События 1492 года: Колумб открыл Америку. Год предполагаемого конца света, основанного на предсказании Византийской православной церкви, что «сей мир сотворён на 7000 лет». Год окончания реконкисты, на Пиренейском полуострове занята последняя арабская крепость – Гранада. Пьетро Антонио Солари (Пётр Антонин Фрязин) полностью достроил Спасскую башню Кремля. Князь Семен Курбский Пустозёрск. 1499 Россию холодом пугать – что девку парнем! …Река для воинства надежнее дорог. Где место выбрано, – дымиться кашеварням и спорым розмыслам сооружать острог. Попробуй хоть на миг не думать о наказе, но князю видится, что здесь, у озерца, завяжется клубок величия и мрази, тщеты и святости, начала и конца. Однако что за прок загадывать загадки? Москве ни до чего печали никакой: ей важно, что песец и соболь тут в достатке, власатый элефант и бегемот морской. Умолкли топоры, все, стало быть, готово, не важно – сколько рук, а важно мастерство. Внушителен острог у озера Пустого: уж выберет Москва, – зачем и для чего. В резонах княжеских не разберешься толком, клепай, что говорят, на все один ответ, — столицей сделают, объявят ли поселком, но город выстоит четыре сотни лет. Отсюда полетит великая крамола, что писано пером, – то прогремит, как гром. Однако ж и страна! Еще и нет раскола, но тень грядущая маячит над костром. Ну ладно, в будущем не смыслим ни бельмеса. Что мы построили? Больницу ли, тюрьму? А глянуть в прошлое, – там черная завеса, и глупо пялиться в дымящуюся тьму. Потеря имени – печальная утрата, и, сколько почестей и лавров ни стяжай, прославишься не ты, а внук родного брата, известный князь Андрей, сваливший за Можай. Острог среди снегов стоит холодной стенью, — хоть ужас будущий родиться не готов, но край приговорен к святому запустенью в высоких пламенах сгорающих скитов. Одни лишь звезды здесь, и нет другого света, Печора вечности меж пальцами течет; и слышен тихий треск, и каждый знает: это Господня лестовка заканчивает счет. Хозя Кокос Дипломат. 1501 Задом по судьбе не проелозя, не отыщешь в оной перекос. В Кафе жил благорассудный Хозя, дипломат по прозвищу Кокос. В этом факте – никаких диковин, никаких невероятных благ. То ли персонаж наш был жидовин, то ли караим, не то крымчак. Над Бахчисараем гордо взреяв, в непоспешной череде годов славилась династия Гиреев тем, что опиралась на жидов. Хозя был не то чтобы проныра, но его татарские хрычи знали от Бельбека до Салгира и от Тарханкута до Керчи. В династическом бреду плутая, не желая помереть никак, все вокруг ордушка Золотая превратила в форменный бардак. Пребывала публика в тревоге, о пощаде Господа моля от феодосийской синагоги до соборов древнего Кремля. Даже и престол со страху бросив, хан обязан соблюсти закон. Хозя был, понятно, не Иосиф, но и хан – отнюдь не фараон. Кто тут патриот и кто изменник? Кто тут первым будет, кто вторым? При посредстве веницейских денег пригласить Москву придется в Крым. Хан в Бахчисарае независим, но в Москву, коль ты в своем уме, не пиши древнееврейских писем, в этих буквах там ни бе ни ме. Впрочем, дипломат не унывает, он сумеет не попасть в полон. На него всемерно уповает город Кафа, новый Вавилон. Взятку не давай, руки не вымыв, и могилу никому не рой: на жидов и прочих караимов не попрется Баязет Второй. И менять не стоит хрен на редьку, ставить лыко всякое в строку: ну и спас ты Курицына Федьку, ну и чем поможешь дураку? То, что жулик ты, – известно точно, воробей, а все-таки орел! Чудо дипломатии челночной уж не ты ли, Хозя, изобрел? Хан и князь доделали работу, через очень краткие года превратилась в золотую роту Золотая древняя орда. Что там прежде, нынче или после? Кто герой, кого попрут взашей? И благословляет не Кокос ли каждого из крымских торгашей? Ни мацы, ни манны, ни амброзий не найдешь, кусая чебурек, и печально, что с разумным Хозей расплевались московит и грек. Вечность о престиже не хлопочет и не поспешает никуда, потому-то Крым и знать не хочет, кто на нем пасет свои стада. Иван Телепнев-Овчина-Оболенский Отец вероятный. 1539 Не помнит чина русская пучина. Россию очень трудно удивить; ты истинный мужчина, князь Овчина, за то тебя и надо отравить. Ты хай теперь не затевай вселенский! Ты попросту попался, как болван, князь Телепнев-Овчина-Оболенский с простым еврейским именем Иван. И повара страшись, и хлебореза, и это хуже встречи с палачом: сиди теперь, закованный в железа, и жди отравы неизвестно в чем. О том обычно говорить неловко, по-своему любой мужчина слаб: зачем тебе прекрасная литовка, — иль мало на Руси цветущих баб? Цветут они в России повсеместно, в которую ни загляни дыру. Понятно, переспать с царицей лестно, — а ну как не проснешься поутру? Иль совладать не смог с мужскою сутью? Как раз об этом лучше не бреши. Царица в бане надышалась ртутью, а ты теперь хоть вовсе не дыши. Об этом неприятно думать на ночь, но говорит народное чутье, что сын есть у тебя – Иван Иваныч, а что Иван Васильевич, – вранье. На свете есть ли большая отрада, чем слушать «Со святыми упокой»? Россия знает только смерть от яда, и более не знает никакой. Из муромцев, козельцев, ярославлян за все века никто не дал ответ: хоть кто-то хоть когда-то не отравлен, — а просто умер в девяносто лет? Сидят на ядах ангелы и черти, отравлены ерши и караси, и только вариант голодной смерти от яда избавляет на Руси. Не утолится голод людоедский, и выпивки не хватит в кабаке, а гибель ваша – просто праздник детский, в сравненьи с тем, что будет при сынке. |
