— Ох, неправильные ты слова говоришь, совсем неправильные, хороших людей обижаешь,
— главарь мельком глянул на подельников, кажется, под хорошими людьми подразумевая именно их. — А я как раз очень люблю попускать таких звездунов, чтобы они землю жрали и голову поднять не смели. И баба твоя пусть посмотрит, как тебя опускают. Думаю, после этого она вряд ли захочет иметь с тобой дело.
О господи! Лучше бы денег попросили.
— А кишка не тонка, чтобы меня опустить? — процедил Зарецкий.
— Местечко тут, конечно, не самое лучшее, — оглядел окрестности сиплый, — но нам пришлось импровизировать. Кто же знал, куда вас двоих сегодня чёрт потянет.
— Это же нам уже не надо? — то ли спросил, то ли вынес вердикт качок и, замахнувшись, выбросил мой телефон в одну сторону (он, кажется, даже до кустов долетел), а сумочку в другую.
А дальше. Всё произошло так быстро, я даже среагировать не успела. Молниеносным движением главарь вытащил нож и перехватил меня у подельника. И хотя его пальцы выкручивали руку не так сильно, моего горла коснулось прохладное лезвие. Я замерла натянутой струной, по телу прошёл холодок, спина взмокла, колени задрожали.
Дима снова качнулся в нашу сторону, но один из бандитов гаркнул ему, чтобы не рыпался, и шеф стиснул челюсти. Его ноздри раздувались от гнева, кулаки были крепко сжаты и подрагивали.
— Я знаю, ты хороший боец и привык бить других. Так почувствуй, что это такое, когда бьют тебя, — говорил сиплый у меня над ухом. — Когда бьют так, что ты харкаешь кровью и потом ходишь под себя. После этого ни одна баба на тебя не посмотрит. Да и ты на них смотреть больше не захочешь. и сможешь.
После этих его слов водитель, качок и громила, который во время поездки держал меня в машине, двинулись к Димке. Он тут же стал в стойку, оглядел их как загнанный в ловушку зверь, готовый идти до конца.
— Ты не ерепенься, не ерепенься, — приговаривал главарь. — Если не хочешь, чтобы она пострадала, — нож вжался мне в кожу, но кровь, кажется, пока не пошла, — не будешь сопротивляться. Будем учить тебя уму-разуму, пока я не увижу, что ты всё осознал. Так что спрячь гонор, он тебе сегодня не понадобится. А ты, — теперь он обратился ко мне, — если хочешь, чтобы твой мужик вернулся домой живым и хотя бы частично здоровым, не шевелись. Иначе оба в больничке окажетесь, и не гарантирую, что живыми.
Зарецкий взглянул на меня (а на моём лице сейчас, наверное, был написан ужас), вышел из боевой стойки, будто сдаваясь перед напором обстоятельств и готовясь к худшему, и просто сказал:
— Ангелина, закрой глаза.
Наверное, он был прав, но как я могла?! Как могла оставить его одного со всем этим…
Удар последовал неожиданно. Громила почти без замаха дал Диме в челюсть, заставив покачнуться, удовлетворённо усмехнулся и ударил снова. Потом к избиению присоединились и остальные. Пока орудовали только руками, били в лицо и в корпус, перекидывая жертву собственного произвола друг дружке. А я молилась, молилась, чтобы Димкины мышцы выдержали этот напор, чтобы ему ничего не отбили и с ужасом думала о том моменте, когда похитители пустят в ход ноги. Но самым отвратительным во всём этом было то, что мотоциклист не остался в стороне и снимал всё происходящее на смартфон.
Зачем снимает? Делает видеоотчёт?! И кому они собрались потом показывать запись? Или это видюшка для Ютуба?
Каждый удар, каждый Димкин почти неслышный стон разрывали меня изнутри, резали без всякого ножа. Я беззвучно выла от бессилия, от невозможности хоть что — то изменить. И мои надежды, что бандиты вскоре его отпустят, таяли с каждым мгновением. Нет, они не остановятся, не перестанут, потому что это месть. Вот только чья и за что?
А потом главарь скомандовал Диме, который несмотря на происходящее продолжал держаться на ногах:
— На колени!
Одно дело, если бы его повалили на землю. Но нет, Зарецкого умышленно хотят унизить. Димка пока ещё стоял, правда слегка пошатываясь, и продолжал сжимать кулаки, чтобы не пустить их в дело. Его лицо было разбито, про тело сложно что-то сказать, оно прикрыто одеждой. Напряжение сквозило в каждом движении, в каждом жесте. Он отёр тыльной частью ладони багровые струйки, стекавшие из уголка рта по подбородку к шее, и сплюнул кровь.
— Я сказал тебе стать на колени! А рыпнешься — и у неё появится ещё одна улыбка, только на шее. Захлебнётся собственной кровью, как пить дать, — пригрозил сиплый.
Странное дело. Мне сейчас глотку вот-вот перережут, а я думаю только о том, чтобы Диму оставили в покое, чтобы не били больше. Глядя, как троица бугаёв обходит его по дуге, будто присматриваясь, с ужасом поняла, к чему всё идёт. Господи, они же сейчас будут метелить его ногами! И, к сожалению, оказалась права. После секундного замешательства Зарецкий медленно опустился на колени, продолжая буравить взглядом державшего меня похитителя. В этом взгляде читался приговор, это понимали все, и тем больше у бандюганов было причин не дать Димке привести его в исполнение.
— Одно неправильное движение с твоей стороны — и… — многозначительно протянул главный.
Последовал первый удар ногой, качок заехал Диме даже не в тело, а в лицо, потом был удар коленом, и ещё. Брызнула кровь. Если они сейчас повалят его на землю и начнут мутузить, то пиши пропало, отобьют всё, что можно. Глядя на этот кошмар, сама готова была грызть всех и каждого и оттаскивать за шкирку от моего единственного и самого нужного человека. И я не выдержала. Плевать, что со мной будет, даже если бандюган порежет мне лицо, не могу и дальше бездействовать! Дима больше не должен позволять с собой это делать! Я не в силах смотреть, как его избивают и пытаются искалечить прямо у меня на глазах.
Дождавшись, пока хватка сиплого, увлечённого наблюдением за экзекуцией, немного ослабнет, а нож перестанет врезаться в кожу, применила на нём кое-что из арсенала приёмов, которым когда-то учил меня Дима (не перестаю благодарить его за это). Со всей силы наступила гаду на ногу каблуком, саданула локтем в живот и рванулась прочь. Слишком наивно было полагать, что обойдётся без последствий, плечо обожгло огнём, но я была свободна и ринулась в противоположный конец площадки, мысленно гладя себя по головке, что ношу не шпильки, а широкий и не очень высокий каблук, иначе бы точно ноги переломала.
Резко развернувшись, стала в стойку, не давая этому ублюдку с ножом приблизиться. Он ко мне — я от него. Бегала по всей площадке, уворачивалась, отпрыгивала, отбегала, но не давала себя схватить. Плечо отзывалось болью, рукав пропитывался кровью, но я отмечала это только краем сознания, потому что, вполне возможно, сейчас на кону стояли наши с шефом жизни.
— Дима, выбей из них всю дурь! — орала что есть мочи, подбадривая босса.
И вот теперь началась настоящая драка, а не коллективное избиение одного целой толпой. Хотя нет, теперь тоже было избиение, только в этот раз один норовил отметелить целую ораву. Бандюганы поначалу растерялись, не ожидали такого поворота, чем Димасик и воспользовался. Сделав бросок, он ринулся к мотоциклисту, выбил у него телефон, который шмякнулся на землю и разлетелся на запчасти, а потом докинул ему кулаком в челюсть, затем снова в челюсть, только теперь уже ногой с разворота, отправив в полёт. И, подскочив, стащил с него маску.
Я видела далеко не всё, что происходило, потому что лавировала от главаря, который начинал приходить в ярость от моей прыти, но параллельно всё равно старалась держать руку на пульсе и поглядывала, что происходит с Димой. Он стал пробиваться ко мне и подбадривал, чтобы не подпускала к себе ублюдка с ножом, но ему, разумеется, тут же заслонили дорогу трое других бандитов. Однако не на того нарвались. Димка, будто доберман, которого спустили с цепи, ни в чём себя не сдерживал, бил без всякой пощады и норовил стянуть с противников балаклавы.
— Мля, да он бешеный! — рыкнул один из похитителей, я не поняла, кто именно.
Но всё было далеко не радужно. Соперники шефу достались непростые и явно поднаторевшие в искусстве отбивания всего, чего только можно. С их стороны в ход шли всякие грязные приёмчики, в том числе и удары в пах, которых он до сих пор с успехом избегал, вертясь как волчок.
