов и подбить две тысячи глаз, оснастив внушительными «фонарями», лишь бы в её голубых глазах не было и слезинки. Во время драки с Серёгой и его ублюдочной компашкой я был близок к тому, чтобы забыть о милосердии и нарушить «спортивную этику», потому что мне хотелось разорвать этих великовозрастных лбов, вгрызться в них зубами за то, как они смотрели и что говорили о моём Ангеле.