— И тогда он мне сказал: или ты постигаешь латынь, или ты никогда не станешь врачом! Ну я тогда и сама призадумалась уже всерьёз: а какой же врач без латыни? И взялась после этого за ум. Ты не представляешь, Зиночка, я всегда мечтала быть гинекологом. Боже, я всегда мечтала об этом!

Зиночка при этих словах в знак согласия и понимания облизывает кончики пальцев, выпачканные в чём-то невообразимо вкусном.

Я слушаю.

— Это ведь и бабки шальные, и полезные знакомства, и почёт, и уважение, и связи, и просто — интересная работа. Кропотливая. Мужики — они ведь такие сволочи! После них у женщин всегда так много неприятностей!

Тут Зиночка усиленно кивает головою. И в это время на кухне появляется проснувшийся от всей этой болтовни Олежек — симпатичный белобрысый мальчик. Увидев то, чем занимается мама, начинает канючить сонным голосом:

— Мама, дай мне кекса! Я очень люблю, когда ты делаешь такой кекс!

— Ну какой кекс посреди ночи!

— Ну вы же едите. Почему мне нельзя?

— Мы — взрослые. А ты — ребёнок. Завтра поешь, а пока марш в свой туалет да ложись-ка спать!

— Так вот я о мужиках, — продолжает Лариса, дождавшись, когда Олег окончательно уйдёт спать в свою комнату. — Им бы, гадам, лишь бы своё сделать, а что там у женщины после них — это ведь им, паразитам, неинтересно…

— Ой, и не говори! — тяжело вздыхает Зина.

— И тогда всё спасение — только в гинекологе! А я люблю приносить людям пользу. Терпеть не могу напыщенных слов, но это — моя жизненная позиция, Зиночка, моё кредо: быть полноценным членом общества! И вот представь: на пути к этой цели стоит латынь… Это какой-то бред сумасшедшего, а не язык! А эти древние римляне — просто маньяки какие-то! Разве можно было придумать такой язык!..

Зина сочувственно кивает.

— А врачом так хочется стать. А значит, и латынь надо учить. И вот тут в моей жизни появился Павлик.

— Павлик у меня молодец, — с гордостью за меня говорит Зина.

Ларисочка делает мощную затяжку и окутывается облаком дыма.

— Молодец-то молодец, но тоже — извращенец тот ещё.

— Паша? Извращенец? Никогда не поверю!

— Я, конечно, не в ТОМ смысле. Не в обычном. В обычном смысле он — нормален. Но вместе с тем, посуди сама: разве может нормальный человек знать в совершенстве латинский язык да ещё и получать от него кайф?

— А он получает?

— Ещё как! Он обалдевает от этой своей латыни! Он, оказывается, ещё в университете проникся к ней любовью на всю оставшуюся жизнь! Любил только одну её и никогда ей не изменял!

— Кому не изменял?

— Латыни!

— Так она ж ведь не живая!

— Вот то-то же и оно! Я теперь понимаю, почему жена сбежала от него в Испанию.

— Почему?

Ларисочка глубокомысленно затягивается табачным дымом и, хотя и видит, что я нахожусь совсем недалеко и всё прекрасно слышу, говорит заговорщическим и комическим шёпотом:

— По-моему, латинский язык заменяет ему женщину. Ну а какая ж баба вытерпит измену?

— Какой ужас!

— Так что, если бы не я в его жизни…

Где-то проносились поезда — пассажирские, товарные, я их легко различал по звуку. Отрывисто гудели маневровые тепловозы и грохотали формируемые составы, которые то и дело загонялись то на один путь, то на другой, то на третий, то на четвёртый… Голоса диспетчеров перекликались над железнодорожным полотном близлежащей станции. Я тогда слушал всё это и посмеивался. Зачем с женщинами спорить? Они всё равно ничего не поймут.

Потом события развивались так: Олег проснулся утром и перед уходом в школу получил кусок маминого кекса, а Лёня-банкир в тот же день выздоровел, после чего вся эта Ларисина ценная информация была целенаправленно доведена Зинаидой до сведения своего любовника: мол, наш Павлик безумно влюблён в латынь.

И Лёня-банкир успокоился ещё больше насчёт возможной конкуренции с моей стороны. Латинист — это не настоящий мужчина. Это что-то вроде гомосексуалиста. И оставлять свою собственную женщину в одной квартире с ненастоящим мужчиной — не страшно. А даже и полезно. Что-то вроде шута, сторожа или комнатной собачки.

Как-то так получилось, что я потом расстался с Ларисой — она под моим руководством хорошо усвоила эту безумную латынь, благополучно сдала экзамен и вскоре потеряла ко мне интерес. А я — к ней. Впрочем, расстались мы, хотя и без особого сожаления, но как-то мирно и по-хорошему.

При всём своём корыстолюбии она так даже и некоторые вещи свои оставила у меня, включая и потрясающе красивый и дорогой халатик из Венеции. При встрече в институте я ей напомнил о вещах, но она со смехом ответила:

— Подаришь той следующей, что у тебя будет после меня.

— Я так и сделаю, — пообещал я.

И сдержал своё слово.

Второй хулиганский поступок с добыванием новой женщины я совершил просто и хладнокровно: пошёл в девятиэтажное здание одного рабочего общежития, где по моим сведениям проживало великое множество беженцев и беженок из горячих точек бывшего Советского Союза, мгновенно нашёл общий язык с комендантшей. И вот она, перебрав в уме несколько вариантов, остановила свой выбор на Валентине, 1972-го года рождения, из 248-й комнаты… Молодая женщина не так давно потеряла в Таджикистане мужа и единственного ребёнка и теперь вместе с матерью ютится в перенаселённой комнатушке…

Затем комендантша представила мне эту Валентину — скромную, симпатичную девушку двадцати пяти лет, русскую, блондинку с голубыми глазами, как я и заказывал. Представила и меня Валентине: отрекомендовала меня в качестве человека положительного и приличного. Мол, принимай от него любое предложение, дурой будешь, если откажешься. Тебе, в твоём-то положении, — не до гордости. Потом заговорил я: нужна приходящая домработница, чтобы мне стирала, гладила, готовила — хотя бы два-три раза в неделю; платить много я не смогу, и, если мои условия ей не подходят, то — общежитие большое, а комендантша — моя старая знакомая. Найду десяток других женщин.

Валентина тут же согласилась. И так всё потом и вышло, как я перед этим запланировал: вначале она у меня была домработницей, а позже стала выполнять и другие, более сложные функции.

Это была совершенно безропотная, с каким-то феодально-азиатским мышлением женщина, готовая подчиниться любому хозяину. Если бы я стал её оскорблять или избивать, она бы, наверное, смирилась и с этим. Ничего подобного я, конечно, не делал — обращался с нею, как добрый хозяин, вот и всё… И на тот момент, с какого я начал свою историю, именно эта женщина и была при мне единственною спутницей жизни. Характерно, что и Зинаида с какого-то времени прониклась твёрдым убеждением, что я и Валентина — самые настоящие муж и жена. Я уверял её, что это не так, но Зинаида оставалась при своём мнении.

Однажды она сказала мне:

— Ты и не представляешь, как я рада, что и у тебя кто-то есть! Мне так было жалко тебя, когда ты после ухода Ларисы остался совсем один в этой своей комнате… И мне всё время казалось, что мой долг непременно переспать с тобою, чтобы тебе стало легче…

— Ну и переспала бы!

— Но ведь я — почти что замужем… И ты… ты — мужчина не совсем моего типа!.. Ты не обижаешься?

— Нет. Тем более, что и ты женщина совсем не моего типа.

— Ой, правда? Я так рада, что у нас с тобою разъяснился этот вопрос! Я тебя люблю, но — как брата, как родного человека… Мне с тобою так хорошо! А теперь, когда ты нашёл себе кого-то, у меня на душе стало спокойнее!..

И ещё одна Зинаидина заявка:

— Я всё понимаю: единственный порядочный мужчина, какого я когда-либо знала, это ты. Но так уж получилось, что Лёня встретился мне в жизни раньше тебя — всего на каких-то два месяца! — и как бы занял то место, какое мог бы занять ты. Ну а теперь-то, когда место уже занято, разве ж я могу так вот просто взять и выставить человека за дверь? Значит, такова моя судьба…