Федот Котов Хожение. 1624 Россия, Персия, одна ебёна мать. Сергей Петров Куда как долог путь по Волге до Персиды! В Индею да в Урмуз, – за брегом новый брег, — Да вот еще купцу великие обиды наносит бусорман: татарин да узбек. Киюз, карамсарай, тропа до Ыспагани: с верблюда каждого везде плати рахдар; запоны разные, что учтены заране: потерпим, только пусть не отберут товар. Ведет безводный путь то в гору, то в долину; доехать надобно с Дербени на Шаврань, а там на Шемаху, – а угодишь к лезгину, — три киндяка с вьюка с поклоном притарань. Зато за Шемахой есть земли плодовиты, не только много там достойных овощей, но тулунбасы есть, шелка и аксамиты — и тысячи иных пользительных вещей. А город Ыспагань садами весь обрамлен, для всех один закон великим шахом дан, — здесь множество жидов, арменьян и аврамлян торгуют, поутру стекаясь на майдан. По праздникам в сады лежит дорога шаха, от жонок и робят аж звон стоит в ушах, а кто не голосит, – тому готова плаха, зане на похвалы зело повадлив шах. В мечетях абдалы нагуливают пузо, а по ночам не спит ни турок, ни арап, что в месяц рамазан, да и в часы навруза пьют до утра чихирь и мнут дешевых баб. Я озирать устал горячую Персиду, уже не до чудес московскому купцу, нисколь не жалуюсь, что днесь домой отыду, и повесть подвести положено к концу. Еще б рассказывал, да только ехать надо, подробно говорить об этом смысла нет, — боюсь, что в пятницу не выпустят из града: здесь пятницу блюсти велел пророк Бахмет. Как дальше поступать – мы разберемся сами; но мысль особую имею в голове: чем на Персиде быть верховным псом над псами, то лучше просто быть собакой на Москве. Что, дело тонкое – Восток для инородца? Кто хочет знать ответ, – тогда меня спроси: и я на то скажу, – где тонко, там и рвется, а стало быть, – меня заждались на Руси. Федот Котов известен своим путешествием в Персию в 1623–1624 годах, которое он совершил по поручению царя Михаила Федоровича Романова «в купчинах, с государевой казною», выступив из Москвы в сопровождении отряда из восьми человек. Поскольку Котов купечествовал с царскими товарами, это обстоятельство давало ему множество различных привилегий, в первую очередь – отсутствие всевозможных дипломатических препятствий на своём пути. Историю своего посольства он описал в труде под названием «О ходу в персидское царство и из Персиды в Турскую землю и в Индию и в Урзум, где корабли приходят», которое было записано с его слов в первой половине XVII века и опубликовано более чем через два столетия после завершения его странствий с сохранившейся рукописи; возможно, этот своего рода дневник он вёл намеренно, по специальному повелению Посольского приказа. Яков Хрипунов Три пуда одекуя. 1630 От бесконечных войн землица подустала; пора бы отдохнуть стрельцам да пехтуре, и заплатить долги, но вовсе нет металла в монетных мастерских на денежном дворе. Кто знает, от кого и кто сие услышал, старинная Москва на выдумки щедра: богато наградит того, кто рылом вышел, Тунгусия, страна слонов и серебра. Трофей богат зело, да порученье скользко. Сколь велика Сибирь, где ты один как перст! Приказано дойти к Тунгуске от Тобольска, короче, одолеть все тридцать сотен верст. Не возразишь: пойдешь что волей, что неволей, но скажешь ли кому, сколь этот путь рисков? Зерколишек возьми – менять на мех соболий, и браги не жалей для всяких остяков. Слух про богачества имеется в народе, но, если врет народ, быть, стало быть, беде: Берут-де там руду, да плавят серебро-де, да только не поймешь – берут-то, гады, где. Князишки купятся на русские посулы, — наутро вспомнят ли, что пили ввечеру? Пусть олово берут за просто так вогулы, но путь желаемый укажут к серебру. Тунгус горазд болтать, да верить ли ловчиле? …Но и казнить его не следует пока: из руд, что он принес, расплавив, получили отливку серебра на три золотника. Конечно, риск велик – придется жить, рискуя; коль верную тропу укажет местный люд, так подарить ему три пуда одекуя, пятьсот зерколишек да шесть десятков блюд! Так что ж запрятано под валуном лежачим? Открыты берега, морозу вопреки. Легко бы серебро найти войскам казачьим, да только серебра не ищут казаки. Для инородцев тут любой казак – вражина, бурят бы и принес весь тот ясак добром, однако что ни день беснуется дружина, коль запрещаешь ей устраивать погром. И пишет он, уста молчаньем запечатав: «Сибирь не для ворья, и это весь ответ: не больно-то легко собрать ясак с бурятов, а что до серебра, – его здесь просто нет». И более угроз желая не имати, ушел Игнатьевич в пургу и снеговерть: чем сгинуть у царя в промозглом каземате, так лучше средь тайги спокойно встретить смерть. Примеривал февраль морозную обнову, был день второй поста у христиан, когда пустыня белая открылась Хрипунову: вовек не досягнет рука Москвы туда. Уж лучше погибать в таежной лихоманке, чем от лихих друзей быть выданным врагу, — и встретить тень царя однажды она свиданке случится стольнику, замерзшему в снегу. Века надвинутся, и в узелок увяжут необретенный клад серебряных монет, и, в общем-то, плевать, что именно расскажут минувшие снега снегам грядущих лет. |
