— Граждане Империи! — загремел над улицами и крышами голос из рупоров. — Добро пожаловать в новый день! Прослушайте регулярные новости…
Коул проснулся за минуту до побудки — привычка не подвела. Не открывая глаз, он ещё немного понежился в тепле под одеялом, отсчитывая тиканье Часов на запястье: а потом взревел гудок, и он сел в постели.
— Граждане Империи! — раздалось с улицы. — Добро пожаловать в новый…
— Доброе утро, сынок! — Этель уже хозяйничала у плиты, и на сковородке ароматно шкворчала грудинка.
— Доброе, мам! — Коул вскочил с кровати и побежал умываться.
Единственную комнату в их квартире занимала мама, Коул же спал в кухне, на лежаке за ширмой. Мама вечно сокрушалась, что «юноше нужна своя комната», но Коул удовлетворился тем, что обклеил стену над кроватью яркими плакатами с чемпионами Машинных Боёв. Хотя на комнату кухонька не тянула — тесная, с единственным мутным окошком под потолком, выходящим на крышу пристроенной к дому котельной.
— Сегодня, — вещал громкоговоритель, и голос пронизывал весь дом, от крыш до подвалов, — указом Вечного объявлено начало подготовки к празднику Объединения! Во всех округах пройдут торжественные митинги; праздник состоится в ближайшее время, о чём будет…
В крохотной комнатушке санузла Коул сгорбился над раковиной и жестоко драил щёткой зубы.
— Вчера в Четырнадцатом округе Дневной провинции усилиями доблестной Чёрной Гвардии была уничтожена банда «ломщиков». Долгое время они устраивали акты саботажа и взрывы на заводах и железнодорожных путях. Выжившие преступники предстанут перед судом Вечного. Слава армии и Чёрной Гвардии, нашим храбрым…
— Тебе сколько яиц в омлет, три или два? — крикнула мама из кухни.
— Дфа! — Коул прополоскал рот и взял бритву. Горячая вода опять едва текла, змей побери.
— В преддверии праздника, — не смолкал голос, — в столице будет проведён парад Благодарения. Отряды юных патриотов из Союза Имперской Молодёжи с развёрнутыми знамёнами, под марши, пройдут по главным улицам в знак благодарности и любви нации к Вечному! В едином порыве…
Коул поморщился, чуть не порезавшись. Вот удовольствие-то, с утра про симовцев слушать, ешь их гидра!
— На Железной Арене в Клокштадте, главном городе Вечерней Провинции, сравнительно скоро пройдёт турнир Заводных Игр. В программе состязания хронистов, выставка часовых механизмов, гонки рельсовых экипажей — и любимое развлечение тысяч болельщиков, Машинные Бои! Его точнейшесть наместник Вечерней провинции Бертольд Хайзенберг лично…
Вот это другое дело! Коул давно хотел побывать на Боях, но об этом нечего было и думать. Клокшадт к югу отсюда, в Девятнадцатом округе, а для поездок нужно особое разрешение Магистрата. Да и билеты дороги.
Коул умылся теплой водичкой и прошёл на кухню. Он успел разделаться с омлетом почти наполовину, когда в дверь постучали.
— Здравствуйте, Этель, душа моя! — Упитанная тётушка в домашней накидке радушно улыбнулась с порога. — Как поживаете?
— Спасибо, хорошо, госпожа Снелл. Что-то случилось?
— Я к вашему сыну! — Соседка заглянула через плечо мамы в квартиру. — Коул, милый! У меня взбивалка сломалась, не мог бы ты?.. — Кухонная взбивалка, заводная с двумя проволочными венчиками, легла на стол перед Коулом.
— Как дела, госпожа Снелл? — Этель налила гостье чаю. — Есть вести от Алвина?
— О, конечно! Недавно пришло ещё одно письмо. У них всё хорошо, их перевели в теплицы, теперь выращивают апельсины, представляете? Алвин часто пишет; он такой хороший мальчик… — Соседка вздохнула.
Коул ещё помнил день, когда Алвина, сына госпожи Снелл, взяла полиция. В Империи за малые преступления обычно приговаривали к «искуплению» — общественным работам. «Искупленцы» под конвоем подметали улицы, таскали грузы, мостили тротуары. Большинство выслуживали прощение; но особо провинившихся депортировали в другие округа, чтобы там начать новую жизнь.
Закон Империи запрещал хранение предметов, напоминавших о прошлом. Того, что было когда-то, больше нет — а значит, отвлекаться на мысли о нём бессмысленно: так твердили чиновники, так учили жрецы. Именно поэтому не велось никаких хроник, а новости выходили только в виде звуковых записей.
То же и с людьми. Личные вещи каждого гражданина помечались его часовым номером, и когда он умирал или попадал на каторгу, его имущество изымали и перепродавали. Всё, что твоё — то общее, и это справедливо. (Исключение делалось лишь для наград и грамот). Алвин подделывал номера на вещах умерших, «переписывая» их на родственников и друзей. Его депортировали на восток, в Утреннюю провинцию — и спасибо, что с правом переписки.
— Такой хороший мальчик… — повторила соседка. Коул между тем успел разобрать взбивалку; не глядя, рассеянно наколол остатки омлета на венчик вместо вилки и отправил в рот.
— Фё яфно!.. всё ясно. Надо будет кое-что заменить. Оставьте мне, завтра готово будет.
— Спасибо, милый мальчик! Не знаю, как тебя и отблаго…
— Неделя.
— Ох! Так дорого?
— Вовсе не дорого, в мастерских за такое по полмесяца берут. Ну, всё, побежал! — Коул вскочил со стула и схватил сумку с книгами. — Пока, мамуль!
* * *
Явившись на завод, Коул сразу понял — что-то случилось. Повсюду суетились рабочие, и все казались занятыми не своим делом. Механики несли кипы бумаг, мастеровые тащили стулья и скатанные ковры. Тут и там мелькали учётчики в форменных шляпах-котелках, что-то черкали в картонных планшетках и щёлкали счётами, внося подобие порядка в непонятную суету.
— Чего стоишь? — Не успел Коул осмотреться, как толпа подхватила его, и вот он уже оказался среди мальчишек, тащивших вёдра с краской и малярные кисти. По пути они разминулись с рабочими, волокущими резной письменный стол из кабинета Геруда.
— Аккуратней! — одышливо взывал Геруд, спеша следом. — Полировку сдерёте, я с вас шкуру сдеру!..
Всё выяснилось уже потом, за работой. Как оказалось, «в ближайшее время» (что означало, от недели до двух) на завод должен был явиться с проверкой инспектор из столицы. Вмиг обнаружилась масса нерешённых проблем вроде некрашеных стен, завала в документации, и самое главное — до сих пор не пущенного в работу нового станка! Потому Геруд и затеял спешный переезд. Обычно он занимал просторный и светлый кабинет, но к приезду начальства быстро перебирался в маленькую комнатку в угловом корпусе.
Так что день Коула прошёл в трудах. Сначала он вместе с другими ребятами красил стены коридоров зелёной краской, потом таскал из архивов стопки пыльных до чиху картонных папок. Их даже усадили вырезать бумажные цветы для гирлянд, чтобы украсить холл… Казалось, этому конца не будет.
— Ровнее мажьте, ровнее! — командовал главный заводской механик Трепке, нескладный рябой юнец с усиками, то и дело возникая рядом, чтобы раздать «ценные» указания. — Кистью не маши, змеёныш, брызги летят! Куда тащите, олухи? В третий цех! — Невежа и болван, Трепке был ставленником Геруда, на заводе его терпеть не могли, и за глаза прозвали «Тряпкой».
Возвращаясь после обеда из столовой, Коул заметил Рензика и его дружков, курящих за углом корпуса.
— Эй, ворона! — Коул не обернулся. — Коул, эй! — повысил голос Рензик. — Иди сюда, дельце есть.
— Какое ещё у тебя дельце?
— Серьёзное. — Рензик затянулся. — Это, как его, бизнес-приложение!
— Предложение.
— Да плевать. Ты ж всякие штуки чинишь? Ну так, скоро твоему делу конец!
— Это ещё почему? — ровным голосом спросил Коул.
— А потому. Скоро все ремонтники в Тёмном городе от треста работать будут. «Мастерские Трудла», слыхал? — Рензик ткнул в его сторону сигаретой. — Господин Трудл важный человек, сам Магистрат с ним контракты заключает. И теперь весь ремонт под ним. Либо на Трудла работаешь, либо вообще не работаешь, понял?
— Не понял. — Коул помнил Трудла, хозяина механических мастерских в Рычажном районе, неопрятного громилу в штанах с подтяжками и с вечной сигарой в зубах. — Не понял, каким боком тут ты, Ренз. Тебя Трудл на работу взял, что ли? Ты ж даже гайку на болт не накрутишь!
