— Зина, не спеши, дай время, чтобы начала всасываться, а то все назад выйдет. — сказал доктор и обратился к мужчине — чего вы застыли Кудряшов?

— Не черта не пойму, — ответил Кудряшов, — была старуха, а сейчас девка.

— Что вы несете? — спросил Михаил Андреевич, подходя поближе, — мать твою за ногу, как это возможно?

Спустя секунду после первую порцию желе, я почувствовал онемение во всем теле. Оно расходилась от желудка, быстро распространяясь по всему телу. Во рту скопилась слюна и начала понемногу вытекать, капая с подбородка.

— Ну вот касатик, остальное я сама, — сказала Зина и подмигнула мне, — ем, не могу оторваться.

Позади раздался крик и в поле зрения попал Кудряшов, прижимающий руку к разодранной щеке. Кровь сочилась между пальцев и падала на синий халат, быстро впитываясь и оставляя бурые пятна. Суетливо махая рукам подбежал доктор и спрятался за Зину. Старуха недовольно насупила брови и отложила тазик.

— Ах, ты тварина, Павлуша моего тронула, — прорычала она, мгновенно наливаясь густым свекольным цветом и брызжа слюной от ярости.

Она прыгнула вперед, ненароком задев стул со мной. Я медленно и неуверенно покачнувшись, упал на пол. Желудок не перенес резкой перемены положения и выдал красную жижу обратно. Я и так едва мог дышать, но когда смесь потекла в нос, полностью лишился возможности дышать. Кудряшов заметив мое положение, рванул ко мне и начал аккуратно вытаскивать шланг. Прямо над ним пролетела девушка и с грохотом ударилась в дверь.

— Зина, просто успокойте ее, — закричал доктор, — это ценный испытуемый.

Когда Кудряшов вытянул из меня трубку, напоследок выплюнувшую остаток жижи, я был готов целовать ему руки. Мой спаситель выглядел ужасно, залитый кровью из располосованной щеки.

Впечатывая колонны ног в пол, протопала Зина и подняв девушку принялась ее душить, сжав ручищами горло.

Кудряшов как-то вяло, но дружески мне улыбнулся, в секунду побледнел и свалился без чувств. Он придавил меня своим немаленьким весом, лишая подвижности.

— Зина, прекрати немедленно, — тонко завизжал доктор и подскочив к ней зашлепал руками по спине.

Зина отвлеклась и повернула лицо, злобно вперив прищуренные глазки в Михаила Андреевича. Тот сразу же сжался и сник, даже руки за спиной сложил.

Я с трудом скинул Кудряшова и увидел, как девушку за доли секунды превращает руки Зины в кровавые лохмотья, сдирая когтями целые куски мяса. Зина растерянно отпустила, подняла руки к свету, будто пытаясь, что разглядеть и громко завыла. Девушка прыгнула вперед и схватившись руками за плечи Зины, подтянулась и вгрызлась ей в шею.

Доктор застыл и просто смотрел, как озверевшая девушку рвет рухнувшую на колени Зину. Старуха закричала и беспорядочно замолотив руками, отшвырнула девушку. Зина вслепую, передвигаясь на четвереньках, побежала вперед, прямо на куб. Едва только заскорузлые мясистые пальцы коснулись металла, как тот заискрил и загудел.

— Молодой человек, что происходит при нарушение целостности барьера куба визуализации или аппарата четыре? — внезапно спросил доктор, обращаясь ко мне.

Я не отвечал, смотря, как Зину потряхивает, а ее большая голова начинает дымиться и раздуваться, как воздушный шарик.

— Если честно и сам не знаю, эта штука вообще не должна работать, — сказал доктор и перекрестился.

Я начал щелкать пальцами, когда голову Зины разорвало, забрызгав все вокруг дымящимися ошметками. Девушка решившая сбежать, рванула на себя дверь. В воздухе протянулась синяя сверкающая электрическая дуга вонзаясь в ее спину. Никогда не видел, чтобы от человека оставался только выжженный черный контур. Пальцы начало сводить от щелчков

Куб начало трясти и из него посыпались искры. Кудряшов застонал и приподнял голову. Он привстал и неловко покачнувшись, снова упал на меня. Потом прозвучал тонкий едва уловимый свист и мгновением позже отчетливый сухой щелчок.

Я очнулась, когда солнце поднявшись в зенит, начало припекать через линзу окна. Меня накрыли большим, серым одеялом, даже заботливо подоткнули сбоку. При попытке встать, ногу дернула резкая боль. Ларисы и Мефодия не видно, зато лежали два осклизлых синих тела детишек.

Если я жива, значит у нас получилось выиграть. Раздался звук открывающейся двери, и я встала, придерживаясь за подоконник. Прихрамывая, кое-как дошла до угла и прижалась к стене, внимательно прислушалась к происходящему.

Приближалось два человека, вдобавок они негромко переговаривались знакомыми голосами.

— Выходит, ты почти обычный человек, — послышался голос Ларисы.

— Ага, — ответил Мефодий, — только я не старею и не могу иметь детей.

— Странно слышать про детей, когда ты сам выглядишь как ребенок, — рассмеялась Лариса.

Если они так непринужденно болтают, то опасность миновала.

— Ой, а где Есеня? — воскликнула Лариса, — она же не могла убежать?

— Вероятно, она скрывается поблизости и оценивает обстановку, — сказал мальчик, — нога переломана, далеко не могла уйти, верно Есеня?

Вот гаденыш, ловко все просчитал или я настолько предсказуемый противник.

— Я тебя убью, нечистый, — буркнула я, выходя к ним, — где вы были?

На обоих надеты желтые дождевики, испачканные в крови, Мефодий умудрился даже лицо вымазать. Лариса прямо засветилась увидев меня и бросилась обниматься.

— Не подходи, — сказала я, выставив вперед руку, — сначала сними с себя эту дрянь.

Ой, я совсем забыла, — улыбнулась Лариса и скинув дождевик, подбежала ко мне.

На мгновение она застыла, словно не зная, что сделать, но собравшись с мыслями, обхватила меня руками и чмокнула в щеку.

— Я тебя люблю, Есеня, — сказала она, то и дело целую мою щеку, — сильно-сильно, больше, чем шоколадное мороженое.

Я вырвалась из ее объятий и посмотрела на нечистого, делающего вид, что он смущен бурным проявлением чувств.

— Что произошло ночью? — потребовала я объяснений, — что это за тварь?

— Трудно объяснить, — ответил мальчик, задумчиво потирая висок, — Их игроки называют, обычно эти существа довольно безобидны. Могут забираться в детей и недолго управлять ими, но остаются побочные явления, например аутизм. Но в основном шалости.

— Ты встречался с ними раньше? — спросила я.

Лариса незаметно подкралась и положила голову мне на плечо. Я немного сморщилась от боли в ноге, но не стала отталкивать ее.

— Может присядем, кофе выпьем? — предложил Мефодий, — мне надо подумать, да и тебе лучше отдохнуть.

Лариса заботливо подставила мне плечо, помогая пройти в кухню. Мефодий поставил чайник, достал кружки и небрежно смахнул на пол чей-то оторванный палец.

Я посмотрела на Ларису, ожидая вопль ужаса, но она только вопросительно уставилась на меня. Я уселась на стул и тщательно ощупала ногу. Осталась небольшая припухлость, мне бы неделю отдыха, как на собаке заживет. Чайник засвистел и Мефодий щелкнув выключателем, потянулся к шкафчику за кофе. Он привстал на цыпочки, открыл дверцу, но до банки достать не смог.

— Я сейчас помогу, — сказала Лариса, отлипнув от меня.

Но Мефодий хмыкнул и просто запрыгнул на стол. Достав кофе, он с победным выражением посмотрел на нас. Интересно, сколько ему лет, явно что гораздо старше своего облика.

— Зимовал я в сиротском приюте, — начал он, поставив перед нами кружки с дымящимся кофе, — лет так шестьдесят назад или больше, точно не помню. Кормили там на редкость паршиво — капустой тухлой или картошкой гнилой, но лучше, чем в подворотнях кошек обдирать.

— Шестьдесят лет назад? — удивленно переспросила Лариса.

Мефодий проигнорировал ее вопрос, лишь отхлебнул кофе и продолжил:

— Рано утром, выдав всем порцию розог, привели новенького пацана. Обычный мальчишка — худой, черные волосы, вшивый. Я сразу понял, что с ним что-то не так. Я всегда по запаху могу определить, что за человек, но вот он совсем не пах. Будто кокон непроницаемых над ним, от всех пасет, как от свиней, а он стерильный. Отправили меня с ним на помывку, раздели его, значит, а я воду из колодца набираю и его окатывая и щеткой скребу. На улице январь, вода студеная, а ему хоть бы хны, стоит и не морщится. И успел я заметить, что из его лохмотьев надзиратель книжонку вытащил, небольшую, переплет черный, белыми буквами название написано, вот только прочесть не успел. Закончили мыть его, обтерли, одежки новой не положено было, но уж больно те лохмотья завшивели, в топку мне сказали отнести и спалить. Я думал, пацан сейчас забузит, что его книгу забрали, а он только стоит и лыбится.