— Забудь, о том, что здесь произошло, — сказал Сомов, смотря ей прямо в глаза, — иди на лестничную площадку и жди меня.

— Хорошо, папочка, — улыбаясь, ответила Лена, — а потом мы поедим мороженого, как раньше?

— Конечно поедим, солнышко, — произнес Сомов и заботливо провел пальцами по ее щеке, — а теперь иди.

Лена встала не с первого раза, но ей было очень весело оттого, что ноги заплетаются. Пошатываясь, она вышла в коридор, подхватила туфельки и скрылась за дверью в подъезд.

Сомов прошел на кухню и загремел ящиками. Внизу нашлись молоток для отбивки мяса и маленький затупившийся топорик. Оба проржавели, видимо, ничего мясного здесь не готовили. Внимательно осмотрев орудия, Сомов выбрал оба и направился обратно в комнату.

Старуха подцепила худой, длинной рукой тряпку, валяющуюся на полу и подтаскивала к себе. Сомов с размаху опустил топорик на хрустнувшую кисть.

Старуха завизжала и неожиданно резво для своих размеров, вскочила с дивана. Она опиралась на три оставшихся конечности, покачивая раздувшееся тело, шея вытянулась, а голова повисла лицом вниз. Выходила предельно мерзкая пародия на обожравшегося трехного паука.

Тесак промелькнул в воздухе, перебивая сочленение в ноге и заставив тварь упасть на пол. Сомов отскочил и нанес еще один удар, метя в голову, но старуха подставила раненую руку, спасаясь от смерти.

Тварь ловко оттолкнулась задними ногами и скользнула на туловище вперед. Челюсти почти достали до ноги Сомова, но тот высоко подпрыгнул, приземляясь на шею старухи.

Ступня погрузилась в мягкое желе, будто позвоночник полностью растворился. Тварь наугад хлестнула ногой, сбивая Сомова на землю. Тот рубанул топориком по раздувшемуся брюху, из которого сразу же вырвался поток дурно пахнущей жижи.

— Жрать сейчас буду, — прорычала старуха и круто развернувшись, вонзила клыки в подставленное в последний момент предплечье.

Сомов пнул тварь, но ноги только отпружинили от раздувшегося тела. Старуха мотала голова, как собака, надеясь вырвать клок мяса побольше.

Ткнув пальцами в глаза истошно завизжавшее и отпустившей руку твари, Сомов наискосок рубанул по ее голове. Раздался глухой чавкающий звук, но похоже, особого вреда он не причинил.

Вскочив на ноги, Сомов с усилием опустил топорик на слепо вертящуюся на тварь, метя в основание шеи. Старуха громко завыла после удара и попыталась подтянуть руки, чтоб прикрыться. Второй удар пробил череп, лезвие топорика вошло в пол и тварь затихла.

Сомов отбросил оружие и пошатываясь, поплелся на кухню. Там он долго промывал руку под горячей водой и отыскав чистое полотенце, кое-как намотал его на рану.

Натянув ботинки, он вышел в подъезд, Лены там не оказалось, только витал сладковатый дым. Чертыхнувшись, Сомов сбежал вниз и выскочил на улицу. Лена лежала на земле, раскинув руки в стороны, и улыбаясь, смотрела в небо.

— Смотри сколько звезд, папочка, — сказала она, заметив Сомова, — интересно, кто там живет, далеко в космосе?

— Небесные коммунисты, — сказал Сомов, усмехнувшись, — вставай, пойдем мороженое есть.

— Точнооо, ты же обещал! — вскочила на ноги Лена, — а мама не пойдет с нами?

— Мама очень устала, — ответил Сомов, — пусть отдохнет.

— Представляешь, я видела человека с луком, — сказал Лена, хватая его за руку, — не с тем, что едят, а из которого стреляют. От него так пахло, будто я в церкви оказалась.

Сомов и Лена заночевали в отеле, по дороге купив ведерко шоколадного мороженого, которое Курицына ела, зачерпывая пальцами. Уложив Лену спать, Сомов сидел на стуле и смотрел в окно до самого рассвета.

Лет с шестнадцати он полностью перестал спать. Чтобы не таскали по больницам, каждую ночь лежал в кровати по шесть часов, а начав жить отдельно, научился извлекать выгоду из своего положения, тратя освободившееся время на чтение.

Утро выдалось неожиданно солнечным, с легким теплым ветерком, вяло колыхающим шторы. Лена ворочалась во сне, причмокивая губами и зовя отца.

Лицо Сомова недовольно кривилось, он не мог собрать цельную картинку. Он знал, что резко увеличилось количество самоубийств, сумасшедший развешивает собак, дом с зашкаливающим количеством смертей, вдобавок парень из него отъехал в дурку. Добавить подслушанный разговор про людоедку, друзей перегрызших глотки, и главное — зараженная старуха.

Едва он вошел в квартиру Курицыной, как почувствовал знакомый аромат разложения и веяние потустороннего, будто оказываешь в старом, заброшенном склепе.

Случаи такого профиля были его основным занятием. Если случалось странное происшествие, нетипичное изменение трупов, слухи про чудовищ, буйствующие маньяки, то в скором времени он оказывался там.

Почти всегда виновата оказывалась человеческая хитрость и изворотливость. Чего только не делают люди, чтобы избежать наказания — растворяют трупы в негашеной извести, разрубают на куски и скармливают свиньям, подстраивают самоубийства, съедают сами.

Про червей, изменивших тело старухи Сомов мало знал, Его предшественники впервые нашли их в телах крестьян, после моровых поветрий. Червь иссыхал даже при недолгом контакте с воздухом, что сильно мешало изучению. В мертвом теле сохранялся до получаса. В единичных случаях чудовищно изменял тело человека, к домашней скотине не приставал. Наблюдался только на севере, не вынося теплый климат.

Зараженных червем Сомов встречал дважды. Первый раз в юности, когда путешествовал по дальнему востоку. В небольшой рыбачкой деревне, люди вынесли на берег кишащую червями девушку лет шестнадцати. Он помнил, как они сыпались из ее рта, пока она горела, облитая бензином и подожжённая односельчанами. Местные едва не отстрелили ему голову, когда он подошел к останкам, чтобы их осмотреть.

— Невеста дьявола, — сказал один высохший старик, — не подходи.

Второй случай произошел не так давно. В одном провинциальном городишке, старуха съела трехлетнего внука, которого оставила ей на попечение мать-алкоголичка. Ему удалось только достать фотки, на которых бабка лежала на диване, укрытая тряпками. Расспросив оперов он узнал, что у бабки на живота была огромная язва, заполненная белыми червями.

Чем больше Сомов занимался странностями, тем тоньше он мог ощущать тонкую грань, отделяющую нормальный мир от жуткой изнанки, порожденной больным, извращенным разумом. Граница теперь виделась не только в местах жутких преступлений, но и в вещах донельзя обычных — безделушках, выражениях лиц или цвете носков.

Он размотал полотенце на руке и увидел, что рана покраснела, а края разбухли. Он не переживал, что укус может загноиться или он заразиться червями. С нежностью посмотрев на спящую Лену, он подхватил плащ и вышел на улицу, предупредив портье, что девушка еще немного поспит.

По дороге он зашел в аптеку, где купил перекись водорода, антибиотиков и три плитки гематогена. Сомов шел по улице, медленно отламывая кусочки от шоколадного цвета плитки, отправляя их в рот. Он внимательно осматривал всех прохожих, проезжающие машины, стены домов, но утром можно мало чего увидеть. Утро — время обычных людей и посредственных декораций.

Единожды его взгляд зацепился за троицу подростков. Две девушки и лысый, худенький мальчишка. Одна из девушек двигалась очень знакомо, но компания быстро скрылись за поворотом.

Здание управление было на соседней улице, да и Сомову не хотелось бегать впустую. Перейдя дорогу, он обогнул собачью кучку и вошел в здание. На посту сидел угрюмый, жирный дядька, с почти лопающейся на груди рубашкой.

— Документики попрошу, — пробурчал он, завидев Сомова.

Тот достал бумажку и ткнул под нос мужчине, который медленно, шевеля губами прочитал ее и тут же вскочил, опрокидывая стул.

— Прошу прощения, товарищ генерал, — громко прокричал мужик и попытался отдать честь, но ему помешала пожирневшая рука, отказавшаяся сгибаться в локте.