— Если так обо мне думаешь, значит, ты меня очень плохо знаешь и совершенно не доверяешь, — Зарецкий стал мрачнее тучи. — Не ожидал.

Что ж, если уж речь зашла о доверии.

— Дим, я стараюсь доверять, правда. Но я помню тебя мальчишкой (именно таким ты жил в моей памяти все эти годы) и ещё плохо знаю нового Дмитрия, того, каким ты стал за прошедшие шесть лет. Однако сейчас дело даже не в тебе, а в ваших с Александрой семьях,

— сказала я как можно мягче. — Я не вписываюсь в ваш мир больших денег и очень хорошо это понимаю. Возможно, даже слишком хорошо.

— Я же уже говорил, что во многом остался прежним. И это мне решать, вписываешься ты в мою реальность или нет! — резко возразил он. — Сделаем, чтобы вписалась. Или поменяем мир.

Какие громкие слова, да только мне давно не шестнадцать, чтобы воспринимать их всерьёз. Я с высоты своего возраста знаю, что так не бывает, и почти перестала верить в сказки.

Дмитрий свернул на обочину возле парка и остановил машину. Правильно сделал, у него сейчас эмоции хлещут, в таком состоянии автомобиль лучше не вести. Он отстегнул ремень и повернулся ко мне.

— Ангелина, ты в душу мою вписалась, понимаешь? Что мне какой-то там мир?!

— Это слова упрямого ребёнка, — покачала головой я. — Ты ведь не пойдёшь против семьи, если они меня не примут? Не уйдёшь из компании? Не бросишь всё? Не перечеркнёшь ради меня то, чего успел достичь?

— Ребёнка?! — рыкнул он. — Ангелина, мне уже двадцать три, чёрт возьми! Неужели всё ещё считаешь меня пацаном?!

— А мне почти тридцать! — я тоже повысила голос. — Я думала, что к этому возрасту и твоему возвращению стану сильной, самостоятельной, независимой, построю замечательную карьеру и буду стоять на своих ногах, смогу своими силами (своими, слышишь?) приблизиться к тому миру, в котором живёшь ты. Меня убивает та пропасть, что есть между нами! Но что в итоге?! Я снова работаю на твоего отца и вынуждена наблюдать, как на тебя фактически объявили охоту! Я по-прежнему где-то там, далеко внизу, и никак не могу до тебя дотянуться. Думаешь, меня всё это радует?!

Ух, давно я так не выходила из себя, а при Диме и вовсе впервые. Он размотал меня на эмоции, заставил высказать внутренние страхи и выложить ему то, о чём беспокоюсь. Я долго держалась, думала, что кремень, но у меня тоже есть слабости, больше не могу прятать переживания за дежурной улыбкой и казаться сильной!

— ТЫ не можешь дотянуться?! Нет, это Я никак не могу к тебе приблизиться! — он долбанул кулаком по рулю. — Вокруг тебя будто колючая проволока. Я режусь об неё, но всё равно продолжаю пытаться стать к тебе ближе. Забудь о якобы имеющихся между нами преградах, нет их, не существует, они лишь у тебя в голове!

— Серьёзно?! — меня его высказывание очень задело. — Да это ты не хочешь увидеть, как всё обстоит на самом деле! Отрицание проблемы не делает её меньше, это просто ребячество и самообман! Я посмотрю, что ты скажешь, когда тебя вынудят жениться на Александре (или на ком-нибудь ещё) во имя семейного дела, а меня попросят убраться с глаз долой, чтобы не мешала вашему счастью, — от одной только мысли о подобном отчаянно сжалось сердце.

— Может, денег предложат, а может, и угрозы используют. Дим, я больше не живу иллюзиями, что когда-то потом «всё будет хорошо». Не могу, как двадцатилетние девочки, броситься в омут с головой и поддаться эмоциям, наслаждаясь моментом и не думая о будущем. Каждый мой сегодняшний шаг отразится на моём же «завтра». Мне нужна уверенность, нужна стабильность. Возможно, за прошедшие годы я стала слишком осторожной, зато не наделала глупостей и не оказалась у разбитого корыта. Я лучше не раскрою своё сердце вовсе, чем раскрою и позволю его разбить!

— Да не собираюсь я его разбивать! — возмутился Зарецкий. — Неужели не видишь?! Я бы не ввязывался в отношения, если бы не был серьёзен. Я всегда таким был, годы этого не изменили. А если считаешь, что ещё плохо меня знаешь, так узнай! Вот он я, весь твой! Только руку протяни…

О-о-о, я бы протянула, и не только руку. Я бы обняла тебя так, как никто и никогда не обнимал. Но что потом? Да, я опасаюсь отношений и не собираюсь вступать в связь, у которой нет будущего. Не хочу ввязываться в то, что заранее обречено на провал. Появление на горизонте Александры основательно меня отрезвило. Я привыкла, что Дима всегда был «мой» и ни на кого другого не смотрел, но то было раньше, когда ему не нужно было выполнять обязательства перед семьёй, от него требовалось просто учиться и не прожигать юность по злачным местам. Теперь же он наследник и преемник компании отца и скован своим положением, даже если думает, что свободен. А я… я не выдержу, если подпущу его к себе слишком близко, а потом его у меня заберут.

Возможно, меня останавливает семейное прошлое и дело не столько в Диме, сколько во мне самой. У меня перед глазами печальный пример моей собственной матери. Не хочу остаться беременной и брошенной, чтобы потом одной воспитывать ребёнка, а на его вопросы об отце отмалчиваться или уходить от темы, как делает мама. И дело не в том, что «можно же предохраняться», а в том, что у меня будет сердце на куски, как и у неё сейчас. Она до сих пор одна! Не знаю: то ли всё ещё любит моего отца, то ли разочаровалась в мужчинах и никому больше не верит. Наверное, я подсознательно боюсь повторить её судьбу.

Я хочу верить, что Дима никогда так со мной не поступит, но… Если ты никогда не знал счастья, то не будешь грустить о его потере, просто не узнаешь, что это такое. Но стоит подержать счастье в руках, ощутить его «вкус», впитать всеми фибрами души и упустить — и ты будешь сломлен. Не хочу, чтобы это случилось со мной. с нами.

Что же мне делать? Остановиться ли, пока не погрязла во всём этом слишком глубоко? Поддаться ли чувствам, которые захлёстывают меня всё сильнее? Одно я знала наверняка: никаких резких движений, всё должно быть постепенно.

— Дима, давай продолжим этот разговор после твоего возвращения с предстоящего пикника,

— предложила миролюбиво. — Мне очень интересно, не изменится ли твоё мнение после него.

— Не изменится! — заявил шеф категорично. — Ты обижаешь меня одним этим предположением.

Я сбавила обороты.

— Прости. Просто я не хочу, чтобы из-за меня ты шёл против семьи. Родители тебя очень любят и.

— И я их люблю, но и тебя люблю тоже, даже более чем! И мама с папой вовсе не против!

Слова прозвенели в повисшей тишине. Много всего говорил мне Дима за прошедшее время, но такое откровенное признание прозвучало впервые.

— Дим.

— Всё, не говори сейчас ничего! — остановил он меня. — Наверное, твоя правда. Я понимаю, как тебя беспокоит моя поездка, и, признаюсь честно, сам бы ни за что не отпустил тебя с каким-нибудь Егором или ещё с кем. Как ты и предложила, давай продолжим этот разговор после того, как я вернусь.

Шеф резко стартанул с места и остаток пути напряжённо смотрел на дорогу. А я смотрела на него. Сердитый Дима мне нравился ничуть не меньше, чем доброжелательный. У него такая милая складочка меж бровей образуется, и губы крепко сжаты… губы… Когда он уже сбреет эту ненужную щетину?!

— Дим.

— М-м? — буркнул не глядя.

— Уверен, что тебе нужна щетина? — начала я с места в карьер.

— Не нравится? — он остановился на светофоре и провёл тыльной стороной ладони по щеке.

— Не-а. Ты и так хорош, без этих дополнительных «лет», которые придаёт небритость. Она колется. и всё такое. — я замолчала под внимательным взглядом босса.

— Боишься, что с ней целоваться неудобно? Хочешь проверить? — наклонился он.

— Н-не сейчас, уже зелёный горит, — я показала пальцем на светофор.

— Провокаторша, — пробормотал Зарецкий, на этот раз беззлобно. Х-хух, кажется, мне удалось его отвлечь, буря улеглась. Эмоциональный у нас выдался разговор, даже очень. — Вот согласишься выйти за меня замуж, тогда и сбрею! — огорошил он, трогаясь с места, на этот раз мягко и плавно.