- Они не могут ... не могут ... - бессмысленно повторяла она.

Элейн, ее тетя, невестка Дженни - худая, бледная женщина, которая напоминает кухонный нож, - вытирает ей глаза платком. Слава Богу, Гранта, как и во время суда над Диксоном, в зал заседаний не привели, оставив в Ноттингеме с братом Дженнет, Мюрреем.

Никогда не думал, что это все обернется именно так. Я и сам весь дрожу, пока провожаю почти без сознания Марию и Элейн к «Таверне Декон Броди», что на Королевской мили. Этот ресторан - настоящая подобие зала заседаний, здесь тоже несколько дверей, полно преступников, хозяйничает бывший адвокат, да еще и сколько туристов случайно попали сюда, сами не понимая, как такое произошло.

На свой страх и риск я берусь выпить нам с Элейн и колу для Марии, которая, к моему удивлению, сбрасывает один из бокалов на пол.

- Что ты делаешь? Ее вообще не должно здесь быть, - говорю ей я, оглядываясь по сторонам, пока Элейн говорит ей что-то скучное со своим восточным мидландским акцентом. Мария сидит на стуле с высокой спинкой, она вся пылает от гнева.

- Я не вернусь в Ноттингем! Я остаюсь здесь!

- Мария ... лю-ю-юбо-овь ... - растягивает гласные в своем ужасном говоре Элейн.

- Говорю тебе, никуда не поеду! - Она хватает еще один пустой стакан, косточки ее пальцев белеют, когда она пытается сжать его в руке.

- Оставьте ее на пару дней у моей матери, - прошу я пораженную тетю Элейн и затем тихонько добавляю: - А потом я посажу ее на поезд. Она к тому времени уже немного успокоится.

В неживых круглых глазах невестки Дженни появился огонек:

- Если это удобно ...

Не то чтобы я собирался немедленно звонить маме по этому поводу. Вряд ли Мария станет для нее приятной гостьей. Но в любом случае время выбираться отсюда. Пока мы идем по улице Маунд к Принсез-стрит, Мария совсем расклеивается; сквозь слезы она проклинает Диксона, прохожие пялятся на нас. Мы провожаем тонкую, анемическую Элейн до автовокзала, она благодарно устраивается на мягком сиденье «Нэшнл-Экспресс». Мы стоим на платформе, пока автобус не тронется с места, а потом Мария скрещивает руки на груди, смотрит на меня и спрашивает:

- И что теперь?

Я не повезу ее к маме. Им и так неудобно из-за недавнего переезд. Мы прыгаем в такси и направляемся к ее старому родительскому дому, который сейчас, правда, остался без родителей. Конечно, я понимаю: чтобы заставить ее сейчас что-то сделать, надо предложить что-то диаметрально противоположное.

- Тебе надо в Ноттингем, Мария. Твою маму выпустят всего через несколько месяцев.

- Не поеду! Хочу увидеть маму! Не поеду никуда, пока не найду этого ебаного Диксона!

- Хорошо, тогда давай возьмем кое-какие вещи у тебя дома, а потом поедем к моей маме.

- Я останусь у себя дома! Я могу сама справиться!

- Не дури с Диксоном.

- Я убью его! Это из-за него такое случилось с нами! Это все он!

Таксист подозрительно смотрит на нас в зеркало, но я пристально смотрю на него в ответ, поэтому этот любознательный мудак быстро отводит жалкий взгляд на дорогу.

Такси мчит нас к «Кейблз Винд Хауз», я покорно плачу за проезд. Мария выходит из машины, громко хлопнув дверью, и быстро идет к подъезду. Мне приходится почти бежать, чтобы успеть за ней. На несколько ужасных секунд мне кажется, что она закрылась в квартире, но она ждет меня на лестнице с надутыми губами. Мы добираемся нашего этажа, и она открывает дверь.

- Оставь Диксона мне, - мягко прошу ее я, когда мы оказываемся в холодной квартире.

Она садится на диван и хватается за голову, я вижу, как она выпячивает нижнюю губу, будто собирается плакать. Ее тело дрожит, она больше не может сдерживать слезы. Я включаю свет и осторожно сажусь возле нее.

- Это вполне естественно - желать отомстить, я действительно тебя понимаю, - говорю я ровным, мягким голосом, - но Кок был и моим другом, и к Дженни я очень хорошо отношусь, поэтому я сам разберусь с Диксоном, не надо тебе сюда лезть! Она резко поворачивается ко мне, вся в соплях, и начинает трястись, как красавица из «Экзорциста», и кричать:

- Но я уже в это влезла! Мой отец мертв! Мама - в ебаной тюрьме! А он, сука, там, - она тычет пальцем в большое окно, - ходит по улицам, как свободный человек, пьет пиво пинтами, будто ничего не произошло!

Вдруг она подскакивает и бежит к двери. Я - за ней. Но она в умопомешательстве летит вниз по лестнице.

- Ты куда, Мария ?!

- ПОЙДУ И ПОГОВОРЮ, БЛЯДЬ, С НИМ!

Внизу она выбегает из вестибюля и бежит в переулок, в паб, я едва за ней успеваю.

- Ради Бога, Мария! - кричу я и хватаю ее за худенькое плечо.

Но она выкручивается из моих рук, настежь распахивает двери и вбегает в паб. Все поворачиваются в нашу сторону и пялятся. К моему огромному удивлению, Диксон продолжает безразлично заниматься своими делами за барной стойкой. Он спокойно ведет беседу с каким-то своим другом и разгадывает кроссворд. Он поднимает голову, только заметив необычную тишину в помещении. Но это молчание быстро прерывает крик:

- УБИЙЦА! - кричит Мария, указывая на него пальцем. - ТЫ УБИЛ МОЕГО ОТЦА, ПОДОНОК! ТЫ - УБИЛ ...

Вдруг она начинает задыхаться, будто разочарование отняло у нее все силы; я хватаю ее в объятия и веду к двери, как вдруг слышу наглый, хотя и негромкий ответ Диксона:

- А суд считает иначе ...

Я вывожу ее из паба, и свежий воздух придает ей новые силы:

- ПУСТИ МЕНЯ! - ревет она, ее лицо перекошено от злости и горя.

Мне приходится действительно бороться с ней, ее хрупкое тело приобрело какую-то необычную силу благодаря истерике и гневу. Я сжимаю ее, как это всегда показывают в фильмах, и она, в конце концов, вся обмякает и начинает плакать и выть у меня в объятиях; я веду ее по улице, парковке и лестнице, думая, что вот так и появляется настоящее горе.

Когда я завожу ее в квартиру и сажаю на диван, Диксон кажется ей страшным сном, она - у меня в объятиях, я глажу ее по волосам, говорю ей, что все наладится. Обещаю, что останусь с ней столько, сколько она захочет, что мы разберемся с этим Диксоном вместе, только я и она ...

- Правда? - Она снова задыхается, теперь - от жажды мести. - Ты и я?

- Точно, принцесса, именно так. Этот пидор загнал Кока в могилу, а Дженни - в тюрьму, поэтому я возвращаю свое разъяренное, мстительное лицо к девушке и четко обещаю: - Он. Свое. Получит.

- Мы убьем на хуй этого подонка и убийцу!

- Мы с тобой. Поверь мне!

- Обещаешь? - просит она.

Я смотрю прямо в ее отчаянные глаза.

- Клянусь жизнью своей мамы и сестер.

Она медленно кивает головой. Я чувствую, как напрягается ее тело.

- Но ... Надо все хорошо спланировать. Если мы спалимся, отправимся к Дженни. Понимаешь?

Она вяло, огорченно кивает мне.

- Подумай об этом, - подчеркиваю я. - Если мы просто ворвемся туда и убьем его, нам придется остаток жизни провести в тюрьме. чтобы сделать это и наслаждаться фактом того, что этот подонок сидит в инвалидном кресле или вообще похоронен на каком помойке, мы должны быть свободными!

Ее дыхание замедляется. Я держу ее за руки.

- Мы все продумаем. Для этого наши сердца должны быть холодными как лед.

Холодными, как тот мудак. Иначе он победит. На его стороне полиция и суды. А это значит, что мы должны подождать, чтобы сыграть холодно и спокойно, убрав собственную слабину, прежде чем вступать в бой. Если мы где-то накосячим, дадим волю эмоциям, он снова победит. А мы не можем этого позволить. Понимаешь, что я имею в виду?

- Моя голова ... это просто кошмар ... не знаю, что делать ...

- Слушай меня. Мы получим его, - напоминаю ей я.

Она кивает и успокаивается, потирая рукой лоб.

Я и сам немного расслабляюсь, поднимаюсь и начинаю варить смесь.

- Что ты делаешь? - она удивленно таращится на меня.

- Извини, это твой дом, я должен сначала спросить разрешения. Я хочу ширнуться.

- Что? Как это? Героином?

- Да. Слушай, это должно остаться между нами. Я не горжусь этим, но я иногда ширяюсь. Не то чтобы я на это подсел, но иногда мне очень хочется. С тех пор, как твой отец ... - Я чувствую, как у меня голова идет кругом, когда я вижу ее красное, зареванное лицо. - Мне очень, очень плохо, чувствую себя совсем обессиленным.