Учётчик впервые поднял взгляд на его лицо. Глаза под козырьком фуражки были запавшие и тусклые. По сторонам от стола громоздились корпуса расчетных и печатных машин с блестящими рычагами и шкалами, и сам учётчик казался какой-то частью огромного механизма.

— Вы можете подать прошение об аудиенции у префекта права, — промолвил он. — Уверяю, вам её предоставят в ближайшие дни: господин префект сейчас в отъезде. Просто заполните вот эту форму.

Хилл сдался. Ожидание ему не подходило. Будь у инспектора сведения о мальчишках, он сделал бы выводы, и дальше действовал бы сам. А так… Оставалась последняя ниточка — обратиться к тому, кого станут слушать.

— Хочу подать. Но не прошение, а срочную депешу в столицу. Надеюсь, для этого запрос не нужен? — съязвил он.

— Не нужен. — Учётчик набрал команду на рычагах машины, та застрекотала и выплюнула кусочек бумаги. — Вот с этим прямо по коридору…

Пневматический лифт бесшумно вознёс Хилла наверх в рубку связи. Круглые окна выходили на три стороны — туда, где на перевалах высились башни светового телеграфа.

— Запишите сообщение, и я его передам. — Сигнальщик подал Хиллу листок и карандаш. — За восклицательные знаки и запятые отдельная допла…

— Я сам! — перебил Хилл. Уселся за пульт, размял пальцы и пробежался взглядом по рядам рычажков-клавиш, как музыкант по нотам. В памяти всплыли полузабытые коды и команды.

И вот уже на крыше вспыхнула батарея прожекторов, и защёлкали заслонки, отмеряя серии вспышек. И от башни к башне, по цепочке, понеслось на восток сообщение. Код получателя, номер отправителя — и мешанина букв и цифр, бессмысленная для любого. Лишь паре десятков человек на всю Империю было известно значение шифровки. Всего два слова:

«Я НАШЁЛ».

* * *

Гай проводил Рина до остановки монорельса, и напоследок взял с него слово ехать прямо домой и не ввязываться в неприятности. Рин пообещал, но слово не сдержал, и сошёл на набережной. Постоял немного под фонарями вдоль парапета над холодными свинцовыми водами реки, боязливо взглянул в затянутое тучами небо, и зашагал к Рыночному Мосту.

Крытый мост был самым широким на реке — настоящая улица на опорах-«быках». Могучие стропила крыши перекрещивались в полумраке высоко над головой, будто ветви деревьев в лесу; между ними порхали птицы.

Под крышей раскинулось царство пёстрых цветов, бьющих в нос ароматов и шума. По сторонам от центрального прохода теснились бесчисленные лавки — от простых прилавков под матерчатыми навесами, до магазинчиков с вывесками и зарешеченными окнами. Сотни стеклянных и бумажных фонарей рассеивали полумрак. Со стропил свешивались длинные стяги, расшитые рекламными лозунгами.

— …Рыба! Живая рыба!

— Овощи, фрукты! Свежий завоз с Востока, лучше не бывает!

— Ремонт часов! Детали, пружины, стёкла!

Пестрота одежд, пестрота товаров, пестрота лиц. Тут были и светлокожие люди Вечерней провинции; и заезжие смуглолицые южане с бусинами в волосах и густым акцентом. И черноусые горцы в клетчатых плащах за прилавками с расписной посудой. И какие-то замызганные личности в обносках, похожие на подземных «морлоков» из страшных городских сказок, и торгующие с рук сомнительной мелочёвкой…

И все покупали, продавали, расхваливали товар, торговались и бранились. Зеленные лавки бросались в глаза грудами ярких плодов, причём мелковатые и неказистые дары предгорных ферм проигрывали лоснящимся, наливным овощам и фруктам под вывесками с гербом Утренней провинции. Мясники пластали ножами багровое и нежно-розовое мясо, взвешивали на крюках окорока, зачёрпывали ковшами жабьи лапки из кадушек с рассолом. Бедняки-поны толпились у лавок, где продавались «комбрики» — комбинированные брикеты, прессованные батончики из грибной шелухи и жабятины, пища бедноты. Рыба — и разложенная рядами в ледяном крошеве, и живая, плавающая в стеклянных баках. Уличный музыкант, маленький человек с буйными волосами, нещадно терзал скрипку, будто старался заглушить механическое пение фонографа с другого конца моста — там помещалась музыкальная лавка.

— Прогнозы! Самые точные прогнозы! — надрывался рыночный гадальщик в сером балахоне: его закуток меж двух лавок был сплошь завешан бумажками с какими-то схемами и формулами. — Узнайте, что ждёт рынок! Грядут перемены: пошатнётся курс часа! Упадёт говядина, и поднимется сахар! Не упустите выгоду! — Гадальщиков можно было встретить на любом базаре. Имперский рынок был подвержен непредсказуемым перепадам цен, вызванным загадочной деятельностью Ведомств где-то в верхах. Гадальщики занимались анализом колебаний цены — как древние жрецы Былого Мира, толковавшие волю богов по облакам и грому — и предсказывали, что подорожает или подешевеет.

— Игрушки, заводные игрушки!

— Э, молодой, купи птичку! — шепеляво окликнул Рина торговец-северянин, бледный и беловолосый, с синими татуировками на впалых щеках. При виде «птички» Рин нервно сглотнул. В клетке из лозы сидел самый настоящий карлун — здоровенная глянцево-чёрная тварь, закутанная в кожистые крылья. Безглазая голова с какими-то рожками вроде улиточьих повернулась на голос, карлун разинул клюв, обнажив кольчатую глотку — и пронзительно, визгливо заорал на весь рынок. — Слышь, как поёт, э? — осклабился болотник. — Хате сторож будет, любого вора учует…

— А ну, убери тварюку, поганец бледный! — завопила соседка-торговка. — Беду накликивает!

Рин поспешно отошёл. Он знал, что Ночная провинция — прибежище всякой жути, и знакомиться с ней поближе не желал.

У мясника он купил баранины и колбасы, у булочника пару лепёшек. Когда подошёл к зеленному прилавку и взглянул на доску с написанными мелом ценами, не поверил глазам:

— Как? Неделя — за пучок шпината?

— А чего хотел, — насупилась толстая тётка-зеленщица. — На товар с Востока новые пошлины ввели, у них там какой-то мучной болячкой всю зелень побило. Нам тоже жить на что-то надо!

Рин всё же купил два пучка, и с тоской подумал, что обратиться к гадальщику не мешает.

— Хей, lashool! Красавчик! — У самого выхода с рынка его привлёк звонкий голос. Он обернулся, и встретился взглядом с круглолицей девушкой не старше его самого. Одетая в пёструю юбку и белую рубаху с чёрным узорчатым жилетом, рыжие кудри из-под головной повязки рассыпались по плечам. Девушка сидела на ветхой циновке, и перед ней были разложены всякие безделушки — расписные керамические медальоны и бусы, резные костяные украшения, деревянные свистульки.

— Купи талисман, хороший, — улыбнулась девушка. — На удачу, на любовь, просто для красы! — Она обвела свой товар широким жестом; на запястье её красовался широкий кожаный браслет.

— Да я такого не ношу… — Рин понял, что перед ним кочевница-пэйви. Вечных бродяг в Империи не любили, и если их караваны впускали в города — то останавливаться разрешали только в поннерах.

— Так не себе! Lackin, девчонке своей подаришь! — Бродяжка чмокнула губами и озорно подмигнула.

— Нет у меня девушки, — смутился Рин.

— Ну, так kameir, маме.

Рин лишь вздохнул.

— И мамы нету? — Девушка огорчённо вздёрнула брови. — О-о, бедная, одинокая душа! Сглазил тебя кто-то, никак?

— Извините, мне идти надо. — Рин слышал, что пэйви мёдом не корми, только дай кого-нибудь надурить.

— Постой, bonar! — Голос кочевницы стал почти жалобным. — Купи хоть что-нибудь. У меня в kawmpa… дома трое братиков, нам совсем нечего есть будет, а в ваших трущобах ничего не выпросишь, все злые, как псы. Пожалуйста!

Рин припомнил недавнюю встречу с трущобными мальчишками. Представил, каково этой девочке и всем её родным в окружении подобных рож — и не выдержал.

— Ладно. Я возьму… вот это. — Он наугад показал на костяную свистульку на шнурке.

— Bona выбор! — заулыбалась девушка. Вскочила на ноги, и сама накинула шнурок Рину на шею. — Амулет от ночного духа! Его пение сохранит тебя в ночи.

— Ну, ночь-то мне здесь не грозит! — попробовал пошутить Рин.

— Не зарекайся, — неожиданно серьёзно возразила кочевница. — Никогда не знаешь, где в пути ночь застанет… Нет, не надо! — помотала она головой, когда мальчишка достал из воздуха пару монет. — Не нужно ваших wedj, лучше просто дай хлеба.