Я почувствовал, как что-то горячее и влажное ползет по-моему лицу. Я уже было отпрянул, но оно ухватилось за мою шею и я понял, что это рука доктора.

— Найди, — прошипел он, — наайди.

Я вырвался из его хватки и отполз назад. В моей голове боролись два противоречивых чувства — желание быть хорошим и помочь доктора и понимание того, что мне абсолютно все равно на его жизнь.

Словно откупаясь от угрызений совести, я снова всмотрелся в разлитый повсюду мрак, который казалось только сгущался, хотя глаза должны привыкнуть к темноте. Совсем краем глаза, я увидел что-то белеющее. Я подполз к этому месту и брезгливо коснулся предмета пальцем. Холодный пластик. Я подхватил бутылочку и встав, подошел доктору.

— Держите, — сказал я и нащупав его ладонь, вложил ингалятор.

По коридору прокатился громкий вопль, очень напоминающий крик зараженного в коридоре. Вся моя самоуверенность разом пропала. Я отбросил цепкие пальцы доктора и побежал к выходу.

— Простите, простите, — бормотал я, спотыкаясь о свои заплетающиеся ноги.

Моя голова врезалась во-что твердое и я отлетел назад. Не теряя ни секунды, я повернулся и пополз налево. Ни боль, ни ощущение горячей влаги, текущей со лба, сейчас ни имели никакого значение, сейчас главное выжить.

В глаза ударил яркий белый свет, и я замер на месте, крепко зажмурившись. Перед тем, как меня ослепило, я успел заметить два силуэта. Раздался тонкий женский крик и что-то вошло мне в живот. Больно. Перед глазами сразу же вспыхнул белый свет, осевший тысячей звездочек. Внутри сразу стало неудобно, потерялось привычное чувство целостности. Будто внутри засел большой жук и постоянно ворочается и щипает острыми клешнями. Нестерпимая боль пришла на долю секунды позже, заставляя меня осесть на землю.

— Тетя Тамара, а если он нормальный? — прозвучал знакомый голос, но слышался он совсем далеко.

— Не придумывай, — пробасили в ответ, — вот черт, нож застрял.

Я не смог даже замычать, когда почувствовал, что холодное лезвие выскользнуло наружу. Боль сковала голову, разом вытеснив все, кроме ощущения пылающего жара внутри кишок. Отчего, здесь умирать настолько больнее?

— Страх, — прошептал я, с яростью размыкаю тиски челюстей, — ебаный страх!

Лязгнули створки дверей и я услышал удаляющиеся топот. Бегите тупые ублюдки, я вас еще достану. С неожиданной для себя силой, я поднялся и придерживаясь за брюхо, побрел к двери.

— Если я умру, — произнес вслух, — тогда все закончится.

Я остановился в полушаге от двери, ошарашенный этой мыслью. Больше никаких смертей, только вот сейчас потерпеть немножко и приятный, теплый сон. Я до крови прикусил себя нижнюю губу, отгоняя заманчивый образ. В самой глубине души, я совсем не хотел умирать.

— Они снаружи, — раздалсягромкий вопль.

Распахнувшаяся дверь отбросила меня на холодный пол. Даже сквозь невыносимую боль, я не смог сдержать смеха. Судьба и так меня не баловавшая, решила нанести удар, именно в тот момент, когда я смог хоть немного превзойти себя.

— Он смеется, — раздался тонкий голос, — он не такой, как те.

В меня снова посветили, и я отвернулся от снопа болезненно-яркого луча.

— Уберите, нахуй свой фонарик, — простонал я, — или добейте меня.

— Тебе плохо? — меня тронули за плечо, — сильно болит?

— Нет, блять, — закричал я и скорчился от рези в животе.

Раздался сильный удар, будто в дверь врезался тяжелый предмет. Я выгнул голову, стараясь рассмотреть получше. Даже на пороге смерти мне стало любопытно, что происходит, человек донельзя странное существо.

Фонарик выхватил толстую белую ногу, с распухшими, варикозными венами, она уперлась в пол, стоя незыблемо, как мраморная колонна. Дверь позади гремела и тряслась, будто разъярённая толпа идет на штурм психбольницы. Один сильный удар, и я заметил, как белый стол дрогнул, коленка выгнулась и образовалась щель, сочащаяся темнотой. Еще удар и грузное тело плюхается на пол.

Повариха, сразу узнал я. Ее толстые губы обиженно поджались, а щеки раздулись от негодования. Закряхтев, она вперила монолиты молочных рук в пол и поднялась, став на колени. Темное, тонкое туловище навалилось на нее сверху и опустив голову, обдало фонтаном черной рвоты с белыми проблесками червей.

— Тетя Тамара, — закричала девчонка из столовой, — бегите.

Но сама девочка лишь замерла и прижавшись ко мне, задрожала всем телом, как пугливый котенок. Вибрация ее худого, костлявого тела отозвалась в моих потрохах новым приступом боли.

— Ты хочешь жить? — спросил я и вдруг заорал, несмотря на резь в кишках, — Ты, блять, хочешь жить?

Она испуганно оглянулась на меня и повернула голову обратно, словно марионетка, ведомая незримым кукловодом. Ее глаза бегали по рыхлому, дюжему телу поварихи, почти скрывшемуся под черными, худыми, как палки существами. Они даже не кусали ее, просто обливали бесконечным потоком поблескивающей жижи.

— Я хочу жить, — громко произнес я, — забери меня отсюда.

Ничего не произошло, только одна тварь, услышав шум, повернула на нас вытянутую, как у собаки морду и принюхалась. Ее ноздри затрепетали, втягивая воздух. Она спрыгнула, отряхнулась и на четвереньках подбежала к нам.

— Мамочка, спаси меня, — прошептала девушка.

Я почувствовал, как моего бедро коснулась теплая влага, почти сразу же пошел резкий запах мочи. Я уставился на лицо твари, на ее круглые, залитые чернотой глаза, в которых не отражался свет фонарика.

— Перенеси меня, — заорал я, в исступлении заколотив кулаками по твердому полу, — я хочу жить.

Тварь приподнялась, вытягивая руки вперед. Ее пасть раздулась, словно заполняясь изнутри.

Я ударил ступней в ее плоский живот, отшвыривая назад. Пошли вы все к черту, как же мне хочется жить. После удара тело обмякло, меня затрясло и во рту появился отчетливый железный привкус.

Фонарик выпал из руки девушки и покатился по полу. Его луч высвечивал, спрыгивающих с поварихи тварей, выхватывая их силуэту, словно в безумном диафильме.

Сухой щелчок раздался, как благословенный бич, раскалывая воздух и вынося меня в холодные объятья темноты.

Я сидел в высоком, каменном троне, с широкими подлокотниками покрытыми инеем. Вокруг плавал густой, белый туман. Я смахнул синевато-белые кристаллики, открывая блестящую матово-черную поверхность.

Моя голова закружилась и мягкий толчок, вытолкнул меня вперед. Ожидая удара, я выставил руки вперед, но тело зависло, словно в невесомости. Я легко развернулся и увидел худого обнаженного юношу, меланхолично развалившегося на троне. Темные, густые локоны спадали на лицо, закрывая глаза. По всему телу тянулось кружево изящной татуировки.

— Это я? — вырвался из меня вопрос, — но как?

На впалом, смуглом животе зияла длинная прореха, заляпанная черной кровью. Она напоминал жидкость внутри тварей, но казалась более вязкой и плотной.

Я почувствовал чье-то присутствие за спиной. Оторвав взгляд от тела юноши на троне, я развернулся.

Я ожидал, что увижу его. Черное плоское лицо, плащ, худые белые кисти.

Оно запустило руку в складки плаща и достав клочок желтой бумаги, протянуло мне. Ничуть не опасаясь, я сгреб с прохладной кисти бумажку и прочитал ее.

«Ты умираешь»

Я рассмеялся, хотя никаких звуков из моего рта так и не появилось. Существо извлекло вторую записку, накарябанную ужасным почерком.

«Хозяин будет злиться. Нам обоим кара»

Мое веселье исчезло, едва я вспомнил беловолосого мальчика. Я содрогнулся от перспективы быть вечно заточенным в коконе из отчаяния и ужаса.

«Стать одним целым. Ты и я»

Я раз за разом перечитывал третью записку, пытаясь разгадать ее смысл. Что значит, «одним целым»? Превратиться в это плосколицее чудовище? Существо указало пальцем куда-то позади меня.

Юноша на троне покрылся блестящим саваном из переливающегося инея.