- Иди на хер, паскуда.

Ладонь нашего старика появляется между нами в знак примирения.

- Хватит, вы двое. Этот разговор - для паба, а не для дома. Уважайте свою мать.

Поэтому я был счастлив вернуться домой, на Монтгомери-стрит.

Несмотря на то, что соглашение об аренде заключен на его имя (а возможно, именно поэтому), Кайфолом очень редко здесь появляется. Квартира расположена безупречно: на перекрестке с Уоком, как раз между Лейтом и Эдинбургом.

Хотя немного не хватает мебели. В гостиной - только старый диван, пара огромных подушек-кресел и два старых деревянных стула у стола-старой-руины. В спальне стоит диван, который уже на ладан дышит, и старый шкафчик. Вообще, сама комната не просто мала, она - крошечная, но вся набита одеждой Кайфолома.

На кухне тоже есть небольшой столик, два остроумных стула, на которых через старую прогнившую доску на полу можно легко отправиться в темный угол комнаты, и плита, которую и рассмотреть очень сложно, потому что она вся покрыта жиром.

Все это можно оценить под аккомпанемент страшного треска и дребезжания холодильника. Параша ... тут, думаю, я лучше прекращу свой подробный рассказ.

Стук в дверь: это наш домовладелец, Бакстер. У этого старика всегда надутое лицо, но если вспомнить в его присутствии о Гордоне Смите, Лори Рейли или любой другой звезде «Хиббс», его рожа сразу начинает светиться от счастья.

- Говорят, Смит - лучший игрок всех времен, - сразу подмазываюсь к нему я, когда он с устрашающим сопением старого дизельного поезда вынимает из кармана невзрачный старый гроссбух.

Бакстер не видит на один глаз. Однако другой глаз, когда ему необходимо, сверкает огнем. Тот же выглядит, как бритое влагалище из «Пентхауса», покрытое мерзкой слизью.

- Мэтьюз, Финни ... - мечтательно скрипит он, садясь на расшатанный стул на кухне, а потом смачивает пальц слюной и начинает листать страницы. - Из них никто даже рядом не стоял с Гордоном. Мэтта Базби спроси, я еще ни игрока не видел, кто бы играл лучше него.

Второй Призер?

На самом деле, на это мне ему нечего ответить, поэтому я глупо улыбаюсь старой паскуде и делаю вид, что слушаю его воспоминания.

Старый Бакстер скоро уходит, на ходу рассказывая о Бобби Джонстоне. Оставшись наедине с собой, я решаю подрочить, но понимаю, что с ног валюсь после дневной смены у Гиллзланда. Сегодня мы, по крайней мере, выезжали из мастерской и сваривали трубы в пабе, на этот раз на Уильям-стрит. Дождаться не могу, когда вернусь в универ. Мне нравится говорить с ребятами, но когда я приношу на работу книгу, каждый мудак, за исключением Митча, считает своим долгом поглумиться надо мной, но этот мой друг собирается уйти из мастерской, поэтому совсем скоро я останусь там один, мне будет не с кем говорить о серьезных вещах. Однако в меня впереди еще путешествие по Европе вместе с Бисти, Джоанной и Фионой. Конечно, если девушки не шутили и не сдрейфили ехать с нами вместе.

Я смотрю программу «World in Action» о жизни выходцев из Уганды в Великобритании, когда заходит Кайфолом - весь бледный, глаза красные. Он похож на приведение. Когда он так выглядит, значит, случилось что-то действительно серьезное.

- Кок. Он мертв.

- Кок Андерсон? Из-за тебя? Ты, наверное, шутишь!

Да ну нахуй - он только мрачно качает головой, и я понимаю, что это совсем не шутки.

- Он был в коме, его отключили сегодня утром.

Оказывается, что Диксон из бара крепко приложил его и размозжил ему голову. Тот парень - тот еще дрянь, его погнали из полиции за его выходки с заключенными. Каждый коп таким занимается, и это не всегда несправедливо, большинство пьяниц, которых замели на ночь, скорее выберут пару оплеух от какого-то нездорового фашиста, чтобы освободиться утром, чем предстать перед судом. Диксон слишком перестарался, вот его и попросили добровольно покинуть службу.

По крайней мере, так рассказывают. Говорят, это именно он выдвинул обвинения против

Второго Призера после того, как тот подрался с каким-то пьяницей, когда Данфермлайн освободил его на поруки. Впрочем, это мог быть любой другой мудак. Жаль бедного Кока; Кайфолом рассказал, что огоньки на аппарате искусственного дыхания погасли, и он отошел в мир иной. На следующей неделе поступит отчет патологоанатома. Судьба была очень жестокая к этому человеку.

Кайфолом треплет свои волосы снова и снова, качает головой. Слово «блядь» срывается с его губ каждый раз, когда он открывает рот.

- Дженни и дети опустошены, - говорит он, оглядываясь по сторонам, будто впервые оказался в этой квартире и не понимает, где находится. - Пойду опять к ним ... на Банана-Флэтс ... предоставлю им хоть немного моральной поддержки.

И вот теперь я понимаю, что он в настоящем шоке, я никогда в жизни не слышал, чтобы он называл Банана-Флэтс «Кейблз Винд Хауз», разве что в том случае, когда пытался произвести впечатление на какую чику с фестиваля.

- Дело в том ... - он смотрит в сторону, затем переводит несчастный взгляд на меня, - ... что я немного ширнулся герою, когда все это случилось ...

-ЧТО?

- Завис у параши в том баре, ширнулся тем, что мы у Лебедя приобрели. Когда вышел, сразу узнал, что тот коп ебаный убил Кока.

Ну что за на хуй ...

- О'кей, - выдавливаю из себя я, не в силах скрыть разочарование, потому что мы договорились с ним сделать это вместе. Должен признать, я и сам чуть не соблазнился на героин после вечера с Франко. Он все рассказывал и рассказывал о том, как же охуенный классно трахается Джун, изредка отвлекаясь на изложение своего видения церемонии награждения премиями герцога Эдинбургского; потом рассказывал, как его когда-то пырнули ножом, и о несчастных неудачниках, которым «повезло» при этом присутствовать.

Кайфолом на мгновение отвлекается от Кока; он пристально смотрит на меня:

- А ты тоже не удержался?

- Весь пакет у тебя! Как я, на хуй, мог «не удержаться»?

- Мог снова сходить к Джонни.

И тут я понимаю, что если бы Бэгби не вытащил меня из дома и мы с ним не напились, то я, пожалуй, так и сделал.

- Нет, - отвечаю я и вдруг начинаю паниковать: - У тебя же еще осталось, да? Ты не все выжрал?

- Нет-нет, я взял маленькую долю. Там почти целый грамм остался - ответил он, вытаскивая из кармана пакетик и показывая мне, что почти все на месте. - Может быть ... возьмем немного, а?

- Нет, - я довольно легко могу отказаться; пока что.

- Слушай, я слишком сильно возбудился от него, - признает Кайфолом, - было трудно, когда это дерьмо исходило из организма, меня даже вырубило ненадолго. Теперь я уважаю эту дурь; но собираюсь вернуться к спиду, прямо сейчас, - рассказывает он, собирая табак из пепельницы, которую мы сделали когда-то из банки пива «Экспорт», набивает косяк, заворачивает его и затягивается. - Будешь?

- Нет, просто хочу посмотреть телевизор, - отказываюсь я.

- Ладно, увидимся, - поднимается со стула он.

- Я заплатил за квартиру. Бакстер заходил.

- Хороший мальчик, я потом отдам. Скоро вернусь, - говорит он и исчезает.

Нет никакого смысла, чтобы давить на него и пытаться забрать деньги прямо сейчас, после всего, что ему пришлось пережить, к тому же я слишком рад остаться в одиночестве. Я решаю подрочить, представляя себе ту худенькую девушку с огромными зубами, которая работала в булочной в Абердине. Но только я устраиваю свою тушку на драном коричневом диване, то сразу чувствую как-то странно; мне хочется героина. Надо было забрать наркоту в Кайфолома. Блядь. Мне бы могло быть сейчас так хорошо, еще один замечательный вечер.

Я звоню Джонни, но он не отвечает, поэтому хватаю куртку и направляюсь к Мэтти. Он открывает дверь, его лицо бледное, черные волосы висят сосульками так, чтобы прикрыть его преждевременные залысины на висках. В его раскосых глазах ощущается подозрение, и он несколько успокаивается, только когда видит, что я пришел один.

Из его ноздри вытекает ручей соплей, бежит через всю иссушенную щеку, похожую на шрам. Подавляющее большинство времени он валяется на диване в полудреме. Такова у Мэтти ущербная судьба - всегда ему достаются только остатки с чужой трапезы.