Тимошка Анкудинов волей судьбы оказался одним из самых известных авантюристов XVII века и одновременно одним из первых русских поэтов. Служил в московских приказах, запутался в долгах, сжег свой дом и бежал за границу. Выдавал себя за мифического сына царя Василия Шуйского. Девять лет выдавал себя в Европе за наследника русского престола, принимал то ислам, то иудаизм, то протестантизм (возможно, и католичество). Сумел некоторое время обманывать самых разных людей: от Богдана Хмельницкого и турецкого султана – до папы римского и шведской королевы Кристины. Выдан герцогом Шлезвиг-Гольштейнским, казнен в Москве четвертованием.
Князь Алексей Трубецкой Опись казны Патриарха Никона. 1658 Беда зиждителю новозаконных храмин! Уместно ли душе быть ставкой на кону? Бумагу трать дестьми, исписывай пергамен, а все одно с собой не заберешь казну. Что делать велено – то самое и делай, никак не избежать оказии такой. Как глупый кур в ощип, попался престарелый боярин Алексей Никитич Трубецкой. …При эдаком труде попробуй-ка, не спять-ка, ты брошен в писари отобранной казны, и лишь окольничий, известный Стрешнев-дядька, при этих описях с тобой протрет штаны. Златая братина, лоскутье монатейно, персицка ладона шестипудова кадь: чье здесь имущество, хозяйско иль ничейно? Ужели здесь хоть что возможно отыскать? Поддоны купковы, серебряные цаты, росолник с кровлею, шурупных шесть фигур, объярны ферязи, хоть ветхи, да богаты, три старых саблишки, боярский татаур. Возглавье низано, пять долгих патрахелей, лук добрый ядринский, в бочатах клей мездров, котел серебряный, три фляши разных зелий, натреснутый куяк, сто новых топоров. тарель финифтяна, ларец отборной смирны, единороговый в сребро оправлен рог, ефимков пять мешков, две гривенки инбирны, седло чернеческо, чинаровый батог, индейска желвеца глава закаменела, плохого ладону пять с четвертью пудов, два кубка ложчатых на тыквенное дело, шесть выканфаренных серебряных ендов, часовник писменой, и ветх, и неухожен, клабук поношеной, по черни среброткан, шесть ножен без ножей, единый нож без ножен, пять гривен золотых, зеньчуга достокан. Не то чтоб оценить, – и рассмотреть-то тяжко все, что накоплено за несколько веков, — лишь за пером перо мочалит Дуров Сашка, записывая всю диктовку стариков. Какой бы справился с таким трудом кудесник? Но пустит в оборот, тебе благодаря, всю здешнюю казну твой долгожданный крестник, грядущий мальчик Петр, последний сын царя. …Ну да, и вот еще – серепетинна иготь, да мыла грецкого четырнадцать кусков… Пергамены тащи: пора работу двигать и чистить каждую строку черновиков. В июле 1658 года патриарх Никон в качестве протеста оставил Москву: не отказавшись от Московской кафедры, он удалился в Воскресенский Новоиерусалимский монастырь, который сам основал в 1656 году и имел в своей личной собственности. Опись оставленной им в Москве казны была поручена упомянутым выше лицам. Никита Давыдов Царское зерсало. 1662 Вишневый кармазин пошел на однорядку, камчатны ферязи добавил государь: подобной милости не спрячешь за подкладку, зане подкладки нет, сколь под полой ни шарь. Но не возропщет он на ту беду пустячну, он мастер, он царем весь долгий век любим: и шапку для него он сладит саадачну, пусть ей завидуют что Мишка, что Любим. В державе не сыскать подобного талану; жаль, дети не равны в искусности отцу, поди, не молятся Косме и Дамиану, без коих не видать удачи кузнецу. Полвека протекло с тех пор, когда, воспрянув, страна сподобилась означить свой закон, и стражем при царе встал Филарет Романов, в деснице меч держа, а в шуйце – Типикон. Убит Траханиот и на кол сел Заруцкой: аники-воины, короче говоря: не шапка ложчата, а дрянь черноклобуцка уместна недругам московского царя. Но топчутся в Кремле работнички бесстыжи, что в разум не берут – где меч, где долото. Искусство мастера спаси, архистратиже, сколь Гришка ни хорош, а все одно не то. Сей, верности царю нимало не наруша, стволы умеет лить, – по совести, дотоль такие делывал, поди, один Первуша, — пищаль да карабин, фузея да пистоль. Но как зачнет шелом, – то тратит силы вскую, и каждый щит его похож на плоский корж; он только губит кость бесценную морскую, какую нам дает ужасна рыба морж. Вот так и помирать, тайн ремесла не выдав, — к ним быдлу всякому вовеки нет пути. У белого царя всего один Давыдов, чей ерихонский шлем вовек не превзойти. Давно за семьдесят, пора б уйти от горна, да только б никому в его судьбу не лезть: с зерсалом для царя он возится покорно, не веря, что ему в стране замена есть. …Смотреть в грядущее тому, кто молод – вредно, ну, а тому, кто стар – так вовсе смысла нет; и лишь дивится тот, кто пропадет бесследно, тому, кто все-таки сумел оставить след. На стогнах корчится пророчащий глашатай, четыре лошади таращатся в зарю, и смерть из темноты грозит косой щербатой, и ясно, что она завидует царю. Но рвешься заглянуть в последние мгновенья в те пропасти, где нет ни солнца, ни дождя, где нитью тянутся годов стальные звенья, рождаясь в вечности, – и в вечность уходя. |
