Я побежал к островку впереди. Бежать по мелководью оказалось чертовски трудно, ноги сильно увязали в песке. Запыхавшись, я обернулся, чтобы посмотреть насколько я оторвался. Вода позади была спокойной, разве что немного мутной, от поднятого при беге песка. Правда, тянулись небольшие красные пятнышки от моего истекающего кровью прибора.

Вода внезапно вспенилась и тысячи рыбок, словно выстрелили из воды, вонзаясь крохотными зубками в незащищенное тело. Эти тварь успели обогнать меня. Смахивая их с лица, я изо всех сил побежал к островку. Все тело жгло от боли, когда сотни тварей разрывая плоть, пытались проникнуть внутрь. Вторая волна рыбок вылетела слева, сбивая меня с ног. Я закричал, когда одна рыбка, яростно извиваясь, попыталась пролезть в ухо.

Преодолев последние метры, я рухнул на островок и покатился по песку сминая тварей. Убедившись, что они вцепились слишком крепко, я с трудом поднялся. Вырывал их, я оставлял глубокие кровоточащие дырки в своем теле. Глаза залило кровью, но внутри билось ощущение, что рядом костер. Я смахнул кровь, пытаясь что-нибудь разглядеть. Кострище. Справа. Почти обезумев от животного страха, я вдобавок увидел, как прозрачное тельце полностью скрылось внутри бедра, оставив бугорок под кожей.

Накатила слабость и жуткий холод, зубы непроизвольно застучали и меня швырнуло на песок. Только смутное черное пятно костра заставило меня ползти вперед, чувствуя, как выжившие твари вгрызаются еще глубже. Нужно доползти и зажечь огонь.

Внутри только острая боль, но я отчетливо понял, что это лишь слабый отголосок от наказания сереброволосого мальчика. Я закричал, выплевывая багровую слюну и коснулся нагретого солнцем камня, опоясывающего кострище. Острое наслаждение растеклось по венам, мгновенно перебивая боль от копошащихся внутри тварей. Я выгнулся дугой, повизгивая от накатившего наслаждение.

Я почувствовал, что тело стягивают ремни и открыл глаза в своей палате. Пижама насквозь промокла и прилипла к телу. Иваны столпились в углу палаты и испуганно смотрели на меня. Они явно боялись, то и дело отворачивая побелевшие лица и дрожа.

— Скажите медсестре, чтоб меня развязали, — попросил я братьев, — в туалет хочется.

При одном взгляде на их тупые, приплюснутые лица меня наполнила тупая злоба.

— Быстрее, блять, — закричал я, — тупые уроды, чтоб вы..

Я осекся, поняв, что матерю ни в чем не виноватых людей. За последнее время я нагрубил больше, чем за всю прошлую жизнь. Они же просто больные люди, а я ору как оглашенный.

— Простите, — начал я, но братья расталкивая друг друга локтями вылетели из палаты. Заталкивала их обратно уже медсестра. Марину, поставившую себе синяк, заменила низенькая старушка, с кудряшками седых волос. Самым примечательным было ее лицо — немного узкие глаза, кожа смуглее обычного, сразу веяло чем-то восточным.

— Ну хлопцы, заходите, — сказала она деревенским говорком, — чего брыкаетесь.

Иваны недовольно мычали и топтались около входа. Но под напором медсестры все же зашли в палату. Двое сразу запрыгнули в постель. Третий присел возле окна, опасаясь подходить к койке, стоящей рядом моей.

— И этот глист вас напугал? — усмехнулась она, прищурившись.

От глаз старушки расходилась сетка морщин, придавая лицу очень доброе и теплое выражение.

Меня часто называли пончиком или жиробасом, но не глистом. Я покосился вниз, но торчащего живота на месте не было, да и ноги стали совсем тонкие. Я пробовал садиться на диету, но продержался всего двое суток, а здесь за две недели кило тридцать скинул.

— Соколик, чего расшумелся? — спросила она у меня.

— В туалет хочу, — ответил я.

Она вздохнула и полезла под койку отвязывать ремни, ворча про дураков-санитаров.

Я размял затекшие мышцы и подал руку, помогая старушке встать. Ладонь у нее оказалось приятно гладкой, несмотря на возраст. Она торопливо засунула ладонь в халат и повела меня в туалет. Зашли мы вместе. Я смущенно оглянулся через плечо. Бабка невозмутимо смотрела на меня.

— Ну хочешь, можешь в утку сходить, — предложила она.

— Спасибо, не нужно, — сказал я, пристраиваясь к туалету.

Не могу ссать при посторонних, даже в школе терплю, а потом бегу домой или отпрашиваюсь на уроке. Но позывы оказались сильнее, и я с удовольствием облегчился.

Я обернулся и увидел, как молодая девушка торопливо снимает с себя одежду. При этом ее лицо выглядело немного помятым, но разглаживалось на глазах. Оно скинула халат и осталась в растянутых старых панталонах. Выглядело это несколько комично, но возбуждающе. Лицо девушки сохранило налет восточности, как у бабки.

— Иди ко мне, — просто Кончики пальцев нала она низким грудным голосом, — я опустушу тебя досуха.

Она с треском разорвала старушечьи панталоны. Я словно загипнотизированный, сделал шаг вперед. Девушка дернулась навстречу и схватив мою руку, прижала к небольшой, но упругой груди. Кончики пальцев сразу нагрелись, я почувствовал, как слабею. Другой рукой она рванула ворот моей пижамы, вырвав три верхние пуговки, заскакавших по полу туалету.

— И правда ты, — прошептала, проводя пальцем по татуировке, — такая красивая.

Я замер, совершенно не знаю, что делать дальше. От страха все внутри скукожилось, а ноги начало трястись. Я никогда не был с женщиной, да и это произошло так внезапно.

Она впилась губами в мою шея, а я неуверенно сжал ее грудь, чувствую ладонью как затвердел сосок. Шею кольнуло и девушка навалилась на меня сверху прижимая к туалету. По телу разлилось тепло и я почувствовал влагу мокрое на своей груди. Кровь тонкими полосками стекала по ключицам и исчезала под пижамой. Я попытался ее оттолкнуть, но понял, что полностью вымотан и обессилен.

— Я высосу тебя досуха, — возбужденно сказал она, запрокидывая голову, — вся сила перейдет ко мне.

Ее подбородок был выпачкан в крови, а зрачки настолько расширились, что глаза напоминали черные провалы.

— Какая сладкая и густая кровь, — прошептала девушка, облизнув мокрые от красной влаги губы, — никогда не пила такой.

Она снова присосалась к моей шее. Ноги ослабели, и я пошатнувшись, рухнул на унитаз, почти провалившись задницей в дырку. Девушка недовольно посмотрела на меня, раздосадованная прерванной трапезой и влепила пощечину. Моя голова дернулась, как у болванчика, ударяясь о стену.

— Что же так неаккуратно, — сказала она, наморщив носик.

Девушка вцепилась в мои отросшие волосы и приподняла безвольно повисшую голову. В ярком белом свете ламп, я увидел лицо старухи. Можно заметить едва уловимые моменты, когда лицо растекалось, обвисая.

— Отпусти меня, — сказал я, едва размыкая от слабости губы, — я сделаю все, что хочешь.

Она визгливо засмеялась и снова отвесила мне оплеуху.

— Еще чего, — сказала девушка, — ты просто сосуд. Никчемный, но очень вкусный.

Самое забавное, что в последние моменты, я не мог отвести взгляда от ее подпрыгивающих грудей, с торчащими от возбуждениями сосками. Все же человек, по сути, обычное животное. Я мог думать о матери, самых светлых и радостных моментах своей жизни, но две голых сиськи разом перечеркнули все благие побуждения.

Голова закружилась, когда она припала к моей шее. Я устало прижал щекой к ее шелковистому плечу. Такая смерть лучше, чем бесконечная цепочка перерождений в мире полном смертоносных тварей. Но татуировка сильно обожгла грудь, мгновенно отрезвляя меня. Я схватил палец девушке и резко дернул вверх. Девушка заорала и быстро отскочила от меня.

— Ах, ты глупый щенок, — прошипела она, — я вырву твои кишки и сожру их.

Если и бывает странные стечение обстоятельств, то по иронии судьбы они становятся настолько удивительными, что кажется, будто все подстроено, специально. Белая фигура возникла в зеркале, медленно высунув голову сквозь стеклянную гладь. Черт возьми, это ведь то существо из снов.