В Запорожье к Суховиенко присоединилась одна часть войска – 6 тысяч казаков; тем временем другая часть признала гетманом Дорошенко и призвала его на левый берег Днепра для Черной Рады, обещая поломать стрелы Суховия своими мушкетами. Но Суховий не отказался от идеи стать общепризнанным гетманом Запорожской сечи и написал хану письмо от имени «всего войска запорожского», после чего вместе с посольством от Запорожского коша отправился в Крым. Хан принял Суховия очень милостиво и приветливо, одобрил его планы и написал в Запорожье, что казаки никогда не присылали посольством таких мудрых людей, а потому просил и впредь присылать таких «умелых», как Суховий. <…> Но недолго запорожцы и Сирко стояли за Суховием, еще совсем недавно, будучи на его стороне, они позже перешли на сторону Дорошенко. Тогда Суховий пошел к татарам, с которыми он так сблизился, что через время принял ислам и взял себе имя Шамай, или Ашпат-Мурза. Соколиная охота 1670 Сей гибельный раздрай почто на нас накликан? Двоперстью ли грозить предписанной щепоти? …Никиту Минина, известного как Никон, прибрала бы судьба, чтоб не мешал охоте. Три челобитные прислал, не взял посуду, не по нутру ему царь Алексей Михалыч. Мол, вовсе не ходи с охотой на аркуду, мол, отложи кибить да брось на свалку налуч. Забава кречатья зело доброутешна, глянь, прыснул дикомыт и мчит на шилохвостей! А мних опять твердит, что власть царя кромешна, сидит в монастыре и весь кипит от злости. Друг прежний, сóбинный, ты шел бы на попятный! Молился б лучше ты, иль врачевал болезни, коль убедил себя, что, мол, равно отвратны аргиши, сиверги, томары или срезни. Ты, старый, на жидов идешь войной хоробро, как совесть, горестно пророчишь и бормочешь, глядишь вослед царю и щуришься недобро, на перестрел-другой подвинуться не хочешь. Забыть бы о тебе или послать удавку, иль лучше в Пустозёрск отправить, на задворки, покуда балабан еще не сделал ставку, взыскуя селезня, а лучше бы тетерки. Отрадны холода, да только слишком близки, веселье царское кончается, как книга, охота хороша, да только сохнут прыски, и в оных больше нет добычи для челига. Гроза на монастырь надвинулась остатне, невидимо вокруг кипят смола и сера, которыми грозит царевой соколятне свистящею стрелой расколотая вера. Пусть обвинения жестоки и взаимны, но им отмерен век, до странности недлинный: лишь тропари гремят, и слышатся прокимны, и память вечная охоте соколиной. И зѣло потѣха сiя полевая утѣшаетъ сердца печальныя, и забавляетъ веселiемъ радостнымъ, и веселитъ охотниковъ сия птичья добыча. Безмѣрна славна и хвальна кречатья добыча. Удивительна же и утѣшительна и челига кречатья добыча. Угодительна же и потѣшна дермлиговая переласка и добыча. Красносмотрительно же и радостно высокова сокола летъ. Премудро же челига соколья добыча и летъ. Добровидна же и копцова добыча и летъ. По сих же доброутѣшна и привѣтлива правленыхъ ястребовъ и челиговъ ястребьихъ ловля; к водам рыщенiе, ко птицамъ же доступанiе. Начало же добычи и всякой ловле – разсужденiя охотникова временамъ и порамъ, раздѣленiе же птицамъ в добычахъ. Достовѣрному же охотнику нѣсть в добыче и в ловле разсужденiя временамъ и порамъ: всегда время и погодье в поле. «Книга, глаголемая Урядник: новое положение и устроение сокольничьего пути». О пристрастии царя Алексея Михайловича к соколиной охоте говорит «Книга, глаголемая Урядник: новое положение и устроение сокольничьего пути». Она была написана в 1656 году по указанию царя и при его ближайшем участии. <…> Через десять лет с патриарха Никона был снят патриарший сан. Местом его ссылки назначили Ферапонтов монастырь на Белоозере. <…> Из Кириллова монастыря Никону присланы по другой его «росписи» необходимые для его келейного обихода вещи: «А в росписи ево написано. Надобно ему, Никону, в келью котел медной ведра в полтора луженой, воронка медная же в полведра, яндова мединая в полведра же…» <…> но он, как писал С. Наумов, все отослал назад «неведомо для чево». Ссылка длилась до самой смерти царя. Почти все, что присылал ему царь, Никон, некогда «собинный» его друг, отказывался принимать, говоря: «Вперед еще мало потерплю, а если по договору ко мне государской милости не будет, то я по прежнему ничего государева принимать не стану и перед Богом стану плакать и говорить те же слова, что прежде говорил с клятвою». Парфений Тоболин Сокольник. 1670 Сокольник, ястребник, подлазчик да подлёдчик, как «Отче наш» усвой, что ныне говорю, — привыкни зверя гнать среди болот и кочек и в поле выставить, и выстрел дать царю. Бояре, и князья, и отроки, и гридни съезжаются на лов в охотничьем пылу; чем яростнее зверь, и чем он страховидней, тем более царю пригоден под стрелу. Ни в пущах, ни в лугах добыча не иссякнет, приучен царский двор к охоте верховой, а если сокол твой в полете утю мякнет, горлатну шапку жди за подвиг таковой. Владыка – человек, и не лишен привычек, но не исчесть забот, что на царе висят. По сорок кречетов пером несет помытчик, да не хватило бы и дважды шестьдесят! Господь оборони внимание ослабить, не только соколу потребен острый глаз, статейничий следит, чтоб не мешали вабить, челиг вынашивать обязан всякий час. Борзятню уважай, выжлятнею не гребуй, обязан быти псарь с собаками хорош, уменью вящему ты уваженья требуй, когда медведицу осочивать идешь. Да, меделянский пес – владыке дар хороший, особо, если тот не старше двух годов. Боярин бьет челом и знатной сукой лошьей, добавя зуб морской на несколько пудов. Прощайся, лисовин, с роскошной шубой лисьей! Зверье уковылять напрасно тщится в дебрь, за тридевять ворон беги от хищной рыси и не ходи туда, где спит косматый зебрь. «Бобра в России нет», – писал голландец некий, отвадить мня купцов от нашего добра, — «чтоб полевать могли царевы человеки, везут из Гамбурга достойного бобра». Тот немец знатно врет, мол, им добыта шкура, дан все-таки язык на что-то богачу, на то ответь ему, что хаживал на тура, — проверить некому, а я не уличу. …Однако новый век неумолимо жёсток, ничто не ладится, страны печален вид, а новый государь, еще почти подросток, сравняться с прадедом охотой норовит. Царь собирается на Тульскую охоту, садится на коня, прощается с Москвой, но вскорости придет пора платить по счету, и оспа, и зима, и камень гробовой. |
