— Я к начальнику, — сухо сказал Сомов, проходя вперед.

Толстяк попытался что-то сказать, но только махнул рукой и плюхнулся на затрещавший стул. Уже на лестнице чувствовался запах сигарет и негромкие голоса. Возле двери столпились мужчины в форме, некоторые сидели, прижавшись спинами к стене, остальные мрачно перетаптывались на месте.

Один из них, грузный майор попытался остановить Сомова, взявшегося за ручку, но наткнувшись на холодный взгляд, съежился и отошел назад.

В кабинете прохладно из-за распахнутых настежь окон. Павел Павлович стоял у подоконника, держа в руке почти допитую бутылку коньяка. На столе стояло три пустых бутылки водки и валялись окурки, вперемешку с разбросанными бумагами.

— А, товарищ генерал, — обернулся начальник, выглядевший довольно трезвым, — решил я вашу проблему.

Сомов отодвинул кресло и присел, подобрав полы пальто. Его лицо оставалось безразличным и спокойным, он не первый раз видел выражение, промелькнувшее на лице Павла Павловича.

— Это все из-за солнечной бури, — сказал начальник и доверительно подмигнул, — и самоубийства и людоеды сраные. И Павлуша мой.

— У вас что-то случилось? — спросил Сомов, закуривая, — может я смогу помочь?

— Да бросьте вы, — отмахнулся начальник. — у вас на лицо все написано, не в обиду сказано. Вам плевать на других, важна только цель, остальное просто расходники.

— И все же, что произошло? — снова спросил Сомов.

— Я ведь почти не знал сына, — грустно произнес Павел Павлович, — раньше всегда на работе был, а после он сам отстранился. Я думал, что жена нагуляла где, настолько рожей не похожи были. Но оно ведь как выходит, вроде и не общались почти, а сейчас тоска такая, что выть хочется и кожу с себя содрать, понимаете?

Сомов ничего не ответил, меланхолично выдувая дым в потолок.

— Павлик по моим стопам пошел, — сказал Павел Павлович, — жена звонила ночью, волновалась, а я сказал, что молодой, гуляет или на дежурстве задержался.

Начальник с трудом вскарабкался на подоконник и залпом осушил коньяк.

— А утром мои соколики прибегают… — запнулся Павел Павлович и тихо всхлипывая, продолжил, — говорят, что нет Пашки больше, мразь какая-то убила и прикопала. Только ведь, не сам он лежит в земле, баба толстая еще и детишки порубленные. Это же как получается, чтоб Бог допускал такое, товарищ генерал?

— Богу виднее, — сказал Сомов, — кому приход, а кого в расход.

— Дела я отсортировал, выбрал те, что месячной давности и откинул мелочевку всякую, — ровным, спокойным голосом произнес Павел Павлович, — записка в верхнем ящике. Парням передайте, чтобы служили с честью и мразь ту нашли, что Пашку убила.

— Останавливать не будете? — напоследок оглянулся Павел Павлович.

— Увидимся на той стороне, — усмехнулся Сомов, туша сигарету о стол.

— Павел Павлович на прощание широко улыбнулся ему, будто смывая с себя всю грусть и сожаление и прыгнул вниз.

Сомов подошел к края стола и развернул первую папку. Ограбление, преступники скрылись. Он скучающе отбросил папку и внезапно жутко улыбнулся, обнажая передние зубы.

— Павлик, Павлик — напевал он, выходя в коридор, — ключик мой.

Милиционеры уставились на него, один даже заглянул за спину, выискивая взглядом начальника. Они пугливо отвернули головы от Сомова и расступились.

— Тело его сына, где нашли? — спросил Сомов, уставившись на стоящего слева рябого, с залысинами опера.

— Октябрьская, дом двенадцать, — сказал тот, опуская взгляд.

— Записку хоть оставил? — спросил усатый, с сединой в коротких волосах мент.

— В верхнем ящика стола, — бросил через спину Сомов.

Охранника на посту не было. Только сиротливо лежал недоеденный бутерброд с плавленым сыром. Сомов вышел на улицу. Уже собралась толпа, обступившая тело начальника. Молодые достали телефоны и ходили туда-сюда, выбирая лучший ракурс.

Засмотревшись, как толстяк пытается разогнать зевак, Сомов снова наступает в собачьи фекалии. Тяжелые черные тучи нависли над окраиной города.

Солнце просочилось сквозь розовые шторы и залил комнату теплым мягким светом. Алиса закинула на меня руку и пускала слюни в подушку. Я едва успела пережать ей сонную артерию, чтобы вырубить. Нечистого на кровати не оказалось.

Приоткрыв дверь, я услышала шум тарелок и аппетитное шкворчание. Тянуло запахом жареного мяса и свежего кофе. Я зашла на кухню, обходя осколки стекла на полу. Мефодий стоял у плиты и помешивал в сковородке деревянной лопаткой. Он с улыбкой наблюдал, как искорки масла брызгают со сковородки, издавая негромкие хлопки. На кухне было прохладно, несмотря на то, что нечистый заткнул дыру в стекле большим плюшевым медведем.

— А ты у нас хозяюшка, — сказала я, усаживаясь и подобрав под себя ноги.

— Люблю готовить, — улыбнулся он мне, — всегда интересно смотреть, как простые ингредиенты смешиваются и образуют новое, чудесное сочетание. Настоящая магия, не правда ли?

Я готовить не умела и не любила. В нашей семье готовкой и уборкой занимаются женщины, не способные убивать.

— Что ты думаешь о нападении? — спросила я, разглядывая торчащую в столешнице стрелу.

— Нас кто-то хочет убить, — просто ответил Нечистый, — что же еще.

Он выложил в тарелки жареную курицу, карамельные кольца лука, проглядывалась морковь и кукуруза. Мефодий поставил передо мной еду и налил кофе.

— Знаю только одно, — задумчиво сказал он, — нам пора уходить отсюда.

Закидывая в себе довольно вкусный завтрак, я рассказал нечистому о нападении на наших, дежуривших возле дома.

— Думаешь, обычный человек справится с членом семьи? — спросил он, хищно нанизывая брокколи на вилку.

— Если нападают группой или внезапно, то вполне, — ответила я, оставляя пустую тарелку, — сам же говорил, что мы не особо отличаемся от людей.

— Посмотри на свои руки, — внезапно попросил он.

Я удивилась, но последовала его просьбе. Кожа на ладонях казалась слегка сероватой, а ногти заметно отросли. Я постучала ими по столу, отозвавшемуся глухим стуком. Ногтевая пластинка была утолщена и вытянулась вперед, образуя небольшой выступ, выглядели как когти.

— Знаешь, что это значит? — спросил Мефодий.

Я отрицательно махнула головой и пригубила кофе, оказавшийся жутко сладким.

— Тьма влияет на твое тело, возвращая его к первоначальной форме, — осклабился нечистый, — даже интересно, как далеко это зайдет.

Я сразу же подумала про близкое соседство с квартирой Серова, который и является источником всей мерзости. Даже если его здесь нет, то остались очаги заражения.

— Пойдем, я еще кое-что покажу, — сказал Мефодий, отставляя кружку.

Я прошла за ним в ванную, где он легким движением отодвинул стоящую в углу стиральную машину. Придвинувшись поближе, я увидела, что весь угол зарос черной растительностью, напоминающим по структуре мох. Я прикоснулась к нему пальцем, ощущая теплую бархатистую поверхность. Неожиданно поверхность мха заколыхалась, и я почувствовала, как густые щетинки обволакивают кончик пальца.

— Что это такое? — спросила я, торопливо убираю руку.

— Что-то однозначно плохое, — усмехнулся нечистый, — еще я видел огромного черного паука на балконе, но решил не связываться.

— Пойду, разбужу Алису, — сказала я, выходя из ванной.

Я зашла к ней в спальню и увидела, как обнаженная Алиса стоит перед распахнутым окном. Приятно округлые, немного покрасневшие бедра, ровная линия спины, с чистой бледной кожей. Я пробежалась взглядом по косточкам позвонков и остановилась на тонкой алебастровой шее.

— Нравится? — обернулась она, улыбнувшись.

Большие груди качнулись в такт движению, а солнце мягко подсветило нежно-розовые соски.

— Извини, я не знала, что ты голая, — сказала я, отворачиваясь.

— Смотри на меня, — приблизился ее голос, — только на меня.