Используя свои связи, Андрей уже после развода умудрился прописать в квартиру бывшей жены ещё и свою мать. И теперь получалось нечто невообразимое: в трёхкомнатной квартире, согласно прописке, живут якобы не только Зинаида со своим сыном, но и её дочь, её бывший муж, а также мать бывшего мужа, которой якобы жить больше негде и которая якобы смертельно больна раком и нуждается в уходе и комфорте. Легко себе представить, как такая квартира была бы поделена судом между бывшими супругами, исходя из того, что семья Зинаиды — это теперь только она сама и её сын. И никто больше.

Но и этого Андрею было мало — он приводил к себе гостей, устраивая демонстративно шумные кутежи, преувеличенно громко шутил с ними, хохотал, пел песни, по пьяному делу громким голосом рассказывал присутствующим гадости о своей бывшей жене… Хорошо ещё хоть не приводил к себе разлучницу — и на том спасибо.

Время от времени приходила и мать Андрея. И тоже с ночёвкой — это, чтобы все соседи видели, что она здесь живёт на самом деле и в случае нового суда подтвердили бы это. И приходила — когда одна, а когда и не одна, а опять же со своим сыном и с внучкой Ксюшей. (Эта последняя никогда, впрочем, ночевать не оставалась.) И тогда все трое — бывший муж, бывшая свекровь и бывшая дочь — располагались в одной из комнат или на кухне и заводили там между собою свой собственный разговор, не привлекая к нему Зинаиду. А разговор всегда получался на единственную тему: какая она, эта бывшая жена, бывшая сноха и бывшая мать — дрянь. Громкими голосами, с матом-перематом они час за часом посылали оттуда на голову Зинаиды проклятье за проклятьем.

Фактически это было медленным, планомерным убийством. Иногда двое взрослых отправляли в комнату к Зинаиде самого младшего из своей компании. Девочке ставилась задача: пойти и оповестить мать о том, что она шлюха, потаскуха, проститутка или что-нибудь ещё в этом роде или даже похуже. И Ксюша выполняла предписание — являлась к женщине, которая её когда-то родила и вынянчила, являлась — и всё это выкрикивала ей в лицо. И делала она это так страстно, так старательно, так по-детски и по-женски жестоко, что из всех испытаний именно это и было для Зинаиды самым ужасным.

Зинаида только плакала в ответ, а её сын Олег был ещё слишком мал и слаб, чтобы что-то возражать. Оставаясь на стороне матери, он замыкался в себе и многозначительно молчал. Молчал, накапливая в себе что-то к той поре, когда он повзрослеет и войдёт в силу. «Мама, — твердил он в такие минуты шёпотом, — когда я вырасту, тебя никто не посмеет обидеть».

А в остальное время Андрей жил в квартире у своей новой жены, а дочь жила вместе с бабушкой в другой квартире — огромной и богато обставленной, где на четыре комнаты их было только двое жильцов. Бывшая свекровь ничем на самом деле не болела и даже более того — отличалась бычьим здоровьем и купалась в Дону круглый год. И ни в какой жилплощади ни Андрей, ни его мать на самом деле не нуждались.

Зина же всё чаще и чаще впадала в какие-то новые и страшные состояния: часами могла лежать и смотреть в одну точку, всё забывала и всё роняла. Она всегда была чистюлей и хорошею хозяйкой; она и сейчас оставалась такою же, но делала всё, что нужно, чисто механически. И всё время плакала и плакала. Стирала бельё — и плакала, подметала пол — и плакала, готовила еду — и плакала… Сын, как всегда, жалел мать. А дочь смотрела на мать то насмешливо, то с презрением; иногда в ней что-то как бы прорывалось, и тогда она тоже пыталась жалеть маму, но — получалось у неё это неуклюже, потому что на самом деле ни жалости, не любви — не было.

Потом наступило уже и такое время, когда Зина забывала покормить сына, и голодный мальчик уходил к бабушке, и та кормила его и уговаривала остаться у неё навсегда. Олег, посидев и поплакав в гостях у бабушки и старшей сестры, всё-таки каждый раз находил в себе силы встать и уйти от них назад к маме. Это был настоящий мужчина, хотя и маленький!

И вот случилось: однажды Зина так наревелась, что совсем потеряла голову и приняла смертельную дозу успокоительных таблеток — сто штук!

Было это 4-го ноября 1994-го года.

Спасение пришло от её мучительницы: бывшая свекровь отперла дверь квартиры своим ключом и по-хозяйски вошла неё. В комнате, выходящей окнами на северную сторону, она обнаружила свою бывшую сноху — та лежала на диване без признаков жизни, а рядом на ковре валялись опустошённые упаковки. И пустой стакан из-под воды.

Бывшая свекровь вызвала реанимационную машину. Та примчалась. Воя сиренами, понеслась в близлежащую больницу.

Те, кому доводилось ненадолго отлучаться из этой жизни в ту, потустороннюю, и потом возвращаться назад, неизменно описывают одно и то же ощущение: полёт через длинную трубу или тоннель, в конце которых видится слабый свет, как надежда на то, что там, в тех краях, тоже что-нибудь да будет.

Примерно то же самое видела и Зина: покидая жизнь, её душа проносилась через огромную металлическую трубу, в конце которой слабо мерцал какой-то неясный свет…

Её спасли. Как и ценою каких усилий, на грани чего и чего она побывала — это не важно. Спасли и всё тут. Потом в больницу приходил бывший муж с детьми. Дети спрашивали: «Мама, ну зачем ты так?» А муж — муж почти что жалел…

А потом она выписалась из больницы.

Бывший муж, который имел теперь новую жену, но время от времени приходил в эту квартиру и демонстративно оставался ночевать в ней; дочь, которая продолжала жить у бывшей свекрови и не признавала над собою власти матери; сын, который остался верен маме; предстоящий суд о разделе квартиры — всё оставалось в силе, ничто не отменялось.

А однажды бывший муж сказал:

— Знаем мы эти штучки! Хотела бы умереть по-настоящему, то и умерла бы. А так — дешёвый номер! Сыграла на публику, устроила спектакль, чтобы разжалобить судей, когда дойдёт до раздела квартиры.

Мысль о том, что можно было бы и отменить суд, ему и не приходила в голову.

Вскоре приехала из Белореченска Зинина мать. Она ещё ничего не знала. Знала о том, что развелись — вот это и всё.

Дверь ей открыл Андрей.

Раздеваясь в прихожей и возясь с сумками, бывшая теперь уже тёща по привычке спрашивала:

— Ну что у вас тут — все живы-здоровы? А Зина где? Дома?

— Дома, дома, — недовольно буркнул Андрей.

— А чего это она не выходит, не слышит, что ли, что мать к ней приехала?

— Да она там лежит… Больная… В себя приходит…

— Господи, да что случилась-то?

— Да ничего особенного! Траванулась сдуру, вот теперь и очухивается.

— Как — траванулась?

— Это вы у неё спросите, — небрежно бросил Андрей и прошёл в свою комнату.

За день до суда Зина решила сделать так, как ей посоветовали знающие люди: надо, мол, в один день сходить в три церкви и поставить по три свечи возле таких-то и таких-то икон — у Николая-угодника, у Казанской Божьей Матери и так далее — по списку. Научно обоснованному и проверенному. А тогда и будет толк…

Посетить ТРИ православных храма в Ростове-на-Дону — задача очень даже не из простых. После семидесятилетнего коммунистического правления — храмов такой экзотической ориентации в Ростове осталось маловато. В основной части города их было всего два: возле Старого базара — величественный собор с золотыми куполами да на Братском кладбище — маленькая церквушка. Были и ещё две маленьких церкви, но на таком сильном удалении от центра города и в таких запутанных дебрях, что об их существовании не всякий ростовчанин даже и догадывался.

Зина, отправилась сначала в Александровку и отыскала-таки в этой части города церквушку, потом она приехала на Братское кладбище и посетила тамошнюю церковь, и только под конец она пришла в величественный собор с золотыми куполами…