Никогда больше этого не будет.

Я оставляю их дрожать над столом в старой, тесной кухоньке дальше, они, кажется, просто не могут тронуться с места. В светлой гостиной воздух кажется густым из-за сигаретного дыма. Сквозь него пытаются прорваться Билли и его телка, которые и сами дымят, как паровозы.. Малого Дэйви еще не привезли, мы должны подождать, поэтому садимся у окна в спальне, чтобы хоть немного проветрить квартиру. Сейчас мы все можем нажить себе заболевания легких. Острая боль режет мне глаза, из них течет; за несколько секунд дым хоть немного расходится, и Билли видит меня и кричит, чтобы я «прекратил эту хуйню, потому что на чудище похож», и я в конце- концов беру свое тело под контроль. Мне кажется, что мы вернулись на десять лет назад.

А ты до сих пор имеешь власть надо мной, сторонник табака.

Шэрон пришла на поминки в обычной рухляди из этих однотипных бутиков псевдомодной фирмы. Сиськи, попа, светлые волосы с рваной стрижкой и стройная талия - все, что нужно для управления мужчинами, при ней. Не хватает только красивых ног - они у нее несколько коротенькие и толстые. В ее глазах горит практичность, она оценивает, где можно спекульнуть, где можно оказаться полезной, однако ее ум притупляется близостью Билли. Она болтает с телкой по имени Элизабет, и мне интересно их послушать, потому что она - клевая сестренка Бэгби (слава Богу, внешне она совсем на него не похожа), но дым и злобные выпады Билли душат меня, перекрывая путь к драгоценному кислороду. Я помню цитату из Шопенгауэра, дословно: почти все страдания нам наносят отношения с другими людьми.

Или не задумывался ты, Табакко-бой, о пагубном влиянии своего едкого дыма, об ущербе, который ты мог нанести слабым легким своего младшего братика?

Я беру из буфета выпуск «NME», который я оставил здесь несколько дней назад. ироничный оскал буквы «Е» напоминает мне о кассете «Фол», записанной для Хейзел, которая, уверен, придет сегодня на похороны. Я решаю взять ее с собой и погрузиться в воспоминания о старых временах, полных музыки и мастурбации, и вдруг телефон взрывается визгливым звоном, от души проезжая каждому по ушам. Звук просто невыносим, но никто не трогается с места.

Майн брудер Вильгельм, мастер обвинений, взывает:

- Блядь, кто-нибудь уже поднимет ебаную трубку?

Знаю я твою дилемму, Билли. Чтобы поднять трубку, придется сказать что-то, а потому - оторваться на несколько драгоценных секунд от любимого никотина, который ты так горячо желаешь.

- Уверен, кто-то это сделает, - улыбаюсь я Шэрон. - Когда-нибудь.

Меня вознаграждают скептически улыбкой в ответ.

- А ты, блядь, все шутишь, - щурится Билли, - не сегодня!

Этот обман уже слишком затянулся, и мне кажется, что он вспоминает тот момент, когда я дрочил малому Дэйви. Очень сложно было им всем объяснить, что это было исключительно в интересах этого малого говнюка; я-то точно не получал ни какого удовольствия от этого процесса. У меня были чистые намерения, но всегда находятся какие мудаки, которые все понимают неправильно своим извращенным умом. Однако я вижу, в каком настроении находится брат, и, честно говоря, несколько боюсь его.

- Я не это имел в виду, - протестую я.

Мы слышим, как телефон замолкает, потому что мама берет трубку, говорит несколько слов, а затем присоединяется к нам, добавляя еще больше дыма своими сигаретами «В&Н».

Мы вот-вот задохнемся в этой тесной комнатке, но все равно продолжаем играть в прятки.

- Марк, это тебя, - говорит она.

Билли снова подозрительно щурится: раздражен, он с укором смотрит на меня. Мы смотрим друг на друга и вдруг начинаем оба хохотать: громко, уничтожая все напряжение ситуации. Не нравится мне этот хитрожопый подонок никогда не нравился; но на мое чрезвычайное удивление, я иногда вспоминаю, что во мне где-то глубоко скрывается любовь к нему.

- Что смешного? - кричит на нас мама. - Не вижу ничего смешного.

Мне дорога в ад, мама. А вот тебя, еще одну Деву Марию в рясе, будут ждать на небесах.

Я капитулирую и поднимаю руки в знак примирения.

- Пойду к телефону, - говорю я и иду по длинному холлу, где мы поставили вентилятор у стены.

- Алло.

- Марк, это ты?

- Да ... Фиона?

- Как ты, малыш?

- Неплохо, рад тебя слышать.

- Слушай, Марк, я сейчас в Вейверли. Хочу приехать на похороны твоего братика.

Первая эмоция: бурная радость. Вторая: избыток сожаления, который всегда присутствует в таких ситуациях. Хейзел и Марк. Кассета. Ага.

- Клево, э-э-э ... то есть, спасибо, это было бы неплохо, - отвечаю я и от скуки начинаю рыться в комоде, на котором стоит телефон. Нахожу там пустой футляр, в котором раньше лежали старые мамины очки для чтения. В нем можно спрятать шприцы, которые мне дал Кайфолом. Я прячу его в карман пиджака.

- Малыш, я уже сажусь в такси. Где встретимся?

- Попроси водителя довезти тебя до паба на Уоке в Лейте, называется «В Малого Томми ».

- Хорошо. Увидимся через десять минут.

В холле появляется моя мама, она останавливается на пороге и сразу становится в позу.

Ее худое тело дрожит, сигарета чуть не вываливается из руки.

- Ты не пойдешь в паб! Мы уже машину заказали! Едем из дома! Мы же – семья!

- Я только встречу свою э-э-э, девушку, с универа.

- Девушку? - она делает большие глаза, за ее спиной появляется отец.

- Ты никогда не рассказывал нам о своей девушке, - начинает обвинять меня она, ее глаза опасно съежились. - Да ты бы никогда и не рассказал, Марк, всегда у тебя какие-то проклятые тайны!

- Кэти ... - пытается успокоить ее отец.

Ее глаза бешено вращающиеся она пожирает ими отца:

- Так и есть, Дэйви! Помнишь ту девчонку, которая поздоровалась с нами на лестнице? Он не собирался нас с ней знакомить.

Это был полный провал ... ебаная бродяжка потащилась за мной домой ... Я попросил ее войти, потом мы разговорились, немного повеселились с ней, потом она заканючила, чтобы я выпил с ней кофе на кухне, и я очень, очень захотел умереть, умереть, умереть ... а потом умирать снова, умирать, умирать ...

Я всегда краснею, когда вспоминаю эту историю, теперь к нашему маленькому родительскому собранию присоединяется Билли, который вдруг очень интересуется моей личной жизнью:

- И кто она такая?

- Не лезь, - говорит папа, а я молча смотрю на Билли, лицо которого расплывается в ехидной улыбке.

- Приведи ее к нам, - предлагает мама, стряхивая с рукава ярко-желтого кардигана пепел. - У нас есть место в машине.

- Нет, увидимся уже там. Ей будет трудно прийти на поминки, где она никого не знает, типа того, - объясняю я, когда рядом с Билли появляется Шэрон, поднимая накрашенные брови.

- Да нет, это тебе будет трудно, - вдруг обвиняет меня мама. - Он же стыдится нас, своей собственной семьи!

Она поворачивается к другим:

- Он умер, теперь тебе нечего стесняться! Наше маленькое чудо, которое никогда и мухи не обидело ... Наш малый ангел ...

Она снова начинает рыдать.

- Кэти ... - говорит мой старик, пытаясь примирить нас в такой день. - Пусть идет.

- Нет - возражает она, снова пялясь на нас. - Как это? Не привести сюда свою девушку? Она никого здесь не знает! Он никогда даже не упоминал о ней! Как всегда, эти проклятые тайны! Он стесняется, - кричит она. – Стыдится семьи!

Билли, как дракон, выдыхает дым и сердито смотрит на нас:

- Знакомое ощущение, я бы тоже не стал вам рассказывать.

О, Табакко-бой, твоя дымовая власть впечатляет! Гораздо больше, чем твои непонятные комментарии.

Мама смотрит в потолок.

- Господи ... За что мне это? ..

- Не начинай, только не сегодня, - тон отца становится угрожающим. - Давай это все остынет. Покажите свое уважение к нашему малого. Марк, иди и встреть свою подругу ...

Он на мгновение задумывается и осмеливается принять это новое в отношении меня слово, которое кажется ему экзотическим блюдом, по которой он совсем не уверен: